КОНТУР

И я заплакал: «Пролей мне в сердце
хоть каплю вечной истины».
М. Шагал «Моя жизнь»

В зале погас свет, в оркестровой яме взметнулась дирижерская палочка, и с первыми же звуками увертюры ему стало плохо. Очень плохо. Невидимое, коварное чудовище, которое давно затаилось в его груди и с которым он постоянно ведет изнурительную войну, собралось, кажется, перейти в решительную атаку. Какая низость!

Накануне, почувствовав неодолимое, как никогда раньше, желание в очередной раз увидеть этот балет, он стал просить, умолять Злого Гения (так он мысленно называл своего врага) заключить короткое перемирие, всего лишь на один спектакль. Злой Гений согласился – и подло обманул.
Уже много лет, как между ними установились необъяснимые, ирреальные отношения. В острых ситуациях им иногда удавалось договориться, и на короткое время он оживал, набирался сил, чтобы потом снова растратить их в этой мучительной войне. Вот и сегодня, договорившись, он спокойно пошел в театр, сел на свое привычное место в третьем ряду. Захваченный врасплох, инстинктивно почувствовал, что компромиссов больше не будет.
Рядом сидела его возлюбленная в темном вечернем платье. Ничего не подозревая, она увлеченно смотрела на сцену. (Между тем, покинув надоевший ему бал, Принц отправился в лес на охоту.)
«Смерть – несчастье не для умерших, а для живых», – вспомнил он изречение древних. Проклятая неизбежность! Он старательно скрывал от возлюбленной свою тайну, и вот теперь его рок обернется для нее неожиданной бедой. Страшно! И все-таки последнее, что обязан сделать, – это досмотреть спектакль до конца. Тому есть важнейшая причина.
Говорят, перед смертью в сознании человека проходит вся его жизнь. Как в кинематографе, только с бешеным ускорением. В самом деле... Лента закрутилась, замелькали полузабытые и совсем забытые кадры, неожиданно стала, и снова пошла, но на этот раз почему-то медленно, плавно.

…Край лесов и озер. По озерной глади медленно плывут лебеди. Его влекло сюда каждое лето. Если когда-то и происходили события «Лебединого озера», то, конечно, в этих местах. Здесь в одно солнечное утро он впервые увидел ее. Очень скоро она стала для него единственно желанной женщиной. Каждый день их короткого отпуска начинался у этого озера.
– Надо же, – изумлялись они, – мы родились, выросли и живем в одном городе, а встретились здесь и только сейчас…
У озера он подарил ей янтарное ожерелье, которое приглянулось ему на сельской ярмарке. Его продавала бабка, из тех, что живут в избушках на курьих ножках, каких много в этих окрестных лесах.
– Сколько просишь за него, старая? – спросил он.
– У тебя ничего не прошу, бери так…
Он удивленно поднял глаза.
– Я загадала и выпало, что ожерелье это должно принадлежать семнадцатому человеку, который подойдет ко мне. У всех остальных я запрашивала такие цены, что они тут же убегали, да и не продала бы им ни за какие деньги. Ты семнадцатый, бери так...
Он все еще не мог произнести ни слова.
– Чего медлишь? Ему цены нет. Это знак…
– …добра или зла? – кровь застучала в висках.
– Это знак дня, от которого зависит счастье. Мне он уже не понадобится.
– Ничего не понимаю…
Она смотрела ему в лицо, и взгляд ее проходил сквозь него.
– Семнадцать, – бормотала она, – роковое число. Старые ведуны знали его коварный норов и старались не связываться с ним. Еще бы! Коли все спокойно, оно не тронет. Оступишься – истерзает душу сомнениями, попадешь в беду – вся жизнь не той дорогой пойти может. Тебе вот не повезло, но не виновата я, что аккурат ты попался в семнадцатые.
– Что же будет? – оцепенело спросил он.
– Я вижу тот день, но что он собой принесет… – она запнулась на полуслове
– Не молчи, старая. Что это за день, что должно случиться в этот день? Не молчи!
– Не требуй от меня слишком многого. Мне дано кое-что видеть и знать, но я всего лишь одна из смертных. Если до конца не уверена, не предсказываю.
Он взял ожерелье и отошел. Через минуту все это показалось ему сном, далеким и призрачным. Но ожерелье – вот оно, в его руках. Он бросился к тому месту, где только что стояла колдунья, но ее уже не было, и места того не было.
О, это было необыкновенное ожерелье. Оно светилось, будто в его горошинах притаились крупицы солнца. И если на нем задержать взгляд, начинало казаться, что оно впитывает и таинственно реагирует на сокровенные мысли и чувства…
У него и у нее была своя жизнь, свои семьи. Только (такое вот совпадение) за внешним благополучием их семей скрывалась удручающая пресность и бесцветность супружеских отношений. Поделить детей и разрушить все? Можно ли строить свое счастье на несчастье других? Они сознавали это даже в самых острых своих порывах страсти. Но и друг без друга себя не мыслили.

Вернувшись в город, окунувшись в будни, они виделись реже, чем хотелось, но каждый год, в один и тот же день (тот самый!), в один и тот же час (тот самый!), они, не сговариваясь, приезжали сюда и находили друг друга на том самом месте, у того самого озера. И на ней было то самое ожерелье. Она надевала его раз в году, в тот самый день.
Бывало, им удавалось вырваться сюда совсем ненадолго, на какой-то час, но что значила вечность по сравнению с ним!
– Если верно, что браки заключаются на небесах, – говорил он, – то любовь рождается не земле. Оказывается, между браком и любовью бывает такое же расстояние, как между небом и землей.
– В браке все законно и правильно, – говорила она, – но не могу отделаться от мысли, что бывая с ними, мы изменяем себе. Я самая счастливая на свете, потому что люблю тебя.
Однажды на берегу озера ему вспомнилась древняя легенда. Когда умирает подруга лебедя, он взмывает вверх, совершает долгие печальные круги, от которых ноет душа, затем камнем падает вниз и погибает. Абсолютный нравственный подвиг. Применительно к человеческому роду – доступный разве что исключительным личностям, таким, к примеру, как благородный, самоотверженный Принц из его любимого балета. И музыка захлестнула его.
…Принц. Одетта. Любовь. Клятва Принца спасти любимую. Злой Гений. Его приманка – черный лебедь Одиллия. Внезапное увлечение ею Принца. Все забыто – клятва, долг. Одетта обречена.
…Наваждение прошло. Одиллия отвергнута. Злой Гений повержен. Одетта и ее подруги спасены. Принц и Одетта в упоении любовью наслаждаются свободой, жизнью.

Он знал балет наизусть, не пропускал ни одного спектакля, но тогда вдруг впервые услышал, да нет же, конечно, не впервые, но как это не могло заставить задуматься раньше? Он вслушивался снова и снова – прекрасный, светлый мир чувств исподволь пронизывался идущей от сердца болью. Но почему так, ведь все ведет к счастливой развязке? Не покоится ли в глубинах этой волшебной музыки некая тайна, и то, что показывают на сцене, призвано скрыть ее, не дать прорваться наружу? Его объяло жгучее желание найти разгадку. Желание, от которого не спрятаться, не убежать.
…Лента дрогнула и остановилась. В оркестре зазвучали последние аккорды, но и на этот раз тайна не открылась.
Тем временем Злой Гений почти полностью перекрыл ему воздух. Задыхающийся, он успел наклониться к возлюбленной и прошептать:
– Будь со мной до конца… Только ты…
В последнем желании не бывает отказа. К счастью, святость этого неписаного закона признавалась и их семьями, для которых уже не существовало секретов...
***
Он очнулся на широком ложе. Впереди что-то блестело и резало глаза. Разумеется, это озеро на рассвете, когда первые лучи играют, забавляются с легкими всплесками шелковистой воды. Неслышно мелькали белые лебеди.
Он почувствовал мягкое теплое прикосновение... Ее руки, которые узнал бы и через тысячу лет. Какое блаженство! Ее руки, и вновь зазвучавшая в нем волшебная музыка.
Но почему он снова погружается во тьму, будто кто-то упрямо закутывает его в черную мантию? Значит, его коварный враг действует сейчас извне.
Звуки нарастали. Привычная гармония исчезла. Мелодия стала болезненно изломанной, она не выдерживала напора разбушевавшейся стихии. Деревья выворачивало с корнем, угрожающе сверкали молнии. В свете одной из них он увидел… Нет, он не мог ошибиться – над ним витал его Злой Гений. Он очень походил на своего сценического тезку, только черты его были тоньше и острее, и на лице отвратительная гримаса.
– Нас разъединили, злобно кричал он, – меня изъяли из тебя. Я обречен исчезнуть, уйти в небытие, но клянусь, ты уйдешь вместе со мной. Я еще кое-что умею.
Злой Гений медленно опускался. «Это конец», – леденея, подумала она, глядя, как ее возлюбленный лихорадочно ловит ртом воздух. Сколько дней, сколько ночей длится этот кошмар? Потеряла счет. Что это, слепой удар судьбы или расплата за мгновения счастья? Вдруг она ощутила, что и ее затягивает в бездну…
Злой Гений все ближе. Теперь он кружил над ними обоими. Сладостная, приторно-сладостная истома затопила ее, лишь тоненькими змейками извивались мысли.
– Ты мечтала о счастье, а обрела участь сиделки. Сама видишь – ничем уже не помочь. Ты молода и соблазнительна – не губи себя. В мире столько солнца, свежего воздуха, полевых цветов… Беги! Спасайся! Забудь все!
А ее возлюбленный судорожно метался, пытаясь увернуться от зловеще растопыренных крыльев своего врага. В отчаянии протянул он руку к ней, своей единственной женщине. Она подарит ему немножечко жизни, и он выдержит этот последний раунд. Рука попала в пустоту… Раздался мерзкий, торжествующий хохот Злого Гения и чей-то пронзительный вопль:
– Петр Ильич!!!

Мозг расплавляется. Таинственная сила подхватила его и увлекла сквозь фантастически сместившееся время.
Он оказался в небольшой, обставленной старинной мебелью комнате. У рояля – высокий, худощавый, слегка сутулый человек. В усталых глазах – доброта и печаль. Так это же сам…
– Петр Ильич! Петр Ильич! – хотелось крикнуть ему, но не смог произнести ни слова.
Его охватил восторг. Неспроста он здесь очутился. Пусть на исходе жизни, но ему откроется тайна. И откроет ее сам Петр Ильич! Нет, судьба не совсем беспощадна к нему.
Где-то заиграл невидимый мощный оркестр. Человек у рояля резко поднялся и стал неуловимо дирижировать.
– Помогите мне, – шептал Петр Ильич, – желайте. Неистово желайте найти разгадку, это не даст вам расслабиться, и мы выиграем решающие минуты. Тогда вы узнаете все, я обещаю.

Кажется, прошла вечность, когда оркестр так же внезапно умолк.
– Миновало. Итак, знайте. У меня все было иначе. Я любил Принца до боли в душе, но я убил его. Я сделал так, что после всех перипетий воды озера навсегда поглотили его. Кто дал себя обмануть, кто открыл в себе пусть крошечную лазейку Злому Гению, кто изменил любви и святому долгу пусть раз, пусть невольно, случайно, или как там еще, тот навсегда лишил себя счастья. А без счастья не было у Принца жизни, и я убил его. Я знал, чем это обернется для Одетты, но не смог иначе. Зачем потомки его воскресили? Зачем ему выдано отпущение грехов? Зачем поступили вопреки моему убеждению?
***
Его разбудили первые лучи солнца – он лежал и смотрел на блестящую поверхность озера. Над ним стоял Петр Ильич – высокий, худощавый, слегка сутулый, в усталых глазах – доброта и печаль.
– Вы держались молодцом, – произнес он. Помолчал немного и продолжал: – Представляете, вчера вечером мне безумно захотелось помузицировать. Самому удивительно – годами не прикасался к роялю. Я играл, играл, вокруг не было ничего, кроме музыки, как вдруг… вдруг меня срочно вызывают к вам. Самое невероятное! Пока я с вами возился, во мне все время звучала музыка.
– Знаю. Это было «Лебединое озеро».
Петр Ильич удивленно посмотрел на него:
– Но откуда? – и почему-то сразу осекся.
– Мне открылась тайна.
Петр Ильич заговорщицки приложил палец к губам.
– Живите долго, – сказал и быстро удалился.
Он остался один. С проклятьем покончено. Тайна постигнута. Все хорошо. Все ли? Он не успел додумать, как волны озера заволновались и замерли. Он улыбнулся. Озеро? Разумеется, перед ним всего лишь широкая стеклянная дверь напротив большого окна. Когда солнце проникает через окно и кладет свои блики на дверь, она блестит, как зеркальная озерная гладь. И лебеди, которые сейчас почему-то смущенно отворачиваются, вовсе не лебеди, а те, кто помог вернуть ему дыхание и силу.
А озеро снова заволновалось, и появилась она. Прошла к его изголовью и села без единого слова.

Вернулась, вернулась его возлюбленная, его самая желанная женщина! Теперь-то действительно все хорошо. А сердце стучало, стучало, пыталось достучаться, докричаться, дозваться… Вихрем ворвалась в него мучительно знакомая музыка и слова, рожденные глубокой внутренней болью: «Кто дал себя обмануть, кто открыл в себе пусть крошечную лазейку Злому Гению, кто изменил любви и святому долгу пусть раз, пусть невольно, случайно…» Значит, существует вина, у которой нет искупления? Но озеро, лебеди, те встречи и те слова – разве вытравить?
Диалог с самим собой продолжался.
– Придется…
– Зачем же лгать самому себе? Знаешь ведь, что не получится.
– Тем горше. Она изменила всему, что было между нами, предала в ситуации, когда от любви зависела жизнь.
– Четко, как в арифметике. В жизни, увы, дважды два не всегда четыре. Загляни в себя. Можешь ли присягнуть, что твой запас прочности бесконечен?
– Если честно, не уверен.
– Спасибо за честность. В обыденности мы как-то не замечаем многих парадоксальных вещей. Лжец не прощает тому, кто его обманул, гулена – кто наставил ему рога, вор – кто его обокрал. Приятно, знаешь ли, тому же лжецу, гулене, вору стать в позу благородного негодования.
– Понял, куда клонишь. Не собираюсь гадать, что было бы, если бы мы с ней поменялись местами. Знаю другое. Из тысячи потенциальных убийц судят только того, кто убил. В ту страшную ночь моя рука попала в пустоту. Моя!
– Поистине страшно, когда потерпевший еще и судья.
– Разве пережитые страдания не дают этого права?
– Дают, если страдания очищают душу. Лишь с чистой душой можно понять.
– Понять – значит простить. Не так ли? Наслышан. Но по большому счету, и Принц не был прощен своим творцом.

Внезапно он почувствовал, что кто-то чутко его подслушивает. Ожерелье! На ней ожерелье, которое надевает раз в году. Сегодня, стало быть, тот самый день!
«Ожерелье, – вспомнил он, – знак дня, от которого зависит счастье. Я вижу тот день, но что он собой принесет… Я всего лишь одна из смертных, бывает, ошибаюсь…»
– Бессмертный Петр Ильич тоже один из смертных…
– Господи! Жизнь приоткрыла мне одну из своих бесчисленных граней, и что же? Снова мучительные поиски ответа и боязнь оступиться. Ах да, я же попался в семнадцатые, но только ли в этом все дело? Смертный всегда найдет себе оправдание, так уж он устроен. Истиной владеешь Один Ты, но ведь Ты не поделишься своими секретами…
Солнце нехотя сползало с неба. Озеро медленно темнело, а она все сидела. Ждала.