Это повествование прислал нам в редакцию сын Фаины Файбышев (Левинсон) Александр.  Прошедшая ужасы гетто в Минске во время Второй мировой Войны, Фаина написала воспоминания, которые Александр очень просил нас опубликовать. Чем этот рассказ особен? – Благодарностью! - Пройдя ужасы событий того страшного времени, человек нес в своей памяти одно из самых прекрасных человеческих чувств – чувство благодарности. Читайте, дорогие.  Важно, чтобы в  эту историческую воронку общего горя просочился свет и облегчил память. Во имя судьбы каждого из нас, во имя судьбы нашей планеты.
В войну 1941–1945 гг. я потеряла всю свою большую родню, не успевшую эвакуироваться из Минска. Все они погибли в погромах 2 марта и 28 июля 1942 г. Отец сначала был арестован, а потом, в сентябре 1942 г., расстрелян. Мне же удалось спастись благодаря помощи немцев-антифашистов, о которых я и хочу рассказать.

Первый, кто посеял в моей душе сомнение, что фашисты – это еще не немецкий народ, был солдат из Дюссельдорфа. Это было вскоре после оккупации Минска. К нам домой, на Уфимскую улицу, зашли три немецких летчика в самом лучшем расположении духа. Но нам было невесело. Мы собирались по приказу местных властей оставить обжитую квартиру и до указанного минимального срока перебраться в отведенный под гетто район в другом конце города. За невыполнение этого приказа, как и всех приказов того времени, – расстрел.

Все мы были до предела расстроены и подавлены. Узнав причину наших переживаний, незваные гости на какое-то время призадумались. Один из них, назвавший себя Эрнстом, как бы извиняясь, сказал, что они к этому не имеют никакого отношения, и такие действия немецких властей для них являются неприятной неожиданностью. И добавил: «Нам стыдно за таких немцев, которые приносят людям столько горя и слез. Если бы мы были в руководстве Германии, этого бы не было». И, обращаясь к моей матери, сказал: «Сейчас мы летим на задание, а потом, когда вернусь сюда, я постараюсь помочь твоей семье. Но если я не вернусь, тогда можешь написать моей матери, что ее сын Эрнст Авраам из Дюссельдорфа погиб».

Наивный и добрый Эрнст Авраам из Дюссельдорфа! Он даже себе представить не мог, что он бессилен в своем благородном порыве, даже если бы он и вернулся. Гораздо легче было самому погибнуть, чем помочь еврейской семье. После, когда мы уже перебрались в гетто, и я стала работать уборщицей в одном из бараков, расположенном у железнодорожного полотна на пассажирском вокзале в Минске, приспособленном под гостиницу для прибывающих немецких солдат для дальнейшего следования после ночевки на фронт, я убедилась, что антифашист Эрнст Авраам был не одинок, у него было много единомышленников.
В то время, как известно, ходить на работу и с работы разрешалось только колоннами, в сопровождении немца-колонненфюрера. В большинстве своем это были пожилые немцы или же после ранения, и их очень часто меняли, подолгу они не задерживались. Но один, Эрнст Стерман из Любека, водил нашу колонну дольше всех. Он не только сопровождал нас на работу и с работы, как это было положено, он каждый раз волновался и переживал вместе с нами, чтобы мы, перейдя черту и попав на территорию гетто, не попали бы в акцию.

Приходил он за нами раньше всех колонненфюреров, чтобы скорее увести нас с опасного места еще до того, как гетто может быть окружено эсэсовцами и полицаями, что бывало неоднократно. То же самое повторялось и после работы: он оставлял нас у ворот гетто, заходил туда как бы на разведку, и, убедившись, что там спокойно, акцией не пахнет, возвращался к воротам и показывал нам жестом, что мы можем спокойно расходиться по домам. Если же обстановка казалась ему подозрительно неспокойной, он тотчас же возвращался к нам и сопровождал нас опять на работу, якобы на вторую смену. Там у нас была рабочая комната-каморка для хранения рабочей одежды, там же хранились и наши личные вещи, которые мы приносили с собой из гетто в обмен на хлеб и картофель у русских женщин, часто приходивших для этой цели к нашему бараку.
В этой каморке был потайной ход на чердак. На такой случай у нас предусмотрительно хранились соломенные матрасы. Лестницей служила сложенная вертикально поставленная у стены кровать, по железным перекладинам которой мы легко взбирались до массивной деревянной балки. Открывали крышку люка – и мы на чердаке, в относительной безопасности. Таким образом, благодаря Эрнсту Стерману, мы спаслись от двух больших погромов – 2 марта и 28 июля 1942 г., когда было умерщвлено в газовых крытых машинах и расстреляно много тысяч евреев из Минска. Недаром все называли Эрнста Стермана «дер юдишер кениг».

Но вскоре его от нас убрали, и черные тучи опять сгустились над нами, гетто все больше и больше сужалось, наша участь была уже решена, и мы часто завидовали тем, у кого уже все было позади, мы устали бороться за жизнь. Спасение все видели в бегстве из города в лес к партизанам. Но это было бы не так просто, можно было погибнуть, не дойдя до леса, – от пули полицая в лучшем случае, а в худшем – оказаться в гестапо и после истязаний быть повешенной. В общем, круг смыкался.

Наша начальница, пожилая обершвестер мадам Шпигельберг, все чаще жаловалась, что ей жизнь укорачивают работающие у нее на вокзале евреи, которых без конца приходится прятать на работе от проводимых акций. Многие у нее работали без желтых нашивок, что в то время считалось большим преступлением и каралось одной мерой наказания, применяемой в отношении евреев, – расстрелом.
В октябре 1942 г. рано утром к центральному входу вокзала подъехала крытая машина, и всех евреев, кто работал без желтой нашивки, втолкнули в машину и увезли в полицейский участок, который находился по ул. Островского. Оттуда, после короткого допроса и избиений резиновыми палками, всех задержанных – 18 женщин и 2 мужчин – увезли в минскую тюрьму. Чего могли ждать находящиеся в тюрьме евреи? Только лишь одного – смерти.
И каково было наше удивление, когда благодаря стараниям и хлопотам мадам Шпигельберг после трехнедельного заключения всех освободили и вернули к месту работы – на вокзал. Изможденных и обессиленных, она всех встретила доброй улыбкой, сказав при этом, что освобождение нас из тюрьмы ей стоило много здоровья, и чтобы впредь без нашивки на работе больше никто не появлялся. Пока удалось избежать неминуемой гибели, но надолго ли?
В конце сентября 1943 г. в Минске был убит гауляйтер Кубе. Развязка приближалась. К этому времени я уже осталась одна: все мои погибли. В начале октября 1943 г., отправляясь к месту сбора для следования на работу, я обнаружила, что наша колонна уже ушла. Пришлось примкнуть к другой, тоже направляющейся на вокзал. Перейдя железнодорожное полотно, я стала приближаться к стоящему в его конце бараку, где работала. Но что случилось? В окне стоит Андреас Михель, пожилой немец, дежуривший в тот день по бараку, и движением руки показывает мне, чтобы я сорвала желтую нашивку и ушла в противоположном направлении от барака. Я сразу сообразила, что происходит что-то страшное, именно то, чего мы так боялись и, в то же время, ожидали.

Я ушла тогда на Извозную улицу, где проживала одна знакомая семья. Там они мне сразу предложили подняться на всякий случай, подальше от людского глаза, на чердак. Я им вкратце рассказала, в чем дело, и попросила хозяина, чтобы он пошел к бараку на вокзал и узнал, что там происходит. Он принес мне печальные вести. Прямо с работы увезли пять работающих со мною женщин, одну даже с шестилетним ребенком, которого она всегда брала с собой. Гетто окружено, его ликвидируют – последняя акция. Со всех рабочих мест города работающие евреи были увезены для уничтожения.

Прожив в этом доме несколько дней и дождавшись, пока все было закончено, я прошла тихими переулками к бараку за оставшимися там вещами. Встретили меня два солдата – Андреас Михель и чуть прихрамывающий Адольф (фамилию его забыла). Оба они были потрясены всем случившимся. У Михеля в глазах стояли слезы. Он мне рассказал, что машина подъехала за работницами барака как раз в тот момент, когда он не имел возможности никого предупредить. Вот тогда он решил спасти жизнь хотя бы одной, и стал в окно с тем, чтобы предупредить меня об ожидающей опасности.
У меня был план забрать свои вещи и вещи увезенных работавших со мною женщин, и направиться к Слуцкому шоссе, а оттуда – в деревню Мякоты, где у меня жила знакомая девушка, с которой я работала вместе в городе еще до начала войны, – Эмма Рыдевская. Я знала, что она была партизанской связной, и рассчитывала на ее помощь. Я рассказала о моем плане Михелю. Он его одобрил. Но где же взять русский паспорт?
– Паспорт? Скоро он у тебя будет.
И, открыв незаметно сумочку вновь прибывшей на работу русской женщины, он достал оттуда паспорт и вручил его мне.
– Ее за это не повесят, ей выдадут другой, а ты спасешь себе жизнь, – сказал он.
Так я стала Анной Ивановной Поповой из Смоленской области. Я причесала волосы, как на фотокарточке паспорта, пошла к знакомому – бывшему сотруднику по довоенной работе Евгению Афнагелю, он мне химическим составом вытравил год рождения (я в то время была гораздо моложе, чем женщина по паспорту).

С этим липовым документом, надев короткий тулуп, с вещами, связанными в узел за спиной, я отправилась в неизвестность по заранее составленному маршруту. Боялась только встречи с русскими полицаями, они бы меня сразу разоблачили, в таких делах они ориентировались гораздо лучше немцев. Но на контрольном пункте перед самым началом шоссе, в конце Брилевской улицы, стоял один солдат немецкой жандармерии. Он обыскал меня, забрал предусмотрительно взятую с собой бутылку самогонки, проверил мой паспорт и сказал, что я могу идти. Я остановила тут же попутную грузовую машину, на мосту подверглась еще одной проверке, и потом благополучно добралась до деревни Мякоты.
Нашла Эмму Рыдевскую. Домой она меня боялась пригласить, беседа наша состоялась в коровнике. Она мне дала несколько полезных советов и, проводив полпути до деревни Даниловичей, где не было ни немцев, ни партизан, но где могли появиться те или другие (днем немцы, а ночью партизаны), пожелав мне удачи, ушла.
Я благополучно добралась до Даниловичей, где воспользовалась советом Эммы – зашла в первую же хату и сразу сняла свою котомку с вещами и сахарином. К дому потянулись бабы с продуктами для обмена, и все пока шло как было заранее намечено.
Впоследствии я после долгих мытарств все-таки попала к партизанам. Но тут уже начинается новая страница моей жизни.
Большое спасибо и низкий поклон всем названным выше немцам-антифашистам: Эрнсту Аврааму из Дюссельдорфа, Эрнсту Стерману из Любека, мадам Шпигельберг и, конечно, главному моему спасителю Андреасу Михелю (к сожалению, откуда последние двое, я забыла) от никогда не забывающей их благодарной Фани.

Файбышева Фаня
Минск, 1972