КОНТУР

Наступили летние каникулы, и я оказалась перед проблемой, как провести лето, чтобы не умереть от скуки. Моё тридцатилетие было «украшено» потерей работы. Мой жених должен был вернуться из экспедиции в Антарктиду в декабре, подруги уехали, кто куда, устроились на временную работу. А меня впереди ждала перспектива провести лето со своими родителями в душном Нью-Йорке.
Недельный круиз по Карибским островам и поездка к сестре в Лос-Анджелес отвлекли меня на некоторое время, но предстоящее безделье и сопровождающая его лень как-то наводили на меня грусть.
В радиотелефоном разговоре мой жених посоветовал мне ходить по музеям. Действительно, почему я не догадалась? Я поняла, почему скучно ходить из музея в музей: просто появляется синдром музейной насыщенности. Хорошо, когда идёшь целенаправленно для осмотра произведений определённого художника или  на определённую выставку. Но, тем не менее, я направилась в Метрополитен Музей Искусств, где была выставка Гогена. Она была мне очень интересна не только потому, что была посвящена Гогену, но и потому, что у меня была своего рода «своя» история, связанная с одной из его картин.

Это две таитянки в своеобразных юбках, обнажённые выше пояса. Когда я была маленькой девочкой, может быть лет пяти, у меня была привычка прятаться в кабинете отца. Я садилась прямо на пол в углу и перелистывала какую-нибудь книгу, делая вид, что читаю. Я не умела читать, но говорила и говорила, а если попадался журнал, то смотрела на картинки. И вот однажды я обнаружила, что отец повесил вырезанную из журнала картину с двумя обнажёнными женщинами, как я потом узнала, называемую «Таитянки». Я долго смотрела на них, а потом подошла и посмотрела на другую сторону листа. Там были изображены какие-то танцовщицы в длинных платьях. Посмотрела на «голых», потом на танцовщиц и повесила танцовщиц. Но мой папа повернул лист обратно на «голых» женщин. Так продолжалось до тех пор, пока отец не поставил «голых женщин» в рамку и не повесил на стену недосягаемо высоко для меня. Через много лет я призналась в своих «грехах».

И вот, имея в запасе такую «встречу» с Гогеном, я бродила по залам музея.  В одном из залов группа студентов делала эскизы с картин Гогена, изображающих женщин с обнажёнными грудями. Было забавно смотреть на них. Я подошла к их инструктору и спросила:
- Разве это разрешается?
- Они делают эскизы для практики, ничего особенного в этом нет, - ответил он.
- А ведь им лучше этим заниматься в тиши студии с натурщицей, - тихо заметила я.
Инструктор вздохнул.
- Что, проблемы с ними?  
- Теперь все хотят не только больше зарплаты, но и бенефиты. Последняя ушла недавно.
Я продолжала наблюдать за студентами. Вдруг инструктор пристально посмотрел на меня и, предложив мне свою визитную карточку, попросил направить к нему натурщиц, если среди моих знакомых таковые найдутся.
- Предупреждаю заранее, плата небольшая, - вздохнул он опять.
- Вряд ли смогу чем-нибудь помочь, все подруги разъехались, но … чем черт не шутит, - сказала я и, взяв карточку из вежливости, представилась:
- Мистер Уильямс, меня зовут Лỳна.

Я долго стояла у «Таитянки» с улыбкой, вызванной воспоминаниями детства. После Гогена больше ничего не хотелось смотреть, и я вышла на улицу, решив пешком спуститься по Пятой Авеню до другого Метрополитена, до здания оперы, где очень красиво особенно летом. Взяла мороженое и прямо там, сев на ступеньки, стала его есть и смотреть на людей вокруг. Прошлась по лавочкам, продающим всякие безделушки, созданные руками народных умельцев. Особенно интересны были изделия индейских мастеров из центров их резерваций. Купила кулон и, когда дома захотела примерить его, то вместе с квитанцией из пакетика выпала карточка инструктора. Я выбросила бумаги в мусорное ведро. Полежала немножко, отдохнула, встала и стала крутить каналы телевизора. Ничего интересного.
Во время ужина я рассказала своим родителям о случае в музее, о разговоре с инструктором.
- Да, в молодости моя подруга позировала одному скульптору, - сказала мать.  
После некоторого молчания она добавила:
- А знаешь, она это делала ради любви к искусству, ни цента не брала. Она позировала ему для создания надгробного обелиска в виде полулежащей женщины с опущенной головой, держащей в руке розу со сломанным стебельком.
Опять помолчали. А когда отец вышел на кухню, я спросила мать:
- Мама, ты так живо описываешь всё это, что у меня возникает подозрение. Не ты ли была та натурщица, а?
Мама посмотрела на меня пристально.
- Ах, доченька, да разве это важно?  Бедный скульптор места себе не находил после смерти своей жены. Он так нуждался в утешении ... Создание скульптуры как-то помогало ему бороться с его депрессией, и ... в творчестве он находил успокоение. Молодое тело красивое. Была молодая, тело моё было ... сама понимаешь. Да, не зря говорят: «Молодцу всё к лицу», - с грустью заключила мать.
Отец вернулся с кухни:
- О чём вы шепчетесь?
Мы с мамой посмотрели на него, и мать кивнула головой в мою сторону.
- Да вот, - сказала я, - мама отговаривает меня стать натурщицей. А как ты относишься к этому, папа?
- Нормально, я даже с благоговением отношусь к тем женщинам, которые помогли великим мастерам создать шедевры. Я всегда с восхищением смотрю на купальщицу Ренуара. Он так естественно передал цвет её кожи: она кажется живой, как будто пар поднимается и прямо хочется протянуть руку и погладить её бёдра, - сказал папа к моему удивлению.
А мать шутливо добавила:
- Ах, вот почему картина с копией висит в нашей спальне! Всё, я её убираю.
Мы засмеялись.

На следующий день я поехала в студию и дала согласие позировать за символическую сумму несколько часов в день. Слух о появлении новой натурщицы быстро распространился по школе, и ученики стали валить в студию с альбомами и карандашами в руках. На второй день появился Адам, смугловатый юноша с чёрной гривой волос и с зелёными глазами. На него нельзя было не обратить внимания. Со сцены я смотрела рассеянным взглядом в никуда, как бы в бесконечность.

Инструктор ходил вокруг и следил за прогрессом своих студентов. Он надолго задерживался около Адама и был удивлён его умением  изображать скудными штрихами объем, не в пример плоским эскизам других. А Адам вместе с общим обликом также рисовал и детали натуры.
- Почему на её лице появились эти линии?    
- Это падающая прядь волос, - и Адам дополнительными штришками усилил эффект.
- Да, так лучше, - согласился инструктор.
А другой раз подошёл и указал:
- Грудь лучше делать чуть продолговатой, грушевидной, переведя сосок в нижнюю часть рисунка.
- Нет, груди молодой женщины крепкие, красивые, временем ещё не тронутые, поэтому лучше изображать их в форме круга и с соском в центре. Прищурьте глаза, посмотрите на неё и скажите мне, что вы видите там.
Но инструктор, похлопав его по плечу, с улыбкой сказал:
- Важно то, что ты видишь.
-  Когда я изображаю грудь в виде круга, то мне всегда трудно найти его центр, и это меня раздражает, потому что приходится стирать «сосок», что пачкает рисунок, или приходится заново делать эскиз. Говорят, Леонардо Да Винчи умел рисовать совершенный круг и одним движением отмечал центр. При рисовании грудей это очень полезно. У многих художников женские груди изображены как круги.
Я слышала их разговоры и думала: а ведь у гогеновских таитянок это так, у Шагала, когда женщина летит или лежит, груди – это круги. Видимо, у  импрессионистов эта техника изображения грудей достигает цели, как ни одна другая.

Через неделю стало ясно, что Адаму лучше всех удаётся передать в линиях контуры  моего тела, сделать их более живыми, пропорциональными. В конце одного занятия инструктор предложил пойти с ним и с Адамом выпить чашку кофе и обсудить дело общего интереса. Я согласилась, но грешным делом подумала, что ребята начинают приставать. Я имела даже глупость намекнуть об этом:
- А ведь такое дело является личным, не правда ли?   
- О, мы очень высоко ценим Вас и не можем позволить себе роскошь потерять Вас из-за каких-то приставаний. Не беспокойтесь, в данных обстоятельствах, да и вообще всегда, выбор за Вами. Но я всегда прошу моих натурщиц не наносить вреда общему делу.
- Мы что-то уходим от главной темы, полагаю, что мы собрались здесь не для абстрактного разговора, хотя я и не против поболтать с вами, ребята. У каждого человека есть свой способ выражать себя. Я думаю, что Адам предпочитает больше рисовать, чем болтать. Как вы думаете, Адам, я не права?
- Вы очень интересная женщина, - сказал Адам, - и я не думаю, что мог бы привлечь Вас чем-то. Но тут есть такое дело, требующее Вашего участия. По этому поводу я бы сам пригласил Вас на чашку кофе, но побоялся, что Вы мне не поверите. Мой инструктор Вам расскажет, в чём дело.

А дело оказалось такое. Впереди ожидалась выставка работ студентов, завершающих курс обучения. Каждый студент обязан выставить не менее пяти полотен. Они решили, что Адам выставит натуру, так как у него это получается лучше, чем у других. В данном случае он как бы превосходил самого себя при изображении моего тела. Адам вытащил несколько альбомов и перелистал. Я была восхищена эскизами и сама почувствовала гордость за свою красоту.
- А почему у вас так хорошо получается? – поинтересовалась я.
- Понимаете, как бы это объяснить вам в понятной форме, не обижая вас, - Адам начал задумчиво говорить. - Когда рисуешь стакан, то это холодное тело, и хороший художник передаёт холод. А когда рисуете вазу с фруктами, то присутствие фруктов как бы оживляет и согревает  всё вокруг. Тут играет роль тот факт, что нам хорошо и приятно, когда мы едим фрукты, смотрим на мир совсем другими глазами. Роль художника – в  способности передать эти ощущения через краски и гамму их оттенков. У художника должна быть ассоциация со своим объектом, они должны «говорить» друг с другом.  
Адам остановился и нерешительно посмотрел на меня.
- Адам, ты ощущаешь моё тело? – спросила я поражённая.
- Я переживаю одно из редчайших явлений для художников - полный контакт, физический и духовный между художником и его «объектом».
Я смотрела на него как вкопанная, с полуоткрытым ртом и стеклянными глазами. Я ощущала что-то, а что, мне было неизвестно, не имело конкретных форм. Я очнулась и заметила, что Адам говорил о чём-то. Я попросила прощения, и он повторил.

- Я сказал, что я ощущаю не только ваше тело, но и душу. Конечно, то, что я представляю, может быть далеко от реальности, но это ровным счётом не имеет никакого отношения к делу, потому что я в контакте с моим воображаемым образом. То, что я вижу там, я просто-напросто копирую. Это и есть шедевр. Посмотрите на картины Пикассо, он же этих женщин видит именно такими в своём воображаемом мире, и поэтому в том уродстве есть своеобразная и неповторимая красота.
- И как же я выгляжу в вашем мире? - спросила я, зная заранее ответ, но напрашиваясь на лишний комплимент.
Адам, ничего не сказав, перелистал свой альбом и посмотрел на меня. Господи, как художники умеют ставить человека на пьедестал, или .... Я чувствовала себя на седьмом небе, мне было очень хорошо. С застывшей улыбкой я посмотрела по сторонам, на суетливость людей, на неподвижные деревья, на почти засохшую траву на газонах. Я на мгновение почувствовала себя абсолютно счастливой.
- Наверное, так чувствуют себя счастливые люди, - вслух сказала я.
Адам посмотрел на меня удивлённо. А когда я окинула его уже земным взглядом, с улыбкой на лице, он сказал:
- Так вы так и не ответили, согласны работать со мной над моим проектом? Я буду писать вас в разных позах. Вы - находка для меня.
Господи, о чём он говорит, конечно, я согласна, ведь я бы не придумала ничего лучшего для того, чтобы убить скуку, а тут ... Просто удача!
- Ну, если не хотите, то я напишу пейзаж и покажу на выставке.
- Да ты что, Адам, пожалуйста, не надо так, я ... хочу помочь тебе, раз ты в «контакте» с моим  телом и душой. Хотя я мало понимаю твой язык, но перевод на холст твоих ощущений и не требует слов. Вы обсудите с мистером Уильямсом, сколько картин и в каких позах ты нарисуешь меня. Вот, я думаю, что было бы хорошо …

Видя сконфуженное выражение Адама, я остановилась, а инструктор громко засмеялся.
- Ну, Адам, что вы на это скажете?
- Это мои картины, и никто лучше меня не знает, как осуществить мои замыслы, - мягко, но решительно сказал Адам.
Всё ещё улыбаясь, инструктор похлопал меня по руке и наставил:
- Не обижайтесь на нас, мы люди из другого мира.  Никто не должен давать идеи, никто не должен вмешиваться во время работы. Что бы ни получилось, это будет его творение, его создание. Получится хорошо - похвалят, плохо – поругают.

Я заерзала от неловкости.
- Первый раз вы общаетесь с художниками, так что будьте готовы к сюрпризам. Запомните, вы натурщица, вы тесто, вы материал, из которого он слепит тело и вдохнёт в него душу, не вашу, а «свою» душу. Как произойдёт это, вы даже не узнаете. Будучи там, присутствуя при создании творения, вы не заметите детали. А когда увидите себя на холсте, можете не узнать себя. Это может быть другой образ со своеобразной душой. Так что, вы должны сидеть терпеливо и позировать ему. Это всё, что требуется от вас.
Я поняла свою ошибку и обещала больше не вмешиваться в творческий процесс Адама.
- Но, тем не менее, - не унималась я, - у меня есть кое-какое предложение организационного характера.
- Я рисую эскизы, перевожу на холст ...
- Прекрасно, Адам, где ты собираешься делать эскизы, где переведёшь на холст? - спросила я.
Они оба удивлённо посмотрели на меня.
- Ну, в ...шко ….Я, честно говоря, не подумал об этом.
- Я помогу тебе. Может быть, придётся снять студию.

Придя домой, я обсудила вопрос о студии со своими родителями.
- Нечего ходить далеко, - сказал отец, - вот вам наш дом. Пока мы работаем, дом в вашем распоряжении.
Пораженная таким пониманием и такой солидарностью, я пошла дальше.
- Давайте я приглашу его на ужин, он переночует у нас, а наутро, как вы уйдёте, мы приступим к работе. Увидите, он очень талантливый молодой художник.

А когда папа вынес тарелки на кухню, мать шепнула:
- Я рада, что у нас устанавливается фамильная традиция.  
Ужинать мы все пошли в местный итальянский ресторан. Мне было странно узнать, что Адам говорит по-итальянски, знаком с итальянской кухней и, как сам признался,  даже умеет кое-что готовить.
- Вы же такой молодой, где и когда научились языку, готовить? – с удивлением спросила мать. - Ну, полагаю, вы итальянец.
- Угадали, бабушка и дедушка говорят только по-итальянски, от них я и научился говорить. Я как-нибудь приготовлю спагетти, увидите, вам понравится.
- Дорогой Адам, главное ваше «блюдо» вы должны готовить не на огне, а за мольбертом.
- Ваша дочка меня так сильно вдохновляет, что я уверен в успехе.
По дороге домой мама нашла удобный момент предупредить меня:
- Будь осторожна, этот дьяволёнок сведёт с ума любую.
- Мама, как ты можешь подумать такое, - сказала я сердито.
- Он молодой и, наверное, неопытный. У всех художников есть повышенная  эмоциональность. Смотри, не обижай его. Я уже вижу, что он увлечён тобою, будь осторожна.

Мы приступили к созданию эскизов. Я ничего не спрашивала, делала всё, что он просил. Адам решил создать четыре картины.
В одной, где я сижу на табуретке и расчёсываю свои волосы, рисует меня сзади.

- Очертания твоей шеи, спины, талии и её переход к бёдрам создают такую красоту, что можно обалдеть. В этой картине я буду акцентировать линии шеи, спины, ягодиц и силуэт всего тела, что создаст потрясающий эффект.
Вторая картина должна  изображать мой торс, где центром внимания будет грудь.
- Понимаешь, это ... восхитительно! Я просто слов не нахожу.  Твои груди такие ...
- И не надо говорить, на то ты и художник, покажи то, что ты и только ты видишь в моем торсе, в моих грудях.
Он решил назвать эту картину просто «Торс».
В третьей картине я сижу на диване, ноги подобраны под себя и, нагнувшись слегка набок, опираюсь на руку. Серьёзный взгляд. Это – «Задумчивая».
Четвёртая – «Рассвет». Рано утром я стою перед окном и смотрю на ещё звёздное небо, чуть расставив врозь ноги, спина выгнута дугой с выставленными вперёд грудями, а руками приподнимаю свои волосы сзади.
Однажды, когда он точил свои карандаши, я, положив голову на мои, обнятые руками, колени, как-то искоса, с улыбкой наблюдала за ним. Когда он посмотрел на меня, он замер. Придя в себя, он сказал медленно и тихо:
- Пожалуйста, не двигайся. Это прекрасная поза, и, особенно, твоя улыбка поражает меня. Если ты сможешь держать её так, то у нас будет ещё одна картина, и я уже знаю, как назову её.
Такие восхитительные всплески у него часто бывали, поэтому я не придала особого значения его словам и, просто шире улыбаясь, приняла его комплимент без особого восторга.
- Если бы ты знала, как мне нравится эта твоя улыбка в этой твоей особой позе. Я рисовал множество женских голов, улыбок, но ни одна не была способна передать в одной, кажущейся простой, улыбке столько нежности и любви. Я обязательно должен поработать над этой ...

Продолжение следует