Версия для печати

Чуть-чуть о глазах

Автор: 

Этот рассказ нуждается в предисловии. Мои верные читатели! Вы определенно обратили внимание, что многие последние рассказы, как раз о рижском детстве и юности, не попали в мою поистине документальную книгу. И ваш покорный слуга, который хвалится все время фотографической памятью о том времени – не вспомнил на момент создания своего манускрипта о нашей и моей Риге эти штрихи-миниатюры. Значит, я, как и любой нормальный человек, неидеален. Жаль...
Все эти истории, как удивительные всплески памяти, произошли со мной как раз за последние два года. Абсолютно случайно, когда, казалось, уже все рассказал, исчерпал все случаи из моей веселой и полной приключений жизни.


Увидел на улице сервант – и вспомнил связанный с сервантом эпизод из жизни. Увидел в ретро-магазине старый перочинный ножик – вот и появился рассказ о моем первом ножике. Случайно услышал, как назвали человека Мотл – пожалуйста вам, миниатюра об удивительном рижанине по имени Мотл! Так неожиданно появились рассказы «Остановись, мгновение», «Капсула времени», «Пивная» и другие истории – ускользнувшие от меня, видимо не захотевшие попасть в огромный том под названием «Спасибо, мистер Никсон». Они спрятались, ожидая, когда книга эта будет издана! А потом вздохнули легко и проникли в мою память, с надеждой быть уже в новой книге.

Так вот, неделю назад, меняя масло в машине у моего постоянного механика, после его слов: «Дай мне полчаса», я отправился погулять по далеко не фешенебельной части флоридского Голливуда. Дома маленькие, люди сидят на ступеньках, сплошные мастерские, мазут, пальмы, забегаловки, испанский язык и прочие прелести жизни, где нет снега. Как вы знаете – я человек открытый и любитель такого рода туризма. Интересного можно всегда найти много, если спокоен, уверен и чувствуешь себя как дома. Остановился в малюсеньком кафе, попросил (на испанском!) кубинский кофе, и из-за одной фразы и, наверно, седеющих уже усов, стал своим – «латинским» человеком.
Сижу, наблюдаю. И вот подходит ко мне по виду пуэрториканец с подбитым глазом, измятым лицом и перстнем на руке. Человек без возраста, в шортах, шлепках и, как ни странно, чистой белой и мятой майке. Показал мне на мои два перстня, засмеялся и попросил, чтобы я ему купил кофе. Я, конечно, заказал ему кофе, да еще и кубинский сэндвич. Ко мне он не сел, сел за другой столик. Когда улыбающаяся семипудовая хозяйка принесла ему на подносе кофе с сэндвичем...
Вот где всколыхнулась моя память!
Он не сказал мне спасибо. Он просто посмотрел на меня – но как! Ни поклона, ни какого-либо заискивающего или благодарного движение ни руки, ни головы. И ни слова. Посмотрел мне в глаза. И этим ВСЁ сказал...

Riga 1969… Пора уходить – официант что-то говорит Коле. (Это Коля Балцерс – музыкант, дирижер, импресарио, «из бывших», в полном смысле слова.)
Он удивленно и нервно встает, ищет глазами «покровителя музыкантов» И вот тут, друзья, происходит то, про что мой папа говорил так: «Теперь этому не научить – это в крови!..» Старый, плохо одетый человек с шарфом, артистически намотанным на сморщенной шее, ловит мой взгляд и слегка кланяется в знак благодарности. Сколько гордости и собственного достоинства в этом полупоклоне! И этим все сказано, безмолвно. Только я один слышу, вернее, читаю в его глазах: «Палдиес, Екабс (Спасибо, Яков), как бы я хотел оказаться вместе с тобой хоть на мгновение там – в давнем, далеком и былом, где ты был бы моим гостем».
Из книги «Спасибо, мистер Никсон». Кафе «Vita»
Я допил кофе двумя глотками, буквально сгорая внутри от странного чувства – как похожи были эти два взгляда! В разных концах мира и с разницей в более чем пятьдесят лет. Быстрыми шагами понесся в мастерскую. Получил машину, отъехал и встал на одной из маленьких пустых улиц. Глаза и взгляд – как много в этом. Вся гамма совершенно любых чувств и мыслей...
Мне нужен был момент одиночества, чтобы восстановить вот тот взгляд Коли в кафе. И в то же мгновение остро вспомнился мне сразу другой, совершенно противоположный этому взгляду благодарности не взгляд, а даже глаза, давным-давно в Риге! Я думаю, где-то в году 1959–1960-м...

