Кое-что о комплексах
Мои родители, да и вся наша родня, были рослыми, высокими. Я не понимала в детстве, что это красиво.
Когда я была первоклашкой, походила на третьеклассницу. Но мозги-то – первоклассные! То есть первоклассницы. Такая же я была и пятилетняя – ноги и руки длинные, коленки торчат (локтей я не видела в зеркало), и два тощих хвостика за ушами. «Картина маслом...»
Отец военный, жили в доме военных отставников. Дети из трех подъездов высыпали на улицу и играли гурьбой, перемешиваясь в возрасте, девчонки и мальчишки.
В соседнем подъезде жил на первом этаже некий Женька Григорьев. Он был ниже меня почти на голову, хоть и на два года старше. Да и его низкорослые родители всегда громко смеялись, вызывающе даже, всегда были активны в общении.
Как только я выходила на улицу, Женька, видимо, заметив меня из своего окна, сразу тоже вылетал из дома – в коротких штанишках, сандалиях на босу ногу и майке. Свои тонкие плечики он держал так, как сейчас «носят» их мужики из спортзала, занимающиеся бодибилдингом, – чуть поднимая над корпусом, голова вперед, острые сбитые коленки и худенькие ножки торчали под короткими штанишками, а короткий чубчик на выстриженной голове задиристо поднимался вверх. Женька всегда смотрел, прищурившись, будто выискивал жертву.
Но почему-то я его боялась... Женька, видимо, чувствовал это и шел задиристо ко мне. Иногда он успевал подставить ножку, иногда просто хлопал меня по спине. И даже если я выворачивалась, он начинал своими кулачками бить меня, и я, зареванная, убегала домой.
– Мама! Меня опять Женька побил! – ревела я, жалуясь.
Мама успокаивала и говорила:
– Так дай ему сдачи!
Но я не могла! Я его боялась! Однажды, гуляя на улице, услышала, как моя мама говорила Женькиной маме, что, мол, «сынок у вас уж очень задиристый, дерется все время, мою всегда задирает»...
– Так и надо! – возражала Женькина мама. – Он же у меня маленький какой, сами видите, так мы его воспитываем: не бойся, если что – бей первым, а потом беги!
– Интересная у вас методика воспитания... – мама задумалась. – Оно и правда, каждый должен уметь себя защищать, но и дочку жалко. Она только с виду такая большая, а еще ребенок...
Но в тот вечер мама мне сказала:
– Больше на Женьку не жалуйся, делай с ним что хочешь, разрешаю, но о нем больше ни звука.
Неделя прошла спокойно (видно, и Женькина мама поговорила с мальчишкой). Чуть позже мама как-то наказала вынести мне мусорное ведро (баки с мусором, которые мы называли «помойкой», находились в конце двора, и до них надо было идти метров сто). И второй моей обязанностью было вытряхнуть половичок, что лежал возле нашей двери. Это был обрезок солдатского одеяла. Когда мама мыла пол в квартире, она полоскала этот половичок и выстилала мокрым за порогом квартиры. Но наш степной и пыльный жаркий край быстро сушил и набивал его пылью.
И вот я выношу через двор ведро на помойку, пыльный половичок ждет на крыльце подъезда. Из своего окна меня уже заметил Женька и воинственно приблизился к нашему подъезду. Мои ноги задрожали, еще не доходя до нашего дома. Я вспомнила мамин совет, но все равно тряслась от страха. Когда я подошла к крыльцу, Женька начал задирать меня, глазки зло смотрели, будто испытывая, – испугалась? И тут я, схватив пыльный половичок, начала лупить им по Женькиной голове. Тот растерялся. Пыль попала в глаза, и он пытался протереть их рукой. Использовав эту паузу, я схватила пустое мусорное ведро и напялила на Женькину голову. Раздался душераздирающий крик и рев – освободившись, Женька дал деру домой, а я, еще не оценив, что произошло, в ажиотаже поднялась на свой второй этаж и со страхом все рассказала маме. В маминых глазах одновременно отразились гордость и испуг. Гордость за дочь и страх, что завтра уже Женькина мать придет жаловаться на меня.
Но все обошлось мирно. Женька обходил теперь меня за сто метров, избегал в общей дворовой игре приближаться ко мне, и... все улеглось.
Надо сказать, после этого мой страх пропал не только по отношению к Женьке, а вообще, я как-то «выпрямилась». Потом мы с Женькой стали почти корешами, и нередко играли в разные игры локоть в локоть. Правда, он так и оставался маленьким, а я все тянулась подсолнухом вверх. Уже став тинейджерами, мы играли часто в шахматы на деревянных, сколоченных нашими отцами столиках (вечерами они резались там в «козла»). Я помню, как-то на летних каникулах мы выходили днем на шахматные турниры – папа подучил меня, да и ежедневная практика делала свое дело, и я стала неплохо играть в шахматы.
