КОНТУР

У моря – привкус крови. Солоновато-горький, он стынет на кончике языка, соль на губах, соль – в дыхании ветра, пронизывающем до костей.
Энн закрывает окно, зябко кутаясь в шерстяную накидку, и крылатые волны прибоя ударяют в виски, алым плещутся перед глазами. Пальцы стискивают подлокотники кресла, стертый временем деревянный штурвал, пол плывет под ногами – накренившейся корабельною палубой. У моря терпко-кровавый привкус, море шепчет ей в уши шорохом надвигающегося прилива, беспокойными пальцами ветра гладит выбившиеся из-под шали пряди волос, серебристо-белые, тонкие, как паутина.

Море помнит все. В бледных раковинах на песчаном дне спят шторма и голодные выклики чаек, гром прибоя, надгрызающего прибрежные камни, и тяжелый плеск якорей, память моря – абордажные крики и шум парусов, грохот бурь сквозь серебряные вспышки молний и соленая кровь в пенно-белых волнах, ослепительно-красные брызги…
Энн сжимает руками виски. Море не отпускает ее, стальными крючьями якорей тянет где-то под сердцем, щекочуще-солоноватыми каплями стекает из-под ресниц, накатывает в снах – рокочущее, неумолимо-грозное, и Энн просыпается, Энн открывает глаза в ночную черноту, и простынь под щекою ее мокра от соленого пота.  

Море приносит ей имена. Хрустящие, как галька под каблуком, полуистертые из ее ветшающей памяти, они вспыхивают вновь – алыми всполохами зарниц за далеким горизонтом, радужным семицветьем после грозы – Джон, Мэри, Джеймс… коралловая россыпь имен, сияющие жемчуга в раковинах, наглухо сомкнувших каменно-твердые створки – Джеймс, Джонни, Мэри… Море взрезает раковину остроточеным ударом волны, и жемчуг сыпется в ладони Энн, сухие, источенные трещинами морщин ладони ее – Мэри, Джеймс, Джон, полвека ожидания на берегу… Энн смаргивает с ресниц соленые брызги.
– Благодарю тебя, боже, за то, что мне есть кого вспомнить!
И море смеется в ответ, рассыпчатыми брызгами смеха, и ветер натягивает паруса, белые, как морская пена, шхуна выходит в море, держит курс по солнечному лучу. Энн закрывает глаза, и море вкатывается под веки ей – тяжелыми волнами сна.

***
Море – зверь с бархатно-серою шкурой, мокрый, пенно-шершавый язык его щекочет босые ступни. Энн садится на корточки, погружает ладонь в густогривые волны. Раскаленными брызгами солнца стынет на ладони придонный песок, каплями стекает с пальцев к кромке воды – Энн строит замок, красивейший из всех замков мира, ее чудно-морскую твердыню с островерхими башнями по бокам и надежной высокой стеной. Море ластится к коленям ее, урчит, длинно-серым хвостом омывая крепостной ров, а потом – вдруг ярится, с ревом прыгает на застывший у ног его крошечный замок, приминая собой башни, ров, городские ворота… Энн смывает с коленей налипший песок, море слизывает песчинки, одну за другой, виновато скулит, приседая на задние лапы – ур-р, прости, я всего лишь хочу поиграть! Энн кивает, чешет пальцами пенный загривок волны, зверь рычит, и соленые капли остывают на точеных клыках его, беломраморных спинах прибрежных камней.

– Когда я вырасту, я убегу в пираты. Пойдешь со мной? – Джеймс кричит ей из старой лодки, и кудлатые волны путаются в веслах ее, и сияющие брызги солнца разлетаются от уключин, огненно-золотыми пятнами падают в пенно-серую шкуру зверя. – Мы покажем им всем, черт возьми! Энн, ты – со мною?

Море фыркает Энн в лицо холодно-приливной волной. Зверь переворачивается на спину, играя, открывает солнцу песчаное брюхо дна. Джеймс Бонни – ее лучший друг, и она всегда с ним, одна стая, одна команда. Когда им исполнится шестнадцать, они поженятся и убегут, подальше от уныло-скучного дома, от служанок с эбонитово-черною, будто углем вычерненной кожей, одевающих ее в платья, подобные клетке, и пудрящих волосы ей отвратительной пудрой, от которой хочется чихать. Она наденет штаны и красный камзол, перевяжет волосы красною лентой, красным вспыхнет кровь на клинке ее, и море, верный прирученный зверь, слижет красное солеными языками, с добродушно-сытым урчанием ляжет у ног ее.

– Да! И добычу – пополам! – Энн взмахивает прутиком, будто саблей; распахнув пенно-белые пасти, волны прыгают – догонять. Энн дразнит, приподнимая прут – не достанешь, не достанешь! – волны скачут вслед ладоням ее, и соленые капли слюны застывают на коже Энн, зверь ворчит, выпрямляя затекшие лапы, перламутровыми когтями ракушек выскребает песчаное дно.
Он тоже хочет, чтоб мечты ее непременно сбылись.

***

Голос моря – плеск набежавшей волны. Энн замирает, вслушиваясь – в свист дельфина, серой тенью мелькающего за бортом, в крики чаек, эхом отдающиеся в парусах. Бледно-синее, густо-зеленое от водорослей, море обволакивает корабль, баюкает на волнах, как в колыбели – тш-ш, ночь, время сна, луна заброшенной в небо монетой сияет над мачтами, выбеливает полосы на воде. Ночь – воровская удача, Энн крадется по палубе, сжав рукою кинжал, тш-ш, тш-ш – выскрипывают корабельные доски, ночь – рты, крест-накрест сомкнутые темнотой, шаги, беззвучно уходящие в палубу.

Поднятый крылом волны, корабль кренится набок, соснами скрипят корабельные мачты, и темный силуэт меж них вскидывает мушкет наизготовку. Но прежде, чем черный, порохом пахнущий грохот приглушит шептание волн, Энн прыгает, точно дикая кошка, на спину стреляющему, вцепившись в волосы, вскидывает его подбородок вверх. Заточенный зуб кинжала окрашивается багровеюще-красным, с чавканьем входит в горло, точно в спелый персик, выворачивая наружу алым соком сочащуюся плоть. Мачты скрипят в такт корабельной качке, ветер гуляет в парусно-белой кроне их. Энн крадется сквозь мачтовый лес, и омытые солью доски под ногами ее пахнут кровью и древесною хвоей. Тш-ш, путь свободен.

Команда спускается в трюм, один за другим – Смеющийся Джо, Трехпалый Билли, Фред Бездонная Бочка, и шаги их, вкрадчиво-звериная поступь, тонут в вязкой ночной тишине.
– Джек, второй часовой!

Они замирают в беззвучной схватке – высвеченные луной силуэты под черными тенями мачт, и сабли их, скрещенные клинки молний, мечутся в темноте, высекая лунно-белые искры. А потом – одна из молний вырывается вверх, уходит, ударяя плашмя, гаснет, окунаясь в пепельно-серое, и с коротким чаячьим криком правый силуэт складывается вдвое, опускается наземь, корчась, пачкает палубу мутно-красными брызгами крови. Левый же – прихрамывая, возвращается к трюму, и гаснущая молния сабли в ладонях его пышет остывающе-алым.  
– Ч-черт, небольшая задержка! – Джон Рэкхэм, Ситцевый Джек, он улыбается им молниево-острой улыбкой, и море за спиною его обрушивает волны в борта, приглушая голос. – Вперед, ребята, режем их, как овец, пока не проснулись!
Энн прыгает в черное, пушечное жерло трюма с кинжалом наизготовку, ядрами мечутся в голове гулко-звонкие мысли, но Энн некогда обдумывать их. Испанский фрегат, ощетинившийся пушками против ее корабля, бунт команды, чей-то вопль «Это все из-за капитана! Чертов Рэкхэм! Это он притащил бабу на борт! Вздернуть их на рее, пусть первыми отправятся на корм рыбам!», ее рискованный план – узкий пролив спасения посреди рифов безнадежности, план, что нашептало ей море…
Она ныряет в пахнущую вином и застоялым потом трюмную черноту, плывет, погрузившись с головой, кинжалом расчищая себе дорогу, сквозь всхрипы просыпающихся, сквозь шум в ушах, подобный неумолчному морскому прибою… Джек плывет вместе с ней, и треуголка его, словно острый акулий плавник, рассекает густо-спертый воздух где-то впереди нее. Она отчего-то думает, что Джеймс, окажись он на месте Рэкхэма, вряд ли поднялся бы на ее защиту. Слабый, как моллюск, лишившийся раковины – она увидела страх в его глазах еще тогда, когда Рэкхэм подошел к ним в трактире Нассау, и взгляд его, пенно-синие волны, бесстрашно плеснулся в ее лицо.

Море не любит слабых, ветер швыряет о скалы утлые суда, яростные морские воды раздирают их в щепки. Джеймс – камень, приливною волной выброшенный на берег, Энн смотрит ему вслед с палубы уходящего корабля, переодетая в мужское платье Энн, матрос Андреас, новое имя ее морского крещения, новая жизнь, новая судьба… Море благословляет ее.
– Джек, они все мертвы. Корабль наш!
…Голос моря – скрипучее пение весел, вгрызающихся в его текучую плоть. Черными, пузатыми рыбами шныряют шлюпки с одного борта на другой – команда уходит, покидает обреченное судно, спеша перебраться на новое, и блекнущая луна над мачтами его торопит отстающих. Энн всматривается в небо – пунцовеющее розово-алым, далекое предрассветное небо, что где-то там, на самом краю горизонта, сливается с морем в неразрывных объятиях.

И море касается губ ее – солеными брызгами поцелуев с терпким привкусом крови.

***
Море – бездна без края и дна, холодно-стеклянной синевой залитая бездна. Энн падает, проваливается в нестерпимо-синее, тысячефунтовая тяжесть давит на грудь, выбивая воздух из легких. Энн кричит, беззвучно открывая рот, и крики ее поднимаются вверх прозрачно-радужными пузырьками. Бьет кулаком в пустоту – и пузырьки лопаются со странно-стеклянным хрустом, Энн просыпается на тюремных нарах, и пальцы, сбитые до крови о кирпичные стены, саднят тонкой тянущей болью.
С черного дна своих деревянных нар она видит луч, холодно-белый, молочным успокоительным сиянием пронизанный луч из узкого окошка под потолком. Там, за тюремными стенами – море, соленое, как застывшая корка слез на ее щеках, бесконечно любимое, беспощадное море, зверь, всем телом своим кидающийся о прибрежные валуны, истачивающий зубы свои, пробуя стены на прочность…
– Энн, я скоро умру. Держи меня за руку, чтобы не было так страшно! – море уводит первой ее подругу, туманом, зябкой утренней дымкой просачиваясь сквозь стены, призрачно-невесомое, гладит впалые щеки Мэри дыханием налетевшего ветра, мечет волосы в стороны, словно водоросли, колышущиеся по воде. Мэри смежает веки, и море течет из-под ресниц – прозрачно-горькими каплями, Энн собирает капли в ладонь – холодные жемчужины моря, снежинками истаивающие на коже. Мэри, подарок моря, утренним бризом принесенная на борт ее корабля, Мэри Рид – матрос Мак, переодетая в мужскую одежду, черноволосая, коротко стриженная, Мэри – смертоносный ураган в гуще абордажной схватки, Мэри – кровь, порох и железо…  – Я умираю, Энн. Жаль, что ребенок тоже не выжил.
Энн касается ее живота – пустого, точно вскрытая раковина, и собственное чрево ее – пульсирует под пальцами пробивающимися из-под земли родниковыми струями, море, запертое в человеческой плоти, болезненной, слабой, несовершенной.
…«Мой господин, за нас просят наши чрева!» Пудреные парики судей, стук деревянного молотка о стол, отсрочка приговора. Черная, как забытое солнцем морское дно, тюремная камера – одна на двоих. Вымощенный камнем крепостной двор, кажущийся неожиданно светлым после давящих стен тюремной клетушки, виселица посредине, одинокою мачтой без паруса взмывшая в небо. Рэкхэм, капитан-неудачник захваченного корабля, его взгляд – белой молнией с эшафота. «Если бы ты дрался, как мужчина, тебя бы не повесили, как собаку!» Море, вновь идущее на абордаж крепостных стен, бесконечно упрямое, никогда не сдающееся море…

Мэри откидывается на спину, и лицо ее, устремленное в потолок, заостряется, темнеет, меченое набежавшею тенью, дыхание ее, прерывисто-сбивчивое, становится подобным хрипу утопающего на воде. Море берет ее обратно, мертвенно-серой дымкой окрашивает щеки, пузырями бело-розовой пены вскипает на плотно сжатых губах. Море – ураганы и штиль, конец и начало, море смотрит в глаза Энн – стекленеющим взглядом Мэри, и в расширенно-черных зрачках ее отражаются темные воды.

А потом Энн закрывает глаза.

***
У моря – привкус крови. Багряно-рыжее, густо набухающее красным, солнце просится сквозь плотно закрытые шторы, сны уходят, тающей лунной дымкой по воде, море откатывается вслед за ними, волнами набегающих воспоминаний. Мэри, Джон, Джеймс – жемчужины ее подводных сокровищниц, вечно хранимые морем, Джеймс, Мэри, Джонни – распахнутые створки раковин, настежь открытые окна…

Опершись рукою о подоконник, Энн смотрит, как рыжевеюще-красное солнце всплывает из морских глубин – китовой великанской спиной, как бледными каплями стекают звезды в холодные рассветные воды, и море, бесконечно мудрое, бесконечно жестокое море, баюкает сердце ее, обещая скорый покой.

* * *

Энн Бонни – дочь богатого плантатора из Южной Каролины. Вопреки воле отца, вышла замуж за простого матроса Джеймса Бонни, с которым сбежала на остров Нью-Провиденс, прибежище пиратов, нападавших на испанские суда. Оставила супруга ради пирата Джона Рэкхэма, плавала на его корабле, переодевшись в мужскую одежду, под именем матроса Андреаса. На одном из захваченных кораблей им встретилась еще одна женщина, выдававшая себя за мужчину, матроса по имени Мак – Мэри Рид. Она присоединилась к пиратам, сделавшись подругой Энн. После года пиратства корабль был задержан властями Ямайки, пираты были приговорены к повешению, за исключением Энн Бонни и Мэри Рид, которым дали отсрочку в связи с их беременностью. Мэри Рид умерла в тюрьме от родильной горячки. Энн Бонни же была выкуплена отцом и вернулась домой, где благополучно родила ребенка. Скончалась Энн Бонни в Южной Каролине в возрасте восьмидесяти двух лет.