Даже странно, что начну мое эссе о глазах как раз с этого взгляда и глаз.
Все мои ранние годы, да и вообще до моего отъезда в Америку, мы жили в хорошем старом пятиэтажном доме. Солидные рижские дома начала 1900-х годов. Как раз через дорогу от стоящего напротив похожего дома, где также на пятом этаже жила знаменитая артистка Вия Артмане. Могу скромно гордиться тем, что видел ее несколько раз в лифчике у окна! А рядом с ее домом примостился какой-то царского времени (их в Риге до сих пор можно увидеть) деревянный одноэтажный, вросший в землю домишко. Жил там парень лет шестнадцати, вроде с мамой, которую никто никогда не видел. Между нами, мальчуганами, ходила то ли сказка, то ли правда, что этот латышский парень побывал уже в колонии, и он опасный хулиган. Ни с кем он дела не имел, никто его вообще не знал, но легенда была и вызывала таинственный страх и уважение.

Однажды на пути из школы домой, слышу: «Эй!» Это прямо из дверей домика меня зовет таинственный «криминал». Я в шестом классе, довольно драчливый и смелый. Во всяком случае, все знали как отчаянного, но в общем веселого «школьника». Сердце екнуло, перехожу дорогу. Он, не говоря ни слова и даже не глядя на меня, манит рукой в дом. Описывать жуткую комнату, начинавшуюся прямо от порога, не буду. Как и затхлый, тяжелый воздух в ней. Иду за ним. Через пару шагов лежат какие-то доски и матрас. Избавлю также вас от описания матраса. Понимаю, именно понимаю без слов, что ему нужна помощь вынести все это к мусорнику позади этой «избушки» без курьих ножек. Во время второго захода он по-латышски сказал, что все в порядке. Сказал в сторону недалекого угла, где при свете тусклой лампочки на потолке я вроде увидел тело под одеялом. Так вот где мать! «Наверное, калека», – подумал я. Все было довольно неприятно и страшновато. Вынесли мы все, что лежало у дверей. Все. Он даже спасибо не сказал, махнул мне рукой и ушел в дом, закрыв дверь. Вспоминая эту первую встречу, я понял, что слов между нами не было совершенно никаких! Странно как-то. Но – из уличных ребят кто-то увидел нас вдвоем, и уже на следующий день, в школе, ко мне подошли несколько друзей и спросили: «Ты с Иваром дружишь?»
Я, конечно, выдоил из этой никчемной истории таинственное: «Давайте поменяем тему. Он мой друг, и все». И мгновенно мой статус у старшеклассников повысился. «С Яшкой лучше не связываться, он этого бандита знает!»
Где-то через, наверное, пару недель – знакомый окрик. И вижу Ивара с одноколесной тачкой, которую он катит по тротуару. Взмах руки – пошли, мол. Я мгновенно перебегаю через дорогу, показываю (не говорю почему-то, а показываю), что должен оставить школьный портфель. Он спокойно идет к своей страшной двери, открывает и указывает рукой в темноту – оставляй! Ставлю, и мы вдвоем – он катит тачку, а я иду рядом, отправляемся неизвестно куда, но вниз по Красноармейской улице. Молчим. Где-то через 20 минут поворачиваем в старый большой и пыльный двор, в самой глубине которого стоит каменное здание, всего два этажа. Вроде склад. Он заходит за дом, я, конечно, за ним. Отодвигает какие-то ящики, оставляет тачку снаружи – и мы пролезаем внутрь. Еще довольно светло, сквозь плохо забитые доски и дыры в стенах вижу горы хлама! Он мгновенно начинает вытаскивать все металлическoе, передает мне, также без слов, и я несу это в тачку. Я понял, что так надо, это моя работа. Полчасика – и я, весь измазанный и грязный, иду безмолвно с ним назад. Он в свою избушку, а я через дорогу, на пятый этаж. Не сказано на прощание ни «пока», ни «до свидания». Вот так, редко, ну раз, иногда два раза в месяц он меня поджидал, зная, что буду идти из школы домой в определенное время. Почему меня?
Наверное, почувствовал, что я не нуждаюсь в разговорах и тем более инструкциях. Почему? Не знаю.
И совершали походы во всякие развалины. Собирал он старые книги и металл. Я иногда находил в его кипах макулатуры довоенную латышскую газету или журнал. И как только начинал их вытягивать, он рукой махал – бери! Все так же без слов. Избегаю описывать находки, слишком много интересного было.
Короче, однажды, в солнечный весенний день, мы оба были на втором этаже какого-то заброшенного дома. Таких в Риге было много, ведь война была всего пятнадцать лет назад. Он полез исследовать другой этаж, как делал это всегда сам, я без слов понял это уже с первых встреч. А я сел на деревянный подоконник распахнутого окна без стекол и, расстегнув рубашку, блаженно закрыв глаза, загорал. Снаружи солнце, по-весеннему особенное мягкое, а посмотришь в темноту – и мириады пылинок, как светлячки, летают в воздухе. Хорошо! Отдыхаю! И чувствую – пришел Ивар. Я покосился – да, усаживается как я, неверное, тоже устал. Молчим, конечно. Через пару минут я приоткрыл глаза и тихонько повернул голову в его сторону. И впервые увидел его глаза. Он смотрел наискосок от меня, но в мою сторону. Меня эти глаза не видели. Я не знаю, что они видели. И смотрел ли Ивар вообще куда-то.
Взгляд был мертвый, пустой, тяжелый – назовите, как хотите. Безжизненный. Без мысли и мечты, без искры и желания. Вот тогда я впервые увидел не отражающие ничего глаза на лице шестнадцатилетнего, но уже пожилого человека. Как, почему, какое горе или трагедия случились с ним? Или он был свидетелем чего-то страшного, сделавшего его взгляд пустым и мертвым?
Где-то через год выхожу из дома – а там разбивают и готовят к сносу эту лачугу. Наш дворник сказал, что старуха умерла, а Ивар, этот бандит, пропал неизвестно куда. Бандит? Не знаю. Не был он и немым. Как жизнь должна повернуться, чтобы в таком возрасте уже окаменеть?
Эти мертвые глаза, завернутые в пустой взгляд, я запомнил на всю жизнь.

