И Лиане это удалось. Она и сама более 15 лет счастлива в браке, и уже почти десятилетие обучает этому тысячи и тысячи женщин. Ее книга "Хозяйка Дара" в художественной форме рассказывает о закулисье работы системного расстановщика, психотерапевта.
«... Вы разберетесь, как работает наша психика, что влияет на нашу жизнь, и как можно с этим работать. И победить. С пожеланием счастья и любви», - Лиана Димитрошкина.
3 мая 1991 года, понедельник.
- Граждане интеллигенты, я керосинку купила! – просунулась в учительскую техничка Агафья Даниловна.
- Где достала? – подхватилась от тетрадей Алка-химичка.
- Почем? - поинтересовался физрук.
- А для чего? – спросила я.
- Последнее отдала, где бы занять рублей восемь? Темные вы, молодые! Товару никакого нет? Спичек и соли нет? И электричества, значится, скоро не будет. Электричество же товар?
- Точно, я талоны на мясо все еще отоварить не могу, - задумалась Алка.
- Два двадцать, - сказала Агафья Даниловна. – В хозяйственном на кольце. И народу нету, часу не стояла.
- Правда что, вон сегодня в Сербии война началась! И я куплю! – рассудил наш Пан Спортсмен.
- Дочь народа, а ты чего молчишь? На тебя взять? – спросила Алла.
Я сделала вид, что не слышу.
Когда мою маму увезли в роддом, папа был в отъезде. И мама записала меня Донарой, искренне полагая, что это звучное имя достаточно грузинское, чтобы угодить супругу кавказской национальности. Однако в каждой школе, где я училась – а была их дюжина, мы вечно переезжали – обязательно обнаруживались грамотеи, которые сообщали мне, что имя мое составное и расшифровывается ДОчь НАРода. А особо эрудированные утешали, что имена бывали и похуже – Даздраперма, например, то есть Да здравствует Первое мая.
Мама именовала меня Дорой, учителя Доней, а соклассники Дунькой. В конце концов, я перестала откликаться на любой вариант, кроме паспортного.
- Я сгоняю, - решил Петрович. – Сейчас обормотам скомандую кросс бежать, а сам в лавку. Донара, ну чего, берешь?
- Спасибо, - сказала я. – У меня свечи есть. Мужу в декабре на зарплату выдали тринадцать коробок.
- Ментам зарплату свечками выдали? – заржала Алка. – Чтоб подержать было что?
- Схожу в столовую, - сказала я, – компот сегодня.
- То-то я смотрю, ты смурная. Голодная небось, - сказала Агаша. – Перловку только не бери, пятничная она.
Над компотом я зависла до звонка. Было о чем подумать. Муж третий месяц был в «горячей точке». Первоклашки Тоша и Макоша сообщили, что с сентября их в лицей не возьмут, потому что три месяца не плачено. А полчаса назад мне сказали, что сомнений нет, я снова беременна.
Ждать больше нечего. Пора что-нибудь предпринимать.
Прозвонили большую перемену.
Школьники хлынули в столовую. Пробираясь против течения, я отправилась на выход: подбивать итоги и строить планы.
В активе у меня оказалось: 13 коробок со свечами; золотые сережки; черная мутоновая шуба, которую муж подарил мне шесть лет назад; и двухкомнатная хрущевка.
Наутро я снесла в ломбард сережки: заплатила за лицей, а оставшиеся деньги отдала в редакцию «Чижевской правды». И в четверг вышло объявление в полстраницы:
«Астральный Проводник.
Решу любую проблему.
Очень дорого, но с гарантией.
Прием по понедельникам с 22 до 24 часов».
20 мая 1992 года.
Я отвезла к подруге детей и собаку и все выходные красила синькой, сушила, гладила, расшивала звездами и прицепляла к обоям старые простыни. Вечером вкрутила на лестничной площадке лампочку, выкрашенную лаком для ногтей. В ее кровавом свете вполне уместно стал выглядеть приколотый к двери черный ватман:
Выволокла в центр своей хрущевки кухонный стол, и задрапировала его шубой. Вынула из коробки дедовы еще шахматы – резные фигурки с ладонь, каждая со своим лицом. Напялила карнавальное домино, расшитое звездами, и черный парик совершенно нефертитевского вида. Напоследок расставила семь блюдец со свечами и, минуту поколебавшись между желанием сэкономить дефицитный товар и намерением доделать все в лучшем виде, зажгла все сразу.
В дверь постучали, лишь погасла последняя спичка, как будто сторожили. Сердце мое впрыгнуло в горло. Едва не подпалив балахон, я выключила электричество и молча отворила.
На пороге стояла этакая Мерилин Монро в палантине и бриллиантах, потерявшая дар речи при виде звезд и полумесяцев, мерцающих в свете красной лампы. Ее спутник брезгливо бросил: «Я буду в машине» и захлопнул дверь. От резкого звука я отмерла и сделала приглашающий жест. Блондинка упала в кресло, я села за стол и, сглотнув, сказала: «Обращайтесь ко мне – Хозяйка Дара».
- Меня зовут Ольга Петровна, - начала гостья, - а вы правда гарантируете результат?
- Да, если вы сделаете все так, как будет сказано, - ответила я.
- И что, правда, любой вопрос решите?
- Если это будет угодно Высшим силам, решу. Скажите мне, что с вами, и если цена вас не смутит, мы продолжим.
- У меня мигрени. Каждый месяц, иногда дважды, в мою голову втыкается огромная палка. И по три дня я лежу в темной комнате, потому что знаю – если хотя бы подойду к окну, я просто шагну с восьмого этажа. Жить с этой болью невозможно, а умереть страшно.
- Достаточно. Цена - … я назвала цифру размером с мой годовой оклад, дама с готовностью полезла в сумочку. - Теперь просто сиди. Закрой глаза, - сказала я.
