Версия для печати

СЕКРЕТЫ ПОЛИ ШИНЕЛИ

Автор: 

(из книги «Записки из норсенхома»)

Над ее фамилией часто подсмеивались. Она же спрашивала у обидчиков одно и то же: «Сковорода лучше?»

И тех многих, кто не знал об украинском просветителе с такой фамилией, кратко о нем информировала, затем непременно рассказывала о пра-пра-пра-прадеде своего первого мужа, четверть века служившем русскому царю кантонистом. В родное местечко он вернулся в шинели и носил ее до кончины. Когда евреев награждали фамилиями, соседа, державшего кузню, обозвали Кузнец, другого соседа, гонявшего голубей, – Голубь, а ничего кроме шинели не нажившего деда – Шинель.
В норсенхоме о Полине ходят легенды.

Почти десятилетие назад привезла она сюда Сережу – мужа, недоброго, смертельно больного человека. Врачи отпустили ему совсем немного жизни. Ей удалось значительно продлить этот срок. Диетой, отварами, компрессами, втираниями она лечила не только мужа, пренебрегая категорическими запретами медиков. Любой обратившийся к ней с простудой, болями головы, желудка и т. п. получал внятный диагноз, конкретные рекомендации, а порой и снадобья. Это она в часы пик «катается» в лифте, помогая колясочникам въезжать и выезжать из кабины, вручную гладит белье в прачечной, когда там что-то выходит из строя, наконец, это она лепит к еврейскому празднику Пурим маленькие треугольные пирожки с маком, разносит их по палатам, угощает всех – черных и белых, мусульман и католиков, православных и иудеев. Мак она растирает в ступке с медом и сахарным песком, снаружи пирожки чем-то смазывает. Хоменташи получались красивыми и вкусными, совсем как когда-то дома, правда, вдвое меньшего размера. Она умеет веселиться в Хануку и Пурим, умеет заряжать своей жизнерадостностью других. Без устали отплясывает сама и поднимает в круг сидящих. Это она крутится в вальсе с сидящими в инвалидных колясках обезножившими людьми. А с Иосифом, долгое время бывшим соседом ее мужа, у которого были обморожены и по коленки ампутированы обе ноги, которого именно она буквально заставила слезть с коляски и со слезами привыкать и привыкнуть к протезам, они выделывают концертные па. С Иосифом же... Впрочем, об этом позже.
А Сергей умирал. Дважды он уже прощался с жизнью, но тогда пронесло, на этот же раз он каждой клеткой некогда сильного организма чувствовал приближение конца. Вечером к нему зашел раббай. Уже третий раз он приглашал его спокойно встретить неизбежное. Советовал повиниться перед теми, кого огорчил или обидел. Безбожник во втором поколении – Сергей к его советам прислушался. Вновь вспомнил сослуживцев, немало страдавших от его придирок. Первую жену и сына, исчезнувших из его жизни очень много лет назад. Своей вины перед ними не признавал. Был стороной обиженной. Но и у них мысленно попросил прощения за то, что не задержал, позволил уехать на Дальний Восток с влюбившимся в его жену офицером. Конечно, следовало поговорить и с Полей. Но сказать ей нужно было так много, что он предпочитал молчать. Понимал, сколь обидными будут для нее его слова.

Она вошла в его тоскующий без хозяйки дом через пару лет после отъезда жены. Осмотрелась, нашла халатик, таз и тряпье, заправила полы халата за поясок и, сняв туфли и носочки, старательно вымыла пол во всей квартире, одновременно продемонстрировав очень стройные длинные ноги. Затем, согрев ведро воды, пополоскалась в давно не используемой по назначению ванной. Он приготовил легкую закуску, открыл бутылку десертного вина, и они отметили знаменательную дату – первые полгода знакомства. Поломавшись самую малость, Полина осталась. Велела погасить ночник и сказала ему то, что говорить не следовало.
Многократно Сергей возвращался к тому вечеру, который мог стать и не стал для него судьбоносным. Хотя, если честно, он никогда не жалел, что жизнь сложилась так, а не иначе. Что его отчаянная попытка вырваться из необъяснимых пут, которыми, как оказалось, на многие десятилетия, привязала его к себе умная, красивая и самая желанная женщина, увы, чужая жена, окончилась ничем. В тот год Светлана с мужем жила в Швейцарии. Сергей не находил себе места. Каждый вечер, ложась в постель, он восстанавливал в памяти одно из тысяч событий, пережитых с нею, один из бесчисленных споров, одну из немногих размолвок. И, конечно, то, чем все это оканчивалось... Даже в разлуке они были вместе. Пусть во снах, но вместе.

Когда, подписывая очередной лист большого, очень ответственного проекта, он обнаружил незамеченную им ранее нестыковку, то подумал, что так нельзя, что болен и обязан найти силы преодолеть никак не обозначенную медициной зависимость и тягу. И сделать это нужно безотлагательно. Он поднял голову, увидел незнакомую миловидную женщину. Спросил: «Вы кто?» Выяснилось, что Полина – новая сотрудница, что ее фамилия Шинель и она уже три дня работает чертежницей, знает, что он – Сергей Аронович, ГИП – главный инженер проекта, что его многие побаиваются. Сергей протянул руку и без улыбки проинформировал о своем решении с ней познакомиться. С той поры прошло шесть месяцев. Иногда ему казалось, что Полина помогает ему меньше и реже думать о Светлане. Он привел ее к себе в уверенности, что небезразличен, что она пойдет с ним на край света, будет отличной домоуправительницей. Все так и оказалось, но несколько позже. Тогда же, скупо отвечая на его ласки, в призрачном свете луны, надолго застрявшей в оконном проеме старинной ленинградской квартиры, она очень буднично без подробностей сообщила, что ему незачем предохраняться. Последовавшее молчание, отсутствие вопросов и комментариев она истолковала по-своему:
– Да-да, ты верно понял меня, Сереженька.
Но он мало что понял, хотя и не посчитал возможным о чем-либо ее расспрашивать... Старалась она очень. Он это отметил и успел подумать, что старается она для него, самой же ей, видимо, не так уж все это и нужно. И больше в горячке чувственного блаженства он ни о чем не думал. В ту ночь Полина сделала очень важное открытие: Серж говорил во сне. О том, что так бывает, она знала. Сергей, казалось ей, говорил нечто несвязное. Называл имя-отчество директора их института, несколько женских имен. Среди них Любу, жену, которая ушла от него с сыном, приревновав к какой-то Светлане. Иногда названия городов и стран. Случалось это нечасто и совсем необязательно в лунные ночи.
Первое время она собиралась проконсультироваться с врачами, выяснить, вернее, подслушать подробности прежней жизни, не афишируемые ее любимым. Но, обдумав, решила, что по большому счету это мерзко, и отказалась от своего намерения. Тем более, что поспать любила, а будущий муж, наверняка и сам заранее не знал расписания своих ночных откровений. Сама же, хотя деликатный ГИП – Главный Исполнитель ее Прихотей, так она теперь расшифровывала эту аббревиатуру, прежней ее жизнью вроде бы не интересовался, посчитала необходимым сообщить ему, что была замужем и несколько лет счастливо прожила с добрым, любящим ее человеком. Увы, оказалось, что она никогда не сможет стать матерью, а это, по канонам их общей религии, предоставляет право мужчине, мечтающему о продлении рода, взять в жены другую женщину. Они расстались друзьями в точном соответствии с советом старого ребе. Она даже была на церемонии обрезания первенца своего бывшего мужа. Была счастлива за него. До самого их отъезда они поддерживали добрые отношения. Матерью ей не быть, не повезло. Но ГИПа это не смутило. Сказал, что с удовольствием поживут для себя, и вскоре сделал предложение. Чтобы на корню пресечь возможные разговоры, она сохранила фамилию, а чуть позже он вообще перевел ее работать в другой НИИ.
Они прожили почти два десятка лет безбедно, общаясь с компанией его друзей, посещая концерты и театральные премьеры, а летом черноморские курорты. Еще в первые месяцы совместной жизни она сама очертила круг непростых тем и заумных разговоров, в которых ее участие было, мягко говоря, необязательным. Поля прекрасно выглядела, старалась хорошо одеваться. Слыла незаменимым организатором дружеских вечеринок и праздничных застолий. Зажигательно плясала. Была довольна жизнью и не обращала внимания на подчас необъяснимую холодность мужа. Тем более, что за такими днями следовал период повышенного внимания. Он становился еще щедрее, и она этим пользовалась. К ее неудовольствию, Сергею приходилось часто выезжать на объекты. Но все это было давным-давно, до болезни, которая напрочь изменила жизнь не оставляющим надежд диагнозом.

Несмотря на наличие у него допуска к секретной работе, которой к этому времени не стало, Сергею разрешили ехать умирать в Америку. Здесь его прооперировали и определили в норсенхом «долечиваться».
Полная предубеждения, наслышанная о российских богадельнях, Полина привезла документы и направление из госпиталя и, как неоднократно позже сама рассказывала, еще в вестибюле от удивления раскрыла рот и не закрывала его до отъезда. Сережу определили в двухместную палату. Она, естественно, захотела взглянуть и на комнату, где ему предстояло приходить в себя, и на будущего соседа.
На ее деликатный стук приглашения войти не последовало. Она постучала сильнее и отворила дверь. В большой светлой комнате, обставленной совсем не больничной мебелью, лежа на спине спал средних лет мужчина. Свежая простыня прикрывала нижнюю часть могучего туловища. Облегающая майка подчеркивала мускулистую грудь. Слегка схваченные сединой волосы, правильные черты лица, на котором застыла улыбка, были мгновенно оценены женщиной. «Хорош», – не могла она не отметить. И лишь затем обратила внимание на два ножных протеза, на ручную инвалидную коляску, на металлическую конструкцию, позволяющую безногому красавцу перемещаться с кровати в его нехитрый экипаж.
«Тебе крупно не повезло, красавчик, – не сказала, подумала Полина. – Будь по другому, многие добивались бы твоего расположения».
И сразу услыхала чуть глуховатый голос проснувшегося мужчины.
– Меня зовут Иосиф. Вы ко мне?
Она представилась. Объяснила цель своего вторжения. Извинилась, что разбудила. Он смотрел на нее, как неопытный альпинист смотрит на красавец-семитысячник: очень хотелось бы его покорить, но, увы, это слишком нереально. Сообщил, что плохо спит по ночам и добирает упущенное днем. Полину это обрадовало, она кратко рассказала о ночных малосодержательных монологах Сергея, опасаясь, что они будут мешать соседу. Тот не стал опровергать ее опасений. Спросил, часто ли она намерена посещать мужа. Недоверчиво переспросил: «Часто?»
Она ничего не ответила, всем видом показала, что быть иначе не может. И, уже прощаясь, спросила, указывая на мастерски выполненные ножные протезы, судя по всему, еще не бывшие в употреблении:
– Вас следует поздравить с обновкой?

Он отмахнулся. Оказалось, сверкающим хромированными деталями щегольским протезам уже несколько лет. Пользоваться ими он не может. Не получается... Полина шла к автобусу и думала о том, что ее жизнь снова обрела цель. В том, что она заставит соседа ходить на протезах, у нее не было ни малейшего сомнения...
Поначалу на новом месте Сергей воспрял. Ел с аппетитом. Целыми днями смотрел русские программы ТВ. Но кровать покидал редко, и с соседом практически не контактировал. Зато Полина старалась оказывать Иосифу всяческие услуги. Собираясь в магазин, непременно спрашивала, что ему принести, а когда сообразила, что с долларами у него напряженка, угощала и фруктами, и выпечкой, которые приобретала для мужа.
– Балуете вы меня, – говорил он. Но от угощений не отказывался, это было выше его сил, очень хотелось. Полина поделилась с мужем своим желанием научить Иосифа пользоваться протезами. Тот не заинтересовался. Его вообще ничего не интересовало, ни будущее, ни настоящее. Он весь был в одном ему известном прошлом.
У сестер и санитарок она узнала подробности неудачного привыкания Иосифа к протезам. Несколько раз с помощью инструкторов пытался он осилить эту, казалось, неподъемную премудрость. Попытки оканчивались падениями и тяжелыми травмами. Он отчаялся, потерял веру и прекратил впрягаться в ходули. Именно так Иосиф окрестил процесс надевания протезов. Как-то осенью, после праздничной встречи Нового года по еврейскому календарю Полина спросила Иосифа, почему последнее время он смотрит на нее грустными глазами. Он уклонился от ответа. Задал ей аналогичный вопрос. И она, решив, что пора пришла, объявила, что ей необходима его помощь. Будто бы они поспорили с мужем: следующий Новый год они с Иосифом будут танцевать аргентинское танго.
– Нет проблемы! – заявил он на здешний манер. Проблемы появились, когда выяснилось, что для этого он должен покорить протезную несовместимость. Долго думал. Спросил:
– На что вы поспорили?
– На американку!
Иосиф знал, что значит спорить «на американку». В далеком детстве спор на таких условиях бытовал среди подростков. Он означал, что проигравшая сторона обязывается выполнить любое, заранее не объявленное желание победителя. Он молчал, а она (который раз!) невольно любовалась его бицепсами.
– Я часто падаю, – наконец, выдавил он из себя. – А историю с мужем вы от начала и до конца придумали. Я прав?
Она кивнула.
– Мне необходим мощный стимул, – продолжил он краснея. Вот уж не думала она, что мужик за полтинник на это способен. – И поэтому я действительно предлагаю вам «американку».
– Это означает, что после новогоднего танго я буду обязана выполнить все, что взбредет вам в голову? – спросила Полина.

Когда назавтра она вошла в палату, Иосиф спал, повернувшись лицом к стене. Его протезы стояли у кровати.
– Все утро тренировался, прикреплял и отстегивал эти ходули, – пояснил Сергей. – Пытался встать на ноги. У Мересьева получалось лучше, – сказал и закашлял тяжело и долго. На его лице появились капли пота. Уже несколько дней он температурил.
О том, что Сергея ночью отправили в госпиталь, ей позвонили рано утром. Добралась туда на такси. Врачи разводили руками, она не хотела верить. С трудом, со многими пересадками, доехала до норсенхома – нужно было привезти мужу настой из трав, рекомендованный целителем. Иосиф лежал на спине с открытыми глазами.
– Как Сергей? Ночью ему было очень плохо? – спросил он. И, не дожидаясь ответа, добавил: – Думал, вы больше не придете.
– Вы думали неверно. Сереже очень плохо, но навещать вас буду. Я твердо намерена победить в нашем споре. Могу даже сказать, что потребую от вас в этом случае. Сказать? Если окажетесь неспособным пригласить меня на танец в новогоднюю ночь, потребую, чтобы вы занимались честно еще и еще.
– Мы будем танцевать, – сказал он зло. – И танцевать в установленный срок.
– Боюсь даже представить, что от меня потребуете в этом случае.
– Мне нельзя продешевить... – и, испугавшись собственных слов, и дерзких, и нахальных, и несвоевременных, пояснил Полине, что им движет обида за нее, обида за чудную женщину, хранителем семейных тайн которой он неожиданно стал. Ее муж ночами рассказывал о своей привязанности к какой-то Светлане. Их связь длилась десятилетия до того, как в его жизни появилась Полина, и не меньшее число лет после этого. Она, преданная и заботливая, ничего не подозревает. А у Сергея не хватает сил даже сейчас перед ней повиниться. Иосиф не знает, верно ли делает, сообщая ей все это сегодня. Ему известны многие подробности. Он сказал то, что сказал, и теперь ее дело решать, хочет ли она извинений от умирающего мужа.
– Милый Иосиф, самые умные мужики заблуждаются, оценивая наши способности. Спасибо, но вы не сообщили мне ничего нового. Я все чувствовала. Чтобы и вы не сомневались в женских возможностях, если хотите, могу с очень большой степенью вероятности сказать, что потребуете от меня, если все же удастся пригласить меня танцевать.
Нет, Иосифу этого не хотелось.
– Мы с тобой еще станцуем! – сказал он себе, когда за Полиной закрылась дверь.

Недели через две после похорон она появилась в норсенхоме. Ее приветствовали, выражали сочувствие и соболезнования и в администрации, где быстро выдали заранее подготовленные документы, и в кабинете тренеров по лечебной физкультуре, куда зашла узнать об успехах Иосифа, и где ей ничего утешительного сказать не смогли. И в коридорах, по которым шла с трудом сдерживаясь, чтобы не бежать к «своей» палате, думая, что все попадающиеся навстречу люди знакомы и небезразличны. Она им нужна. А самому небезразличному, которому после падения вообще запретили десять дней надевать протезы, она просто необходима. Чуть приоткрыв дверь, Полина увидела Иосифа, стоящего на своих двоих. Он стоял, опираясь на спинку кровати. Время от времени поднимал руки на уровень плеч и совсем недолго стоял так, балансируя ими, при этом на лице его появлялась гримаса, больше слов говорящая об испытываемой боли и страданиях.
Она подошла, когда он, опершись о кровать, снял нагрузку с ног. Молча помогла ему сесть. Не очень умело, пока он сам не стал помогать, отстегнула крепление и сняла протезы, отставила их в сторону. Затем, уложив Иосифа, обнажила обе культи. На них даже неопытный взгляд читал следы новых потертостей, местами видны были участки еще не полностью зажившей розовой кожи.
– Все ясно, – сказала она. – Вам десять суток запрещено пользоваться протезами. Напоминаю об этом как заинтересованное лицо.
– Доктор определил у меня легкое сотрясение, вероятно поэтому никак не соображу, в чем ваш интерес. Могу подумать, что вы не прочь выиграть «американку» любой ценой.
– Очень возможно, – Полина попрощалась и вышла. В кабинете начальника русского отдела она обо всем договорилась и через несколько дней вернулась с парой чемоданов.

Войдя в столовую к началу обеда, здороваясь, она сказала:
– Все, здравствуйте, всем хорошего аппетита. Вот я и дома.
Так она и сказала – «Вот я и дома».
А спустя десяток наполненных событиями месяцев на встрече Нового года они танцевали танго. Это было в порядке вещей, и никто не удивился, потому что у всех на глазах изо дня в день Иосиф, не всегда удачно подстрахованный Полиной, вначале очень робкими шагами, падая и подчас разбиваясь, а затем увереннее и увереннее и дольше мерил ходулями коридоры и реабилитационные тренажерные залы. Он поймал кураж, и все читали на его сияющем лице: «Я хожу! Я буду ходить!»
А Полина читала не только это...
Уставшие, веселые и довольные, они подошли к лифту. Их комнаты были на разных этажах.
– Ты меня проводишь? – спросила она. – У меня уйма нерешенных проблем.
– В присутствии твоей соседки обсуждать их будет затруднительно.
Полина нажала кнопку его этажа. Он смотрел на нее с обожанием. Она это чувствовала, но дать себе однозначный ответ – куда послушно идет за ним: под хупу или на Голгофу, не могла. В палате она подошла к окну, долго смотрела на очарование новогодней ночи и иронизировала над своими мыслями – «Сколько ж тебе лет, милая?» И... и одновременно ясно представляла происходящее за спиной. Вот он откинул одеяло... освободился от протезов... остался ни в чем... лег на спину, до пояса натянув простыню, прикрыв культи. Сейчас позовет...
– Иди скорее ко мне, Полюшка, – прозвучал изменившийся от волнения голос.
– Сейчас, – повернувшись к нему и, как всегда, любуясь мускулистым торсом, спешно расстегивая и сбрасывая на пол праздничную одежду, неожиданно громко спросила ну совершенно ненужное:
– Когда же в последний раз ты был с женщиной, Ося?
– Лет двадцать назад, – ответил он задыхаясь. Затем, изловчившись, посадил ее на себя и очень, очень долго им было не до разговоров. Когда пропели вторые петухи, он ее спросил: – Что будет дальше, Полюшка?
И услыхал то, что хотел услышать.
– Ося, – сказала она, с трудом справляясь с дыханием, – после того, что произошло, полагаю, тебе придется на мне жениться. Только ты никому пока об этом не говори. И о том, что было этой ночью. И вообще ничего.
Он обещал.
Наивная женщина!
Уже во время завтрака они получили первые поздравления. И вот уже шесть лет, именно в первый день нового года, их поздравляют с днем свадьбы и сообщают, что они вновь вписаны в Книгу Жизни.

Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии