КОНТУР

Он просыпался всегда очень рано. Спать не давали толчки накопленной за ночь мужской силы. И теперь устремленная острием вверх палатка из покрывала выдавала настрой похотливости и неги. В этот раз Яше повезло. Он был в постели один. Без потери сил смог выспаться. «Черт, – подумал он. – Как меня занесло в эту тмутаракань? Чего это я остался в этой богадельне? Ну, нет, опасно было дальше ехать. В сон клонило за рулем безудержно и мучительно. Еле-еле дотянул до этой паршивой гостиницы».
Во рту было неприятно, кисловато-горько от вчерашнего обильного мясного ужина с солидной выпивкой в местном ресторанчике. От себя он чувствовал запах блевотины. Ресторан – это громко заявлено. Одно название. Небольшое помещение при гостинице с двумя десятками столиков. Гнусная мебель, тяжелые кумачовые занавески с бахромой. Пустая авансцена, где иногда выступали приезжие пьяные музыканты. Все, что было в этом помещении, пропахло прожаренной едой вперемешку с отвратительным табачным дымом. Правда, еда показалась Яше довольно вкусной. Наверное, из-за голода понравилась. Все равно он туда ни за что больше не пойдет.

Он глотнул несколько раз из бутылки с минеральной водой. Газа там уже не было, и вода оказалась противной на вкус болотной жижей. «Не завинтил крышку ночью», – пронеслось в голове. Стало еще противнее. Мама в детства учила: поставит заботливо на ночь термос или другую посуду с водой детям, чтобы пили и не звали ее по ночам, и приговаривала: «Сынок, закрывай воду на ночь, иначе черти помоют свои грешные ноги здесь, вода станет мертвой. Не к добру это». Дети никогда не спрашивали мать, когда ночью черти приходят и почему им нужно мыть ноги в таком неудобном месте. Они своими неокрепшими душами уже тогда могли понимать, что у матери это такой оборот речи, выражение материнской любви и заботы. С тех пор, где бы Яша ни находился, он всегда аккуратно подготавливал питье на ночь так, чтобы спросонья не забыть закрыть крышку чайника или бутылки. А вчера вот забыл завинтить крышку. «Не к добру это», – вновь промелькнула неприятная мысль в голове.

В последнее время добра в жизни Яши стало заметно меньше. Нет, жаловаться было грех. Деньги продолжали течь ему в карманы безудержно и в больших количествах. Конечно, незаконные, ворованные. «А кто сегодня не ворует? Все воруют! Даже там, суки, наверху не брезгуют брать охапками. Локти безбожников перегреваются от загребания в мешки и чемоданы. Ненасытные твари». Всю партийную и ментовскую элиту Яша уже давно и бесповоротно ненавидел.
И с женщинами у Яши было все прекрасно. Любой мужик позавидует. Женская обойма была пестрой, разнокалиберной. Тут Яша сильно не зацикливался. Самых разных у него было немало: красивых и не очень, добрых и злых, верных и неверных. «Ну их всех к лешему». Ну, ни одна не зацепила Яшину сердечную независимость. Все как одна, хотели только одного: чтобы Яша принадлежал им весь с потрохами и выполнял все, без исключения, их невыносимые прихоти и наглые требования. «Ага, нате вам, потаскухи. Вот, хрен вам, выкусите. Чего захотели? Чтобы Яша стал на якорь и завязал кутить и бродяжничать? Нет, этого никому из вас не видать. Суки, не видать вам этого. Во всяком случае, пока». Яша всегда выходил из себя, заподозрив мысленно или наяву намек на господство женщины в его жизни. И сейчас, вот в это раннее утро, его перекосило от неприятной мысли быть с одной женщиной навсегда. «Ух, как это тоскливо! И кто такую каторгу для мужчин придумал?»

Он сидел на краю кровати и смотрел на свои ноги. Они у него были мускулистыми, даже грубо толстоватыми. Он не слишком обижался на свою не очень складную фигуру. «На морду, – как он выражался, – я очень даже ничего. У меня серо-голубые глаза и густые светлые волосы на голове, рост чуть выше среднего, тоже не минус, мышцы от природы накачанные, боксом когда-то в юношестве занимался». Он часто с гордостью говорил о своем боксерском прошлом и специально в момент такого разговора поворачивался в профиль к слушающему, чтобы тот заметил его искривленный от боксерских ударов нос. Он вообще был мастером производить впечатление на людей, особенно на женщин. Память, потрясающая от природы, выручала, безошибочно вела к успеху как в делах, так и в отношениях со слабым полом.
Но почему же теперь он стал чувствовать меньше в своей жизни добра и задора? Ведь он на приличном уровне, среди уважаемых людей не в последних рядах, с ним считаются чиновники, крупные дельцы, прокуроры, партийные боссы. Что еще нужно? Нет, что-то не то. Что-то в душе у Яши не складывалось в счастливую сторону. «Маловато счастья в моей жизни», – стал с недавних пор поговаривать себе Яша. Это его сильно коробило. Он ведь все время уверенно шел к своему счастью. Строил его с огромным рвением, основательно и системно. «Вот оно, рядом, во мне, надо мной, подо мной, везде. Все равно, не то я чувствую, братцы. Как будто это не счастье, а что-то другое. А что, этого понять и объяснить не могу. А может, это чувство максимального пресыщения своими достижениями? Знаешь ведь, брат, как бывает. Вот что-то захочешь сильно-пресильно заиметь или достичь, и выкладываешься полностью, тягаешься с противовесными силами, из кожи вон лезешь, норовишь даже Богу вывернуть душу наизнанку. И что? И добился ты вот этого заветного предела, вот оно у тебя на ладони, в руках, это недостижимое. Любуйтесь, люди, и не забудьте позавидовать мне, Яшке, шалопаю неисправимому. Добился я все-таки своего. А вот в душе не осталось света радости, дерзновенной энергии жить не сохранилось более. Что-то вдруг затухает в груди, неинтересно сразу становится, скучновато. В глазах меркнет перспективный горизонт с яркими зазывающими лучами неизвестности и многообещающей награды. Вот как сейчас. Может, зажирел я от успехов своих, и нет больше поля для моего самовыражения и показухи?»

Самое быстрое надоедание у него возникало с очередной недоступной кралей. Приметит он какую-нибудь раскрасаву намалеванную. Ну и все. Только в постели ему она и мерещится. Ночами мучается от тоски и ревности к незнакомой женщине. Тут у него целая схема эротического соблазнения выстраивается, и он готовится в очередной поход, то есть охотиться на новую цель. А цель одна – поскорее затащить эту суку в постель и поиздеваться над ее неприступностью напускной, чтобы знала свое проституточье место. Ну, и что вы думаете? После первого же сексуального контакта дама непревзойденного вожделения его превращалась на глазах в груду мяса, кожи и костей. В течение нескольких часов несчастное прелестное создание теряло полностью свое магическое в прошлом проникновение в душу скисшего мужика. Так Яша и не научился за свой длинный век общения с женщинами искренне полюбить кого-либо из них. Но Яша корил не только себя в этом неуспехе.
Он начал понемногу собираться в дорогу. Автоматически, по старым, наработанным за годы комбинациям движений, он натягивал на себя трусы, майку, носки, рубашку и прочую одежду, клал в свой раскрытый с ночи чемоданчик туалетные принадлежности. А в голове нить недовольства своим удручающим душевным состоянием продолжалась неизменной чередой рассуждений. «И ведь поговорить стало не с кем. Нет ничего более парадоксального сегодня в моей жизни, чем отсутствие интересного собеседника. С кем вот мне поговорить о моих прочитанных книгах? Никто ведь в моем барыжно-деловом окружении всерьез и не читает. А как же это получается? Вроде как-то все вокруг ерепенятся, все с претензиями на величие, выпендриваются друг перед другом, что такую кайфовую жизнь проживают, а сами-то совсем душевно пустые уроды. Ну, и как же мне дальше жить с таким безмозглым отребьем? Нет, надо линять мне отсюда. В столицу, в самую большую столицу надо ехать. Там и деньги воротить можно по-крупному, и баб море, и люди не с пустыми головами ходят. А это болото мне просто поперек горла стоит. Вот-вот захлебнусь поносной жижей местных князьков-прохиндеев».

Утро уже давно продавилось в окно его номера мощными солнечными лучами. День быстро накалялся жарким летним мучением. Предстояла дальняя дорога в одиночку через горный перевал. Он ехал на важную деловую встречу в местный столичный град. «Там, наверху, конечно, будет прохладней. Можно будет отдохнуть и погурманить бараньим шашлычком на горной вершине. И поспать минут двадцать-тридцать в машине». Яша стал поторапливаться. А мысли все не отпускали, все цеплялись за его мозг, проникали через подкорковые ткани в самую глубину мозгового вещества, а оттуда ниспадали сгустками печали в его истерзанное сердце.

Он вспомнил недавний разговор с одним местным художником о Боге. Рисовал художник неплохо. Яша иногда покупал у него картины. Больше не из-за любви к изобразительному искусству, а из жалости к бедноватому и несчастному творцу. Тому, как полагал Яша, жилось несравнимо хуже, чем многим Яшиным знакомым. Яша умел жалеть. Жалость его к обездоленным людям растягивалась надолго. Этим он входил в когорту достойных.
Жена художника ушла к другому. А как не уйти от непутевого мужика? Нет таких дур, чтобы жили с таким чучелом. Ну, и на работе не всегда клеилось. Из-за частых запоев художник еле-еле держался на полставки преподавателем в местном художественном училище. Еще этот прогорклый усыхающий хрыч умудрился закрутить любовь со своей студенткой, 18-летней безмозглой курицей из дальней деревушки, которая поверила ему, что он по уши и навечно влюблен в нее и собирается на ней жениться. Благо, нашлись умные подружки и доложили начальству училища, какое растление происходит у них на глазах. Они категорически решили, что не позволят этому пьянице и ничтожеству погубить невинную судьбу пречистой девицы. Пришлось коллективно и через педсовет вытаскивать эту невинность клещами из постели взбесившегося маляра. Повезло сердечной.

Так вот, в последний раз у Яши с ним был разговор о Боге.
– Ты вот скажи мне, бородач, – так Яша называл художника за его козлиную с сединой неприятную бородку. – Ты все вот к Богу взываешь. Все скулишь, что люди позабыли Бога, и грядет время страшного суда, где никому сладко не будет. Ты откуда все это так уверенно знаешь? Тебе что, херувимы по ночам приходят во сне и нашептывают прогнозы на судьбы человеческие? И чего это ты все стараешься темными, коричнево-тоскливыми тонами земную жизнь обрисовать? Где твое радостное видение смысла жизни? Тебе бы импрессионистов не мешало изучить. Может, потом поменяешь свое видение, искусство свое повернешь к радостям и желаниям человеческим хорошо жить и любить. Вот, смотри на меня. У меня есть всё. Что хочу, то и ворочу. А вот настоящей любви у меня нету. Бабы липнут ко мне из-за денег, а любовь подарить не могут. Измельчал народишко-то. Как это так? Где же твое настоящее человеколюбивое искусство? Почему оно у тебя не учит людей любви и радости? Почему так все темно и тоскливо у тебя?

– Бога надо любить, тогда и людей полюбишь, – тихо, протяжно сказал художник. Как будто не Яше сказал, а так, в пустоту, в потустороннее пространство. – Ты ведь безбожник, Яш. Тебе меня не понять. Ты у нас на земле сам бог. Да, у тебя есть всё. Но это всё – мишура. Это пыль дорожная. Сдунешь ветром, и нет твоей силы. Улетела она.
– А кто же сдунет? Не ты ли, бородач? Ты еле-еле кисточку в руках держишь. Тебе задуть меня силенок маловато будет. Ты мне вот что скажи, набожный ты наш, юродивый бессребреник. Вот, твой Бог. Он за что себя под смерть подставил? Чего это он самого себя на Голгофу отправил, и добровольно, заметь, заставил себя истязать и казнить с нечеловеческими мучениями? На кой хрен он судьбу испытывал? И еще Отца своего уболтал свидетелем быть? А? Ты можешь мне, Яшке безмозглому, объяснить, чтобы мое разумение полностью удовлетворилось? И не только мое. А я знаю, что ты скажешь.
Яша был начитанным, и в области религиозных учений достаточно хорошо разбирался.
– А-а-а, сразу зенками заморгал, шарики в твоем мозгу уже перегрелись от напряжения. Задумался сильно. А я тебе вот что скажу. Зря, зря он полез в эту кашу. Не изменить нас, не поменять человека. Хоть тысячу раз полезай на этот крест искупления, тысячу раз проходи через мучения и воскрешения. Не поверит наш брат в эту сказку для детей. Все равно вернется он к звериной сущности своей, как только перед его взором раскроются богатства земли и достанутся оные рукам его, и светлокудрые полногрудые девы будут лизать ему зад и ублажать его похоть, и возможности его властвовать над другими станут доступными. Каждый из нас не побоится, засучив рукава по локоть, загребать под себя все, что есть вокруг, чтобы прославиться, разбогатеть, властвовать над другими. И ты в том числе, чахоточный. А если кто и встанет поперек такого возвышения величавого человека, так он и не побрезгует ничем, не остановится перед искушением применить насилие. Вот как человек создан. И ничто его не изменит. Так что ты своей коричневой мазней не повернешь людей к Богу. Пустое занятие. Зря тратишь свою грошовую жизнь. Нет, не переделать тебе людей. Рисуй лучше голых баб и натюрморты. Больше денег соберешь, бедолага. Кончай со своей собачьей жизнью.
Наговорив все это, Яша купил у художника сразу три его мрачные картины.

Автомобиль стоял на заднем дворе гостиницы. Яша вышел к стойке, сдал ключи, поблагодарил за гостеприимство. Он шел к машине и думал о предстоящей дороге по полупустынным просторам. Свежий ветерок взлохматил его волосы. Яша обратил внимание, что немного взволнован. Такое с ним бывает перед встречей с новым пространством. Главное, чтобы местные менты не лютовали. Но он знал их хорошо и умел решать с ними вопросы. В его водительских правах всегда красовалась свежая, хрустящая солидная купюра. Она безошибочно открывала замок к сердцу самого людоедского блюстителя порядка на любых дорогах большой загадочной страны.

Проехав пару часов, Яша стал настраивать себя на обдумывание своего поведения на предстоящих важных встречах. Главное – не торопиться. Яша умел вести себя на деловых встречах. Но иногда его пугала, вводила в депрессию беспредельная скабрезность и скупость человеческих душ. Он пытался избегать столкновений с этим несовершенством. На своих коммерческих мероприятиях он всегда старался владеть преимуществом торга. Это он умел делать хорошо. Но его часто раздражали люди мелкого пошиба, которые начинали торговаться за копеечку и выводили широкодушевного Яшу из равновесия. Тогда он, в ярости и озлоблении на мелкую человеческую душонку, соглашался сделать торгующемуся солидную скидку. Некоторые дельцы знали об этой стороне характера Яши и заблаговременно выстраивали план выведения его из коммерческого равновесия. Иногда им удавалось сделать это безупречно. Но Яша был не из лохов. Он тоже умел загребать деньги. «Итак, главное не спешить, не задираться, не выворачивать свою душу наизнанку. Не лезть в благородные и душевнообильные. Делай свое дело, Яша. И ты вновь будешь в выигрыше».

Яша протянул правую руку под сиденье, где он всегда хранил ценности во время их перевозки на большие расстояния. И вдруг резко ударил по тормозам. Машину чуть не сбросило в кювет. Пыль взметнулась за машиной и пронеслась вперед от ветра, частично завернула в кабину через открытые окна, успокоилась и стала оседать в машине. Яша поперхнулся пылью, закашлял нервно, судорожно. «Боже! Боже! Боже! Что это? Где это?» Он нагнулся еще раз, уже ниже, и его рука продолжала шарить под сиденьем настолько, насколько это можно было сделать. Он даже поцарапал себе кожу на руке. Он дрожал, холодный пот покрыл все его тело и струйками потек со лба по вискам и по шее. У него забилось сердце. Яша страдал иногда от тахикардии. Особенно если перенервничает. Выйдя из машины, он опустился на колени и стал судорожно смотреть под креслом и шарить уже двумя руками. Ничего не было. Открыл заднюю дверь. Посмотрел на пол заднего сиденья. И там ничего. «Неужели забыл? Неужели оставил? Негодяй. Скотина. Мокрая курица. Лопух. Урод». Яше захотелось упасть на пыльную дорогу и валяться до тех пор, пока по нему не проедет встречный автомобиль. Или лучше залезть на капот машины и биться головой о стекло, пока его мозг не вышибет наружу. Яша кусал себе руки. Отчаяние и страх потрясли его существо. Он с ужасом понял, что попал в самую страшную историю, которую трудно было представить себе даже в самом плохом сне его жизни. Он продолжал трястись. Сел обратно на водительское кресло. Посмотрел в зеркало заднего обзора. Лицо землистого цвета, лицо опозоренного человека глядело странными, растерянными глазами. Он был на грани коллапса – морального, физического. Он боялся, что сейчас в полупустынном пространстве, в состоянии одиночества, его покинет душа, и он останется здесь навечно, постылый и неприкаянный, забытый и не любимый по-настоящему никем. Страшно и дико. «Надо приходить в себя. Надо принимать решение», – говорил сам себе Яша.

Он не мог оставить свое состояние в машине вчера. Ценности надо всегда держать при себе. Таковы правила игры. В большом тяжелом свертке, аккуратно запакованном в несколько целлофановых пакетов, находились в огромном количестве красивые чистейшие бриллианты, золотые перстни и кольца, золотые часы, браслеты великолепной работы, цепочки, серьги, ожерелья, ценные цветные камни, жемчуга, золотые монеты царских времен. Всего товара на миллион. Это было состояние космических размеров. И Яша не мог с такой поклажей передвигаться на самолете или в поезде. Он был человеком, которому доверяли знаменитые торговцы ювелирными изделиями международного масштаба. Этим бандитам удавалось контрабандой ввозить драгоценности в закрытую страну и толкать их на незаконных рынках деловых городов. Люди с деньгами всегда стремились вложиться в вечные ценности. А таких было немало в те времена. При вороватой власти доверие к бумажным деньгам было не самое большое. А люди, наученные опытом безголовой политики государства, давно напридумывали себе способы законсервировать нажитое на многие поколения вперед.

Высокое доверие Яша приобрел тяжким трудом и многолетним унижением. Он славился репутацией честного, порядочного и исполнительного бизнесмена. Ничто до сих пор не поколебало его престижа. «А теперь что будет? Это конец», –драматически заключил свое катастрофическое положение Яша.
Делать было нечего. У него не было выбора. Он обязан вернуться в гостиницу и встретить свою участь в новом формате. Это будет уже его Голгофа. Вчера он взял это тяжелый сверток с собой в номер. Перед сном он положил его под подушку. Подушек было несколько. Он и не почувствовал, что спит на миллионах. Теперь это состояние в руках гостиничной хозяйки, которая наверняка срцазу же пришла прибирать Яшин номер для нового постояльца.

Когда Яша подъехал к гостинице, перед зданием стояли две ментовские машины. Яша медленно вышел из автомобиля. Коленки дрожали. Сердце продолжало колотиться. Страх стянул грудь и предвещал тяжкое испытание. Яша посмотрел на синее небо, затем медленно поплелся навстречу своей земной голгофе.

Март, 2021 Лонг-Айленд