Свечи трещали, комната наполнялась чадом. Женщина покорно молчала; ее лицо обвисало, старея на глазах, и становилось понятно, что ей далеко за тридцать. Мимические складки освобождались от контроля, и вся ее история проявлялась на лице так же очевидно, как это происходит в движении, когда зажим воротниковой зоны вопиет опытному глазу о детских обидах, а разворот бедер о пуританском воспитании.
- Выбери из этих фигурок себя, своих отца, мать и маминых родителей, - сказала я.
Ольга взяла белую пешку с каким-то яростным выражением деревянной мордашки:
- Это буду я.
Затем поставила черную королеву, пышногрудую особу с испанским воротником:
– Это бабушка.
Пристроила в складочку шали белого ферзя, тоненького, в изысканной мантии:
- Это мама. – Потянулась за облезлой фигуркой белого слона, на которой когда-то Макоша попробовала первый зуб:
- Это папа.
И недолго думая взяла кособокую черную лошадку:
- Это дедушка.
Я выстроила их вдоль края стола и убрала лишние фигурки.
- Теперь медленно – медленно! – поставь себя на столе.
Ольга Петровна недоуменно покрутила белую пешку и поставила у своего края, ко мне лицом. - Задержи на ней руку, - сказала я и коснулась ее запястья. - Молчи. – Теперь поставь своих родителей. Медленно. Не надо размышлять, делай так, как чувствуешь здесь, - и я коснулась середины ее груди. – Просто чувствуй. Сначала поставь, потом покрути их, поразворачивай. Медленно. Не думай – чувствуй!
Белый слон закончил свое движение позади белой пешки, чуть слева, а белый ферзь замер в дальнем углу стола, боком к обоим. – Теперь мамины родители. Медленно! - Ладонь ее, обнимающая белую пешку, подрагивала от биения крови, правая рука с черной королевой неуверенно двигалась и остановилась близ белого ферзя. Фигурки стояли лицом к лицу, касаясь друг друга юбками. Потертая черная коняшка замерла почти по диагонали, в другом конце столика, спиной ко всем остальным фигуркам.
- Твоя мать была несчастлива в браке - сказала я.
- Да.
- Что было между ее родителями?
- Бабушка была из богатого дома, и ее отец не дал ей выйти за любимого парня. С дедом они прожили мало, он пил и умер молодым.
- Поставь бабушкиного отца.
Гостья нагнулась, выбрала черного короля и поставила его спина к спине черной королевы.
- Твоя бабушка так и не простила своего отца, - сказала я. – Она была женой, не уважающей своего мужа, и прожила всю жизнь в обиде. Ее дочь, не умевшая уважать мужчину, тоже не имела шансов на счастье. У нее были мигрени? – Всю жизнь, - завороженно пробормотала дама. – Это не первый твой брак? – Третий, - ответила она.
Я собрала фигурки, мягко забрав потную белую пешку, и выстроила их по-новому. Впереди черного короля встала черная королева, справа от нее – белый конь-дедушка. Спиной к ним расположился белый офицер по правую руку белого ферзя, а впереди их – маленькая белая пешка.
- Положи руку на пешку. Скажи: мои дорогие родители, я только ребенок. То, что было между вами, меня не касается. Посмотрите на меня доброжелательно. Благословите меня на счастье.
Женщина тихо повторила фразу за фразой.
- Теперь просто смотри на эту картинку. Возьми ее в свое сердце. Это важно для тебя.
По ее вискам сползали капли пота, изысканный макияж расплывался, губы кривились.
- Дыши.
Глаза ее налились слезами.
- Плачь. Твои слезы целебны. Плачь громко.
Она разрыдалась.
Спустя несколько минут я подошла к ней, дала платок, прижала ее голову к своей руке, постояла так. Всхлипывания начали затихать.
- Молчи. Побудь с этим.
Затем поднялась, прошла по комнате, зажгла погасшие свечи и сказала:
- Твои мигрени прекратятся в день, когда ты повернешь свое сердце на любовь к отцу и деду. Тогда и у твоего брака появятся шансы. – Ольга глубоко, со всхлипом вздохнула. - Теперь иди. Рассказать о том, что здесь было, разрешаю не раньше двадцать первого дня.
- Спасибо, Хозяйка Дара.
- Благословенна будь.
Я закрыла дверь и подошла к окну. Дама скользнула в автомобиль, и через минуту красные огоньки уплыли вдаль.
Я сняла парик и наконец почесала голову.
- Да ты рехнулась, девка! – причитала наутро Агафья Даниловна. – Ты чего мне суешь-то, когда ж я столько отдам, деньги-то мои в сберкассе все арестованные!
- Когда отдашь, тогда и ладно.
- А если та богатейка придет деньги взад требовать?
- Не беспокойся. Вчера с ней разговаривала не Донара Зурабовна, а Хозяйка Дара. Сделает все как надобно, а тогда и результат будет. Вот ведь насмешка - когда я родителям в этом кабинете бесплатно советую сделать то-то и то-то, если один из семерых послушается, радуюсь. А ведь говорю одно и то же! Надо хоть табличку на дверь попросить. А то смотрят на замученную бабу в зашитых колготках, а должны видеть специалиста.
- Дак ты не уйдешь из школы-то?
- У меня есть библиотечный день, вот и буду по понедельникам Хозяйкой. А в остальные дни – по-прежнему школьным психологом…
Глава 2
Ребенок второго сорта
Я, высунув язык, рисовала серебряные буквы на плакате:
Хозяйка Дара
Корректор системных переплетений
Агафья Даниловна, возя утюгом по крашеной простыни, спросила меня:
- Слушай, Донара, а ты вроде раньше про карму писала?
- Корректор кармы – звучно, но неточно, - отложила я кисточку. - Карма – это в некоторых религиях влияние прошлых воплощений на будущие. То есть вроде как человек за свое поведение отдувается. А я работаю с системными переплетениями. С тем, что приходит из семьи. Потому что чаще всего люди платят за своих старших.
- Как в Библии, до седьмого колена?
- Ну до четвертого-то точно. А самое главное, что когда коррекция не происходит, часто судьбы повторяются из поколения в поколение. И уже не столь важно, что сделала прабабушка твоего прадедушки, потому что и в ближайшем поколении – у матери – может быть та же проблема. Особенно если в семье есть запретные темы, тайны, есть люди «исключенные», о которых не говорят. Или жертвы, которые не уважаются. Все члены системы имеют право на свое место в ней, и попытка кого-то исключить дорого обходится последующим поколениям.
- Донара, да откуда ты все это берешь-то?
- Ты же знаешь, мы с мужем в Германии служили. Там я и освоила метод системных семейных расстановок Берта Хеллингера. Такой необычный человек, весь светящийся. Раньше священником был: миссионером в Африке. У протестантов это можно: из священников «перейти на другую работу». Гениальный психотерапевт, двадцать лет людей лечит. Ни на что не похоже, но исключительно эффективно.
- И как ты на такое выучилась?
Я снова обмакнула кисть в краску:
- Как раз лет десять назад я тряслась в поезде на Германию и перебирала в голове свою жизнь. Мне было 23 года, я только что защитилась и ухитрилась завербоваться в воинскую часть. Простой фельдшерицей, но это все равно было здорово – за три года можно было накопить на квартиру. А самое главное, я была одна. За тысячи километров от родителей.
- А чего это?
- Моего отца посадили, когда мне был год. Мама снова вышла замуж и переехала в другой город. Теперь-то я понимаю: отчим мой был по-настоящему хороший человек, но воспитывали они меня как умели. Видно, по молодости известен им был только один способ: ремень в кулаке. Вторую, общую дочь, рожденную уже в зрелости, они ни разу пальцем не тронули, и это делало мое детство еще более горьким. И я была просто сгустком обид. Моя естественная любовь к десятилетней сестре была отравлена: я чувствовала себя ребенком второго сорта.
- А что, парня у тебя не было?
- Я делала что могла: блестяще училась, добывала кубки по шахматам, грамоты по комсомольской линии. На самом деле все это ничего не стоило. Я чувствовала себя никому не нужным ничтожеством. И, видимо, так светилась в моих глазах жажда привязанности, что от меня шарахались даже школьные изгои. В институте я уже просто держалась наособицу. Там я цель себе выбрала – пахала на красный диплом. Очень хотелось стать классным психологом. Понимать людей, иметь над ними власть, чтобы они больше никогда не могли мною пренебрегать!
- А папаша твой чего?
- Лет через 8 его выпустили. Сидел он за экономическое преступление, сейчас это называется кооператорством, а тогда было нетрудовым доходом. Он был запретной темой: вот у тебя есть новый папа, и нечего вспоминать преступника.
Утром моего восемнадцатого дня рождения мать с отчимом мне сказали: мы выполнили свой долг, вырастили тебя до 18 лет, теперь сойди с шеи, ищи квартиру. Легко сказать! На одну стипендию! И общагу бы мне никто не дал: прописка-то чижевская! Я-таки съехала на три метра в «деревяшке». Повезло: за жилье платила уколами да массажем. Мать навестила меня там лишь через год. Только сейчас понимаю: ей тоже было нелегко, она забеременела в третий раз и должна была думать о сохранении своего брака. А наличие в тесной «двушке» великовозрастной девицы от первого союза этому ничуть не способствовало.
А потом я вдруг получила по телеграфу перевод на 100 рублей. Сумасшедшие деньги, мне в месяц удавалось отложить не больше пятерки, и то лишь с помощью накопительной страховки! И без адреса отправителя. Я побоялась тратить – думаю, вдруг какая ошибка, мне потом их ни в жизнь не вернуть. Через пару недель пришла посылка – малиновое платье, четыре шоколадки, сапоги на два размера меньше моего, и страшно дефицитные колготки. Я совсем растерялась. Шоколад, впрочем, съела, не удержалась. А через несколько дней объявился отправитель – приехал мой отец. Маленький, круглый, шумный, до оторопи чужой. - Я бы поняла, если бы ты появился, будучи немощным, нуждающимся в уходе. Понятное дело, нужна поддержка, вот дочь и понадобилась. А зачем ты сейчас приехал? – искренне недоумевала я.
- Я не побирушка, - мягко ответил он. – Если бы мне нужна была помощь, я бы ни за что не пришел. Ты же моя дочь, и поэтому я нашел тебя.
Я, всю жизнь полагавшая себя обузой даже собственной матери, долго не могла принять такого ответа за чистую монету. Еще многие годы я искала подвох. Лет пять подряд я ездила к нему на лето, познакомилась с тамошними родственниками, у меня обнаружился единокровный брат двадцатью годами меня старше, талантливый и эксцентричный: я поняла, что выходка легендарного Пиросмани, что «продал картины и кров», чтоб бросить розы под ноги красотке, не выдумка поэта. Мой брат мог потратить месячную зарплату, чтоб свозить жену в Москву послушать Рихтера, а следующую отдать нищему соседу. Впрочем, прозаическая материя уплаты за квартиру доставалась супружнице.
Папа был по-своему заботлив, подарил мне сережки и шубку, брат осыпал меня поцелуями, а отцова сестра Цисана была так ко мне нежна, что я понемногу начала привыкать к мысли, что может быть, впрямь кому-то нужна просто так, забесплатно, действительно имею значение, взаправду что-то собой представляю.
А потом папа умер. Сгорел за месяц от рака. И тут оказалось, что я все-таки ребенок второго сорта. Не только для матери, но и для отца.
Как раз подоспевшую страховку в пятьсот рублей я истратила на могилу отца. А год спустя Цисана приехала в гости. «Я продала дом моего брата для его старшего сына, - сказала она. - Он в стесненных обстоятельствах, ему очень нужны деньги. А что не смогла продать, то отвезла ему, он в Москве снимает квартиру». «А почему так?» - спросила я. «Папа оставил записку своей рукой», - туманно намекнула родственница. «Он даже не вспомнил обо мне? Не написал про меня ни словечка? – не поверила я. - Ну тогда, может быть, можно будет выкупить у брата на память дедовы резные шахматы?» После чего тетушка, раздраженная такой моей настойчивостью, весь вечер объясняла, до чего они старинные и безумно дорогие. «Я не побирушка! Я расплачусь!» - но тетушка была непреклонна: это не для тебя.
- А чего она? Вроде не злая же была? – Агаша отставила утюг и села к столу, подперши ладошкой щеку.
- Сейчас я думаю, дело в том, что она очень любила брата. И злилась на мою маму за расторгнутый брак, за брата, покинутого в тюрьме. А переносила свою боль на меня.
Больше всего мне хотелось уснуть и не просыпаться. Через три дня я завербовалась в армию. Мне безумно повезло – отправили меня в Германию, пригодилась немецкая спецшкола. Но даже если бы послали на Чукотку, я бы неслась, роняя тапки. Лишь бы побыстрее да подальше. Чего ради даже потратилась на билет СВ: купейные были на неделю позже.
И вот уже даже Польша оставалась позади. Я угрюмо смотрела в окно, когда в купе вошел дядечка. Попутчик был лет пятидесяти, тощенький - аж светился. И такое у него было доброе лицо, что я, намеревавшаяся лишь попрактиковаться в языке со взаправдашним немцем, стала жертвой «поездной болезни». Это, знаешь, когда случайному попутчику за два часа выбалтываешь больше, чем родной матери за всю жизнь.
Когда я закончила свой рассказ, немец участливо положил руку мне на запястье.
- Ты хочешь что-то изменить в своей жизни? - спросил он.
- Что я могу в ней изменить? Родиться у других людей, что ли? - горько сказала я. - Вот я уже изменила: уехала. Отрекусь я от старого мира, отряхну его прах с моих ног.
- Свой мир ты взяла с собой, - сказал он. – Отречься ты можешь только от себя, и тогда от тебя останется совсем мало.
- Это как это? – спросила я.
- Сначала ответь мне, пожалуйста, на сколько ты согласна с первой и второй частью следующего утверждения: ты на пятьдесят процентов состоишь из того, что получила от своей матери, и на пятьдесят процентов из того, что получила от отца?
- На пятую часть с первой и на пятидесятую со второй, - ответила я.
- Это был диагностический вопрос. Он показывает, с каким КПД ты живешь. Пятая часть от материнских пятидесяти и пятидесятая от отцовских – в сухом остатке 11 процентов!
– И?..
- Я психотерапевт, - сказал попутчик. – Еду с конференции. Давай посмотрим, можно ли тут что-нибудь сделать. Ты ведь психолог, может быть, тебе будет интересно хотя бы с профессиональной точки зрения.
Профессия – это было единственное, что у меня осталось, и хотя я наплевала на диплом, завербовавшись перфораторшей солдатских задов, привычка к поглощению знаний взяла верх.
- Да, собственно, чего мне терять, - сказала я. – А о чем мы вообще говорим?
- Вот у нас с тобой на столе печенюшки «зоопарк». Выбери и расположи на скатерти себя, родителей и бабушек-дедушек. Все семь фигурок должны занять на столике точные места. Ориентироваться надо на то, что ты чувствуешь здесь, - он показал на середину груди, – но ни в коем случае не на то, что ты надумала головой. Только на чувство!
Я, слегка ошеломленная переходом от КПД жизненной самореализации к печенью, принялась за дело. Через пять минут в уголке лежала рыбка-я, а далеко позади, хвостиком к рыбьему хвосту, устроилась кошка-мама. За нею мордочками врозь были собака и мышка – дед и бабушка. При этом мышка оказалась единственной фигуркой, расположенной поближе к рыбке. Медвежонок-отец лежал в стороне, за ним пристроился второй пес – отец отца, и далеко в стороне, мордочкой к углу, оказалась бабушка-лошадка.
По-прежнему касаясь моей руки, попутчик сказал:
- Расскажи мне о своих старших.
- Мамин отец гулял, страшно пил, гонял бабулю с топором, она его люто презирала, и они разошлись в тридцать третью годовщину свадьбы. Но еще двадцать лет, до самой смерти, она его костерила по три раза в день. Мама дважды была замужем. Недавно тоже развелась - в день двадцатилетия второй свадьбы. Мой отец был женат не меньше пяти раз, мама его вторая жена. Его родители никогда в жизни даже не поссорились, но бабушка в войну неистово молилась за старшего сына, который был на фронте, а он погиб. Она прокляла Бога и, говорят, больше никогда не улыбалась.
Психотерапевт расставил фигурки по-своему: за спиной рыбки стали кошка и мишка, за теми – лошадка, пес, мышка и вторая собачка.
- Это – правильный порядок. Сейчас накрой их ладонями, сосредоточься в сердцевине себя и потом скажи, что ты чувствуешь, - сказал он. Я послушалась. Через пять минут я открыла глаза в полной растерянности:
- Я как будто купаюсь в море любви и света. В океане чистого сияния, - сказала я.
- Это то, что есть на самом деле. Родительская любовь абсолютна. Это как кран на трубе: если он открыт, то вода льется. Если сердце отворено к любви, человек ее получает. Но поток любви был прерван – неуважением к мужу мамы твоей матери и зацикленностью на своем горе мамы твоего отца, не принявшей свою потерю со смирением. Поэтому их дети, а твои родители были так несчастливы в личном, и поэтому с тобой происходит то, что есть. Возьми в свое сердце эту расстановку. Сделай что-то в честь твоего русского деда и в память погибшего брата своего отца. И запомни навсегда то, что ты сейчас чувствуешь. Это и есть правда.
Я опустила глаза к плакату и обнаружила огромную кляксу посредине. Надо же, а я даже и не заметила, как она появилась.
- В Германии я прожила 7 лет. Какими правдами-неправдами ухитрялась ездить к своему попутчику на учебу – ни в сказке сказать, ни пером описать. Берт Хеллингер – гениальный психотерапевт, а я всего лишь ученица, и вряд ли мне когда-нибудь удастся работать, как он, без лишних слов, без антуража. Но с тех пор со мною всегда свет родительской любви. С поезда я сошла уже другим человеком. И вот теперь, как видишь, я и свое счастье построила, и уже давно по-настоящему помогаю другим. Я даю людям силу! А что они потом с нею делают – вопрос их собственного выбора.
- И что, всегда помогает? А вдруг в этот раз да не получится?
- Вот увидишь, Агафья Даниловна. Все будет хорошо! – сказала я.
И сделала из кляксы звезду.
Глава 3
Костяная нога
Рождество из Москвы позвонил мужнин однополчанин Петр Петрович и объявил:
– Моя Эсмеральда родила пятерых.
– Ну ничего себе! – ошарашенно воскликнул Григорий. – Ну поздравляю! И что, все здоровы?
– Роженица-то себя прекрасно чувствует. А вот у малышей раны кровят.
– Они ранены? Что случилось?
– Да хвосты им вчера обрезали.
– Может, пупки? – вконец растерявшись, вопросил мой супруг.
– Пуповины Эсмеральда сама отгрызла.
– Как отгрызла?
– Как-как, зубами!
– Да ты что, врача вызвать не мог, папаша хренов?!
– Сам ты папаша. Эсмеральда – сука!
Гриня потерял дар речи. А когда обрел, я предпочла покинуть помещение:
– Да ты (би-ип). Да чтоб тебя (бип-бип)... Я думал, жена твоя родила! Нельзя по-русски сказать! Раны у малюток кровят (бип-бип-бип)!
И 23 февраля муженек получил в подарок ботиночную коробку с черной плюшевой зверюшкой. Подложил мне Петруха большую, черную, кудрявую свинью!
За полгода Лютеция Серебряная Легенда, черный терьер, дитя любви Эсмеральды Красное поле и Орфиса Биллингтайма, вымахала в лохматую животину размером с микроавтобус. Теперь эсмеральдина дочь меня два раза в день выгуливает; и выбора у меня нет, муж третий месяц в командировке, а ребятишкам шаловливую скотинку удержать не под силу. Зрелище душераздирающее: летит за соседским котом меховой шар, а сзади стелется по сугробам привязанный к поводку Платошка. Когда мягкий снег превратился в твердый асфальт, пришлось брать поводок в свои руки. Впрочем, Григорий клялся и божился, что зимой начнет дрессировать Люшу, а к весне она станет как шелковая, и я даже в это верю. Но до следующей весны еще надо дожить!
И когда наступил очередной понедельник, я снова встала перед вопросом, куда девать шестьдесят килограммов шкодного серебра. Дети ночевали у свекрови, но взять к себе нашу лохматую Плюшку она отказалась наотрез: аллергия.
22 июля 1991 года
Женщине было за сорок. Она покачивалась в дверном проеме, с трудом балансируя на костылях в узеньком хрущевском коридорчике. Черное платье, страшно диссонировавшее с загипсованной ногой, растаяло на фоне темных драпировок, и казалось, что над гипсом в комнату вплывает бледный лик полной луны.
Я ждала ее за покрытым меховым покрывалом столом, с выстроенными по краям шахматами. Агаша суетилась, провожая, запирая, объявляя цену, убирая деньги, пристраивая костыли. Я молчала. Дама вытянула загипсованную ногу и сказала: «В этом году я третий раз в гипсе. А сейчас только июль».
Действительно, июль не давал о себе забыть. Под новенькой бархатной мантией, сменившей карнавальную накидку, я обливалась потом, из-под парика сползали жаркие капли. Агаша так и не нашла черного шелка, чтоб хоть как-то облегчить мне два приемных часа. Лопни, но держи фасон! Приходится соответствовать образу. Ибо когда я даю те же советы в своем кабинете школьного психолога, мало кто послушно выполняет мои рекомендации. А за пять недель в роли Хозяйки Дары ни один посетитель не скривил губу, мол, болтаете тут глупости. Всего один раз я дала объявление, а тетрадка для записи заполнена до конца августа. Не иначе действует сарафанное радио – так что можно не сомневаться, что работа моя весьма эффективна. Круг богатых людей достаточно узок, а я беру так дорого, что посетить Хозяйку Дару могут только по-настоящему состоятельные или полностью отчаявшиеся люди. Сегодня Агаша взяла с дамы ровно столько, сколько нам недоставало для того, чтобы уже завтра я смогла снять себе настоящий офис или купить что-нибудь под реконструкцию.
По крайней мере, с верной помощницей мне посчастливилось. Еще месяц назад Агафья Даниловна была нищей школьной уборщицей, прозрачной от недоедания – все ее накопления сгинули в сберкассе, и она заново прятала копейки «на гроб». После первого же «коммерческого» сеанса, осознав, что все у меня получится, я уговорила ее пойти ко мне «на хозяйство».
Я внимательно смотрела на женщину. Яркая особа. Несмотря на «костяную ногу», отнюдь не выглядит жалкой. Да и гипс у нее, надо сказать, нарядный. Не бинтами, а батистом обернут, перевязан золоченым шнурочком. Три раза за полгода, вот как.
– Как к вам обращаться?
– Меня зовут Инга Филипповна.
– Часто у вас травмы?
– Потому и пришла. За два года пятый раз, и все на левую ногу. Лучше бы ребра ломала, хоть работать бы могла. Убытки – ужас.
Мы помолчали. Затем я сказала:
– Выберите из этих фигурок себя и вашу левую ногу.
Инга протянула тонкую руку, повертела одну фигурку, другую и поставила в середину стола белого ферзя в изысканной тунике:
– Это я. Затем придирчиво перебрала все восемь белых пешек и придвинула к левому бочку королевы малютку с милой улыбкой. Ребенком я часто с ней играла – у всех были пупсики, а у меня пешка.
– Это моя левая нога.
– Прикоснитесь к фигурке, которая изображает вас. Молчите. Просто смотрите на них, – сказала я и положила руку на ее запястье.
Воцарилась тишина. По моей руке поползла капля пота. Духотища жуткая: окна закрыты и наглухо завешены черными портьерами, такими же, как драпировки на стенах, а в комнате горит одновременно семь свечей. Электрические лампы слишком бы диссонировали с образом Корректора системных переплетений, а окна приходится закрывать, чтоб ни одна любопытная старушка не могла бы подслушать, о чем пойдет речь. Посетители об этом могут не знать, но врачебную тайну я уважаю.
Дыхание женщины изменилось, и мое внимание обрушилось за стол.
– Положите эту пешку горизонтально. Коснитесь ее. Что вы чувствуете?
– У меня страшно сжимает голову, и глаза, глаза сейчас как будто вылезут из орбит!
Под ее кожей как будто билась тысяча пчел.
– Что приходит вам? Какой образ? Какое слово?
– Мои мертвые дети, – потерянно вымолвила она.
– Аборты?
– Семь абортов и выкидыш.
Я выложила рядом семь белых пешек.
– Дышите.
На глазах появились слезы.
– Плачьте. Громко.
Она завыла, как волчица с перебитой спиной, у которой убивают щенков.
Через несколько минут я протянула ей полотенце. Крик перешел в тихий плач.
– Скажите «Я беру вас обратно».
– Я беру вас обратно.
– Скажите: «Я так горюю о вас».
– Я так горюю о вас.
– «Я всегда буду помнить вас».
– Я всегда буду помнить вас.
– Накройте их руками.
Она почти легла на черный мех, нежно касаясь каждой фигурки.
– Когда почувствуете, что достаточно, отпустите их.
Прошло еще несколько минут. Она медленно выпрямилась и положила руки на колени.
– Теперь вам известно, о чем напоминало вам ваше бессознательное. Вам нужно сделать что-нибудь значительное, хорошее в память о них. Вы какого вероисповедания?
– Да никакого… вроде крещеная…
– В храмах есть специальная служба. Ищите в себе Бога. Прощайте.
Агаша выскользнула из завешенной черным кухни, подала костыли, проводила, заперла двери, открыла окна. Я стянула чертов парик и бросилась под душ, даже не ропща на отключение горячей воды. Когда я вышла, обмотавшись полотенцем, окна были распахнуты, занавеси отдернуты, чай заварен и ватрушки подогреты. Агафья Даниловна налила чаю в блюдце и, осторожно поднимая его к губам, спросила:
– Телевизор глядела? Выбрали вчера Ельцина-то.
– Президент России, – с расстановкой сказала я. – Звучит странно, как Царь всея Америки.
– Слышь, Донара, а почему ты с ей про мужа не поговорила? Даже не спросила, чего там у них?
– Семь абортов, какой там брак! Аборт, Агашенька, прекращает отношения.
– Это как это?
– Те отношения, что были между супругами, заканчиваются. То, что приходит потом – совсем иное. И всегда меньше. И если супруги не хотят расставаться, они должны оплакать своих детей и только после этого начать жизнь заново, как во втором браке. Ты заметила, она с этой ногой обращалась, как с младенцем? Гипс завернула в батист да еще бантиком обвязала.
– А я-то все думала, чего ты не пошла поскоблиться? Муж вечно в командировках, двое спиногрызов на шее, куда еще рожаешь?
– Церковь говорит, что младенцы получают душу в момент зачатия. Их боль, их короткая жизнь и страшная смерть по мановению матери – все имеет значение. И матери должны знать об этом. Ты помнишь, как она рассказывала: голова лопается, глаза вылазят? Так умирали ее дети.
Блюдце в ее руках перекосилось, чай потек через краешек:
– Да наши бабы все по скоко раз сбегали! Вон Алка-химичка вообще говорит, беременность омолаживает организм, лишь бы скоблили под наркозом. Семнадцать раз омолаживалась
– Слушай, а куда ты Люшку подевала?
– Не серчай, милая, я тут придумала, как ее заткнуть, только сыр кончился.
– Полтора килограмма сыра?!
– Ну да. Она только рот откроет, я ей р-р-раз туда сыру кусок. Чисто мышь какая, за сыр мать родную продаст. Не видишь, что ли, вон она, под раковиной, всю помойку перевернула.
Чернота за окном начала сереть. Агаша вытерла стол и подхватила мусорное ведро:
– Эй, сыроежка, вылазь! Приборку начнем.
Под окном захрюкал «уазик», захлопали автомобильные дверцы, по лестнице затопали сапоги, заскрежетал ключ:
– Донара, что это за красный фонарь, как в борделе, и вывеска на дверях?
Супруг, как всегда, вернулся неожиданно.
Глава 4
Жаба с трудоднями
Представьте себе цвет лица моего мужа, который на рассвете вернулся из трехмесячной командировки и обнаружил на лестничной клетке красный фонарь, на двери вывеску про какого-то Корректора – и нагую супружницу в комнате, обтянутой черной тканью! Неуклюжая Плюшка, вылетая приветствовать обожаемого хозяина, сдернула с меня полотенце, в которое я завернулась после душа.
На мое счастье, на кухне была Агафья Даниловна. Приосанившись, она распахнула дверь в комнату – чисто испанская дуэнья:
– Ты, милок, сначала портянки скидай, да лицо умой, да чайку попей – я тут как чуяла, шанег напекла, а потом уже хозяйку и расспрашивай.
Григорий, вдохнувший поглубже для соответствующей случаю тирады, медленно начал сдуваться. Положил сумку, потрепал пляшущую собаку, покачал головой:
– Знаешь, жена, всякий раз, когда я уезжаю, не знаю, к чему приеду. Но такое мне бы даже не приснилось.
Агаша уперла руки в сухонькие бока:
– А ты повертись один с двумя спиногрызами да без копейки, тогда и посмотрим, как вообще уснешь! Иди давай мойся, вояка, все расскажем, поешь сначала! У Донары еще полкастрюли борща там запрятано, пущай греть топает! Да прикройся ты, чучундра! – бросила она мне истоптанное собакой полотенце.
Отмытый, в свежем халате, дожевывая третью шаньгу над второй тарелкой борща, муж выглядел достаточно умиротворенным. Тянуть дальше было некуда.
– Нам за эти месяцы так ни разу и не выплатили зарплату. И твою не давали, – начала я.
– Ты давай скажи сперва, что забрюхатела! – встряла Агаша.
Гришка вновь покраснел:
– Мы чего, того, опять?
– Опять, – сказала я.
– Фрукты надо? Надо! – снова завела Агафья Даниловна. – Детям в школу дать надо? Надо. Собаке сыру надо? Все надо! Вывертывается баба как могет. Все расскажет, чай, греха не сделала. Идите спать давайте, утро вечера мудренее.
Сытый муж дрогнул в своей решимости добиться подробностей. И мы отправились в маленькую комнату отмечать встречу.
– Не боись, девка, я тут тряпки-то поснимаю, и вообще наутро все проще покажется, – шепнула мне Агаша.
Так и получилось. И в следующий понедельник собаку я сплавила драгоценному владельцу – они отправились на прогулку до пруда и обратно.
29 июля 1991 года, понедельник
Снова пришла женщина. Дорого одетая, с длинной, до середины носа челкой, вертлявая, смахивающая на секретаршу-Ахеджакову в «Служебном романе».
– А по здоровью вы помогаете? – присела визитерша на ручку кресла.
– Да.
– И что, правда, гарантию даете? – пощупала она черную норковую скатерть, постланную на стол. Об антураже я заботилась серьезно, и на прошлой неделе приобрела девять черных шкурок. За два дня скорняк превратил их в квадратный лоскут.
– Вот ваши деньги. Я кладу их у порога. Если, уходя, вы будете не уверены, что приходили не напрасно, заберите их.
– У меня пищеварение… того... в общем, запоры. Страшные, неделями, никакое лечение не помогает, – она потянулась к выстроенным по краю стола шахматным фигуркам.
– Давно?
– Двенадцать лет, – сказала она, пересаживаясь с ручки на сиденье.
– Как мне вас называть?
– Ну, например, Алла Борисовна, – сплела дама руки на груди.
– Какая у вас семья?
– Ну, муж, дочь, я, – откинув челку, посмотрела она на меня.
– Выберите из этих фигурок себя, дочь и мужа, – сказала я. – Потом медленно-медленно поставьте их на столе и поверните относительно друг друга так, чтобы вот здесь – и я коснулась середины ее груди – все в вас было с этим согласно.
Она поставила в центре стола грудастую черную королеву:
– Это буду я.
Затем белого слона почти спина к спине:
– Это муж.
И шлепнула черную коняшку рядышком:
– Это дочка.
– Положите руку на черную королеву, – сказала я. – Смотрите и молчите. Просто смотрите, – и положила ладонь на ее запястье.
Прошло несколько минут.
– Где на самом деле должна стоять лошадь?
Дама растерянно взяла коня и медленно переставила на самый край стола, лицом в угол. Прошло еще несколько минут.
– Там кто-то должен стоять еще. Кто?
Она вытянула черную башню и опустила ее лицом к черной лошадке.
– Кто отец девочки?
– У нас восемь лет не было детей, – жарко зашептала женщина. – Мы сдали анализы, мне докторша по секрету сказала, что я здорова, а муж бесплоден. Ты, говорит, сгульни, чем из детдома брать, лучше твой будет. Я мужу наговорила, мол, прописали такие и сякие таблетки, а сама в командировку. Там и согрешила. Три раза всего, только ради ребенка!
– Положи руку на коня. Молчи. Закрой глаза.
Дыхание ее стало тяжелым.
– Что ты чувствуешь?
– Как-то… невыносимо. Я чувствую себя беззащитной, бессильной, я головы не могу повернуть.
– Это то, с чем живет твоя дочь.
Женщина с ужасом уставилась на меня. Волосы ее слиплись от пота.
– Положи руку на белого офицера. Молчи. Просто чувствуй.
Свечи чадили, становилось все жарче, пахло стеарином.
– Как тебе?
– Мне так плохо. Я чувствую страшную тяжесть и бесконечное одиночество.
– Это то, с чем живет твой муж.
Она отдернула руку.
– Положи руку на ферзя. Вот так. Не задерживай дыхание. А теперь скажи, ты действительно хочешь услышать от меня решение? Еще не поздно встать, забрать свои деньги и уйти.
Она надолго затихла. Рука ее на фигурке дрожала все сильнее, виски покрывались испариной, в глазах закипали слезы. Потом она вздохнула всей грудью и сказала:
– Скажите мне.
– Ты должна сказать им обоим правду. Бесполезно молчать о таких вещах. Наше бессознательное все равно знает истину – и видит ложь. Иначе твой ребенок заплатит за это страшную цену, а у твоего брака не останется никаких шансов.
– Какую цену, Хозяйка Дара?
– Если ты не скажешь ей правду, твоя дочь уйдет. Любой дорогой – к бомжам, на наркотики, в монастырь. Ты лишила ребенка права на своего отца. Это поступок со страшными последствиями.
– Мой муж так ее любит, он будет просто раздавлен!
– Твой муж уже раздавлен. Но тогда у вас появится возможность вместе прожить эту боль и начать все сначала, как во втором браке.
Она снова замерла и через несколько минут, вздохнув, спросила:
– А насчет запоров-то что?
– Это цена, которую ты сама платишь за молчание. Когда живешь во лжи, когда двенадцать лет в себе держишь огромную тайну, даже кал отказывается из тебя выходить.
Она как-то неуклюже поднялась. Переступила через деньги:
– Прощайте, Хозяйка Дара.
– Света тебе, Алла Борисовна.
– Я Наталья. Простите меня.
– Благословенна будь, Наталья.
Муж вернулся, когда мы с Агашей уже отцепили от обоев крашеные тряпки и распивали компот.
– Ну что, как успехи?
– Эх, милок, как только живешь с нею? Ведь наскрозь все видит, – сочувственно вздохнула старушка.
– Так вот и мучаюсь. А чего у вас сегодня было?
– Не дозволено мне обсуждать-то, – строго проговорила Агафья Даниловна. Муж вопросительно воззрился на меня.
– Я лучше расскажу, как ко мне в пятницу в школе родительница пришла. На час опоздала: я, говорит, тут пока до вас бежала, кучу дел переделала. У меня, говорит, дом полная чаша, а старшая дочь все по подвалам шарится, неделю дома не ночевала. Младшенькой-то пример какой плохой подает. Воздействуйте как-нибудь на поганку!
– То есть у нее эта куча дел более важных была, я так понял? Чем дочка, по неделе пропадающая с бомжами?
– Выходит, так. Ну, расспросила ее про семейную динамику, говорит, разводов у родителей не было, даже бабушки-дедушки благополучно прожили. Сижу, думаю. Младшая, говорю, тоже бегает? Нет, не бегает. Сижу, думаю. А у вас, интересуюсь, это первый брак? Мнется: ну жила с одним, но всего полгода, подумаешь, давно быльем поросло. Так девочка-то от кого, спрашиваю? Ну от первого, ну фигня, рожала уже замужем за вторым, у нее и фамилия наша. Да что вы говорите! И фамилия ваша! Значит, так, говорю. Если вы хотите спасти своего ребенка, надлежит немедленно сказать ей правду. Сообщить имя и фамилию, дать фотографию отца.
– И что мамаша?
– А мамаша говорит: ну вы и дура, женщина, я пришла к вам за помощью и такую дрянь слышу, ну и психолог, не психолог, а скотина какая-то, жаба с трудоднями.
– Почему с трудоднями-то? – живо заинтересовалась Агафья Даниловна.
– Ну, вид у меня работящий, наверное, – предположила я.
– Ты ей в ухо не плюнула? – прошипел супруг.
– Ну, плеваться я не стала, конечно. Я сказала, говорю, а вы услышали, по-прежнему вы уже пробовали и результат вас не устраивает; теперь вы можете попробовать по-другому. Выбор за вами.
– Ушла?
– Дверью хлопнула и пошла к директрисе, жаловаться.
– И что сказало начальство?
– Объявило мне через секретаршу – завтра с утра на ковер.
– Собака такая! – посочувствовала Агаша.
– Гав, – деликатно сказала Лютеция.
– Ты чего? – спросил Григорий.
– ГАВ! – и чернокудрая зверюга повернулась к холодильнику, чуть не сметя крошечную старушку с табуретки.
– Она сыру требует! – сказала Агаша. – Я ее тем разом все сыром улещала, так теперь обижается, что не дают.
– Вот уж дудки! Сыру тебе не видать, пока не заработаешь, – решительно сказал хозяин. – Дай лапу!
– Гав.
– Гав не гав, а пока лапу не дашь, сыру не получишь.
Люшка подняла лапу.
Гриня пролил компот на футболку. Агафья Даниловна сказала, пытливо глядя в Плюшкину морду снизу вверх:
– Нет, ты другую давай! Неуважительную лапу поднимаешь!
– Гав, – укоризненно сказала собака, опустила левую конечность и подняла правую.
Григорий безропотно выдал ей кусок сыра размером с учебник математики, а Агаша зачарованно спросила:
– А может, ты это… И на собаку воздействоваешь своими талантами?
– Агаша, ну ведь я не шаманка. Я психолог, техникой расстановок по Хеллингеру в Австрии и Германии человек сорок владеет. Это здесь диковинка, а там – просто хорошая работа, – проворчала я.
– А можа, чего-то есть! – не сдавалась старушка.
– Об этом мы подумаем завтра, – сказал глава семьи. – А на сегодня объявляю отбой.
Продолжение следует
Читайте блог Лианы Димитрошкиной: http://pozitivelive.ru/?page_id=2160
Изучите каталог вебинаров и тренингов Лианы Димитрошкиной: http://pozitivelive.ru/?page_id=2492
Вступайте в сообщество ВКонтакте: http://vk.com/pozitivelive.
Подпишитесь на страничку на Фейсбук: http://www.facebook.com/Pozitivelive
Найдите нас на одноклассниках: http://www.odnoklassniki.ru/group/53040878321764
Станьте партнером Позитива Жизни: http://pozitivelive.ru/?page_id=1282
Лиана Димитрошкина