Играла я часто и с Женькой. Однажды, когда я задумалась над очередным ходом, а легкий ветер задул мои легкие светлые волосы на лицо, я, поправляя их пальцами, подняла глаза на Женьку. Я успела перехватить его взгляд на меня, я же была младше, но уже тогда мурашки пробежали от его взгляда по спине. Он неловко отвернулся в сторону, а я уткнулась взглядом в шахматную доску... Девчонки это очень хорошо «ловят», и Женька тогда точно смотрел на меня влюбленными глазами. Он был почти на голову ниже меня...
Прошло... ох, страшно говорить, сколько десятков лет. Я давно уже уехала из нашего степного города, а потом и из страны. И вот очутилась случайно в своих «родных пенатах» (заехали на машине по пути – посетить могилу отца). Зашла во двор. Хм... деревья не такие уж и большие – старые и сморщенные, стоят возле подъездов. Дряхлые столики, почти прогнившие скамейки, все старое и изживающее... Прохожу возле подъездов. Наш пустой, и двери закрыты (видно, есть кодовый замок от воров). Иду к следующему подъезду... Открывается входная дверь, выходит щуплый старичок, лицо сморщенное, кепка на облысевшей голове, прищурившись, смотрит вопросительно на меня. Я разглядываю окна, вспоминая – там жили эти, на третьем этаже те...
– Свет, ты, что ли? – хрипло раздается рядом.
Смотрю на старичка изучающе.
– Уже и не узнаешь...– в голосе задирающая и одновременно смущенная интонация.
– Да, а вы... – я боюсь ошибиться, но уже понимаю, кто это. Женька?
– Не узнать старого хрыча? – хрипло смеется почти беззубым ртом.
– Да уж... прости...
– Ну что, доллар не побрезгуешь старому другу?
– Откуда ты знаешь? – недоумеваю я.
– Да я много про тебя знаю... – опять хрипло смеется. – Ну, так как? Пожертвуешь на поллитра?
– Жень, я без поллитра тебе дам. На молоко... – и роюсь в сумке, стараясь отсчитать ему сумму.
– Подожжи... – засуетился Женька, – Может, зайдешь? Не побрезгуй, американка!
Я не очень хочу заходить, но обидеть боюсь еще больше.
– Ладно, на пять минут, тороплюсь я...
В квартире спертый воздух, старая мебель, диван, кухня... Все забыло чистоту.
– Ты извини, это... я тут один... Иногда жена приходит, так, для порядку...
– Жень, что хотел? У меня планов громадье...
– Сейчас... – Женька суетится, ища что-то. – У меня тут коньяк на заначке...
Он находит два маленьких и чистых (!) стаканчика, разливает.
– Я тебе вот что скажу... Ты не виновата, нет... Но... Вот ты была моя первая и... на всю жизнь любовь, понимаешь? – он заглядывает мне в глаза. Я начинаю краснеть, будто виновата, недоуменно смотрю на Женьку.
– Зачем ты мне это говоришь? – мне кажется, он хочет разжалобить меня и получить куш побольше.
– Знаешь, вот ты мой... это... совершенный идеал, и я, как говорится, ни на что не надеялся. Я это... на голову ниже, и потом... ну, я же не Пушкин! (Я положительно отмечаю его информированность.) Но вот я всегда понимал – нравишься, но не мое, и от этого ты мне еще больше нравилась... И уехала когда, я про тебя все спрашивал, и женился потом, дети появились, а иногда ты мне приснишься... и выпить хочется...
– Хочешь сказать – я тебя споила? – я немного наигранно смеюсь.
– Да нет, нет, конечно... И про Америку знал... – еще грустней добавил Женька, и, помолчав, добавил как-то бесцветно: – Не дай тебе Бог понимать, что ты никогда не дотянешься до идеала.
– Жень, а ведь в детстве я тебя боялась... Помнишь, как отхлестала тебя тогда?
– Да... – Женька засмеялся грустно и хрипло, – а может с того и началось? – будто сам себя спрашивая, произнес он.
– Жень, но ведь есть такие мужчины, эх, еще какие мужчины! – и Высоцкий, и Жванецкий, и Ролан Быков. Они были маленькие, но мужики! И умницы талантливые! И жены были выше. Может, зря страдал, а надо было в другом тянуться вверх? – я говорю это мягко и серьезно.
– Может, ты и права... – Женька наливает себе и выпивает стопку. Я понимаю – надо закругляться.
– Но все равно, рада тебя видеть, детством так «подуло». Спасибо тебе, Женька, за нашу детскую дружбу! – Я ухожу, и он, грустный и сморщенный, провожает меня до двери.
Я еду в автобусе на кладбище к отцу. Вспоминаю детство, юность, наш двор, город. И как я страдала из-за своего высокого роста, и как к моим подружкам клеились мальчишки, а меня они избегали... И я упустила в своей молодости парня, который мне нравился, и, хоть он и был высоким, а все же выбрал миниатюрную девчонку из соседней школы.
Ох уж эти комплексы... А ведь они довольно действенны в нашей жизни!