Глаза
Удивительнейшим аппаратом нас наделил Господь Бог! Что может сравниться с глазами человека? Неужели робот с компьютером и в душе, и в глазах, если, конечно, эти стекляшки можно назвать глазами.
Давайте-ка начнем беседу о глазах с вечного спора, что труднее и сложнее – быть актером театра или кино? Какое это имеет отношение к глазам? Прямое. И это не цвет глаз или их форма, это не ресницы или брови. Это как раз ошеломляющая сила глаз и взгляда. Это то, что сразу отодвигает театрального гения на второе место после гения киноэкрана.
Крупный план лица в театре невозможен. Как далеко первый ряд от сцены? А в съемках фильма – художник, режиссер и хороший оператор используют глаза как наикратчайший путь проникнуть к нам в сердце. Это не игра лицом, телом, взмахами руки, всем набором искусства артиста играть роль. Это взгляд! Два глаза должны передать нам то, что в театре практически невозможно, а на экране это ошеломляюще. И не всем дано играть глазами, таких актеров можно пересчитать по пальцам. Вы скажете: еще бы, в кино один и тот же момент будут снимать десять раз – пока не получится задуманное режиссером. Сцены без слов – лишь лица и глаза. А какое это имеет значение к этим двум голубым глазам великого актера Peter O'Tool в классическом фильме Lawrence of Arabia? Он играл роль прекрасно, но глаза были главным «актером». Мой любимый французский звездный Alain Delon этого делать не мог! Знаменитый итальянский кинорежиссер Sergio Leone использовал очень много ключевых моментов в фильмах – исключительно крупным планом. Лицо и Глаза. Известнейшая американская легенда кино Clint Eastwood был одним из лидирующих актеров, снимавшихся в фильмах у Леоне, не мог глазами покорить, но всем остальным командовал и обвораживал. А вот в его же фильмах вместе с Клинтом играл Lee Van Cleef. Вот он, не особо знаменитый в Голливуде, мог взять вас за душу, гипнотизируя глазами. И, тем более, – как трудно повторить раз за разом актеру этот крупный план.
Сколько внутренней силы должно быть направлено не в движение – а во взгляд!!!
А «принцем игры глазами» был известный, слегка скандальный, Клаус Кински. Он был главным героем в культовых фильмах Вернера Херцога. Один из моих любимейших фильмов этого режиссера с Клаусом в главной роли, «Фицкарральдо», был награжден Оскаром. Разыщите и посмотрите! Встретились мы с Вернером Херцогом на международном кинофестивале в Торонто. Разговорились, и я сказал ему, что «Фицкарральдо» – мой любимый фильм. И прибавил: «И я даже знаю, какой момент в фильме самый важный для вас!» Честное слово – я это внутренне чувствовал.
Когда я описал ему момент, где Клаус Кински стоит у окна (крупный план лица) и его глаза выражают невероятную гамму чувств, –
Вернер схватил меня и обнял!
«Это был действительно мой главный момент фильма», – сказал он. И добавил: «Ну, и еще конец фильма, с тем же взглядом Клауса, на корабле...» Я, значит, не один в преклонении перед Глазами и Взглядом!

Сравните глаза и взгляд Элвиса Пресли, зовущий нас обожать его. А взгляд Фрэнка Синатры заставляет нас восторженно, и в то же время настороженно, уважать его в первую очередь, а потом слушать.

Огромные, сияющие, как бриллиант, глаза Одри Хепберн, заставляющие нас наслаждаться каждым взмахом ее ресниц. И глаза, напоминающие сторону монетки, у Джулии Робертс. Я ведь не пишу негативно о разных глазах и о том, что они излучают. Это лишь то, что видят и «чувствуют» мои глаза...
Нет конца в сравнениях, и список актеров с «глазами» или «без глаз», причем и тех и других по-своему хороших, – бесконечен.

…Сейчас, вспоминая Мотла, папу и маму, почему-то сразу в моем сознании появляются его глаза. Мне сейчас больше лет, чем в то далекое время было Мотлу или моему папе. Сегодня, мне кажется, в двух разных оттенках его глаз были вот эти две, также совершенно разные, мысли. В момент, когда я видел в них странную пустоту – это было непонимание и недоумение, как все могло так случиться в его жизни. А когда они становились грустными и умными, я уверен, в эти моменты он был спокоен и даже удовлетворен! Мотл сознавал сам для себя, что все вокруг, как и он, забудут страшное. Так же, как забудут и прекрасное. Со временем…
Jack Neihausen. Рассказы. Мотл

То, что пишу, – это плод моих наблюдений и выводов. Не прошу соглашаться, хочу лишь дать вам повод подумать, прав я или нет. Характер человека определенно отражается во взгляде его глаз. Я давно уже обратил внимание, что часто в бизнесе человек со слабым характером не может спрятать свою неуверенность во взгляде. Может, нахально себя вести, все движения твердые и решительные, как и голос, – а взгляд?
Если вы привыкли смотреть собеседнику в глаза (а я считаю себя экспертом в этом), сразу поймете, что где-то что-то не так. Можно по глазам определить неудачу, проблему, и в какой-то мере – даже слабость характера. Люди с характером несильным могут быть успешны и в бизнесе, и в жизни, в этом нет ничего плохого, если вы не диктатор. Шучу, конечно, о диктаторе. Люди с «мягкими» глазами обычно и есть прекрасные, нужные и интереснейшие люди.

Дональд Трамп. Мне его глаза говорят о самом простом: человек, прошедший огонь, воду и медные трубы, не стеснявшийся ничего ни в личных отношениях, ни в бизнесе, ни в решениях. Уверен в себе! Смотрит в глаза.
Владимир Путин. Характер, но со слабостью знаком. Заглянет в любую приоткрытую дверь и может менять решения мгновенно. Умен, но не очень уверен в себе. То смотрит игриво в глаза, то, улыбаясь, увиливает.
Китайский президент – это монолит. Стоит на биллионах сгорбленных камешков. Взглянет – и миллионы камешков с человеческими лицами посыплются вниз.
Макрон – абсолютная слабость взгляда и глаз, гость и утешитель.
Трюдо – взгляд блуждающий и неуверенный в себе. Достигнуть своего поста? Много усилий и гипноза от него не потребовалось. Огромная страна и минимальное население.
Джо Байден – поддержка и сплоченность партии сделала его президентом страны. Тут не нужно ни глаз, ни взгляда. Но в любом случае и то и другое – не на высоком уровне.

…– С кем бы ты ни разговаривал – научись смотреть в глаза. Всегда смотри на собеседника прямо и открыто, даже если ты в чем-то провинился.
Иногда Юзеф после этих разговоров-монологов начинал нервничать, его глаза становились какими-то прозрачными, и он курил, сильно затягиваясь.
Я всегда поражался, как быстро огонек пробегал по папиросной гильзе с табаком, и как много дыма вдыхал дядя, и как мало его выдыхал, как красиво крутился дым, пронизывая солнце и исчезая в тени…
Из книги «Спасибо, мистер Никсон». Мой дядя.
В моей семье мама имела удивительно спокойные, добрые глаза. И мягкий взгляд был их неотделимой частью. Это видно даже на фотографиях. Наверное, в ранней молодости это было замечательно, когда жизненные решения не имели остроты. Она не могла обмануть глазами, они были открытой книгой.
А вот папа – это, как говорили, «другой коленкор». Деспотические глаза. Это имело прямое отношение и к взгляду, и, к сожалению, – к сердцу. Не мешало любить, но глаза это чувство сдерживали, они… «стеснялись».
Аэлита, например, располагает удивительно мягким, чарующим взглядом. Он говорит вам: «Будьте как дома», и лишь если всмотреться глубже, для кое-кого там есть и маленькая надпись: «Но не забывайте, вы все же пока в гостях». И эти глаза не помешали ей быть очень серьезной в важнейших решениях жизни и бизнеса.
Ее успех на сцене? Вы думаете, ее глаза уступали ее голосу? Ни в коем случае! Глаза давали ему дорогу, расслабляли и обволакивали людей, сидящих в театрах и концертных залах. И восторженные глаза публики помогали слуху воспринимать с удовольствием и знакомые песни, и незнакомые.
Так что «Ее глаза» – это чудесная песня.

Фанни, мама Аэлиты, сейчас, читая мои слова в каком-нибудь заоблачном будуаре, тихо рассмеется, чтобы не показать мне, что написанное о ней – ей понравилось!
Она называла меня «каменный цветок». И, я думаю, как раз из-за глаз и взгляда, который я унаследовал в большей мере от моего папы. Эта умная женщина могла понять, что я ей говорю взглядом, без слов. И в тот же момент и без моего разрешения, могла заглянуть туда, глубоко, сквозь мой взгляд. Поэтому она понимала, что я на самом деле думаю в этот момент. Довольно удивительно!
Во время пребывания в Сингапуре долгое время, один мой знакомый, пожилой китаец, сказал мне, что пальцы рук – это продолжение глаз! Как странно это звучит. Но ведь верно! Нежное прикосновение слепого к лицу и даже векам, – это как взгляд и знакомство, и видение того, кто стоит перед ним.
Так что берегите глаза, будьте лучезарными во взгляде, видя хорошее – и охладите инеем своих глаз нехорошее.
Как и в моем кисло-сладком эссе.
...И вот тихо приоткрывается дверь из прихожей – входит Вера Павловна. Вижу глаза, узнаю – это ее глаза. «Сколько же ей лет?» – мелькает у меня в голове.
Но ее не вижу – лишь глаза. Глаза друга принадлежат тебе – как твои ему. Глазам мы хотим верить всегда. Серые, спокойные глаза, смотрящие на меня с радостью, были глазами Веры Павловны из кафе «Дома» сорок лет назад.
Друзья, в определенное время нашей жизни, да и после долгих разлук, – смотрите прямо и только в глаза!
Все остальное в нашем облике – принадлежит времени...

Из книги «Спасибо, мистер Никсон». Кафе «Doma»

Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии