В семье Рогушиных было ни много ни мало пятеро детей – три девочки: Лидия, Елизавета, Анастасия, и два парня: Александр и Иван. Работать по хозяйству родителям приходилось много, помогали и дети, кто чем мог. Особенно тяжелая пора была весной, летом и осенью.
Все культурные развлечения для деревенской молодежи в те времена сводились к посиделкам по вечерам, на которые собирались девушки и парни. Современному читателю такое название может показаться странным, но тогда это было обыденным явлением для отдыха. В нарядных одеждах девушки сидели на скамейках, кто шил, кто вязал, в общем, занимались рукоделием. Приходили туда парни из близлежащих деревень, некоторые с гармошками. Обменивались шутками, пели частушки, плясали, знакомились поближе, гуляли парами, влюблялись... В наши времена такие посиделки вполне можно было бы назвать местом знакомств. Именно на такой вечеринке Николай и Елизавета встретились и полюбили друг друга. Высокая, стройная чернобровая девушка с большими васильковыми глазами сразу приглянулась одному парню. Она тихо сидела на лавочке рядом с галдящими шумными подругами и, казалось, о чем-то думала. Потом одна из подруг, подтолкнув ее локтем, сказала: «Девоньки, а давайте споем!», и начала:
У мого у милого глаза, как у идола,
Брови черны, как смола,
Настоящий сатана!
Следующий куплет частушек подхватила вторая девушка:
Меня милый так любил,
Даже с лестницы спустил.
Я летела не спеша
Со второго этажа.
Лизавета затянула третий:
Ох, ох, не дай Бог
С стариками знаться!
По колено борода –
Лезет целоваться.
Николай и Лиза стали часто встречаться. Им хорошо было вместе. Николай, невысокий белобрысый юноша с темно-серыми глазами был хорошим парнем: не задиристым, трудолюбивым, спокойным. Красотой не отличался, но в его лице было какое-то обаяние, которое делало его очень привлекательным. Он не пил, был работящим. По натуре Коля казался нерешительным человеком. Елизавета отличалась от многих подруг своей кротостью, застенчивостью. Она была большой рукодельницей: умела шить, вязать, вышивать и готовить, a еще Лиза хорошо пела и знала много стихов.
Шел месяц за месяцем. Через десять месяцев Лиза почувствовала себя плохо: подташнивало, появились частые головокружения. Дарья, Лизина мать, заметила неладное, и пришлось ей все рассказать. Та, всплеснув большими руками, охнула и медленно опустилась на табурет.
– Линька, что ж нам теперь делать-то? Как же мы отцу-то скажем, ведь прибьет обеих! В подоле принесешь. Срам-то какой на всю деревню! – всхлипывая, причитала она.
Лиза заплакала тоже.
– Мамочка, прости, родненькая, Коля любит меня, я тоже, – бормотала она. – Не говори пока отцу, подождем немного. Сначала надо сказать Николаю. Может, он что-нибудь придумает.
– Придумает, придумает, что он может придумать, паскудник?! – ворчала она. Да и ты, девонька, хороша! О чем думала?
Лиза разрыдалась.
– Мамочка, родимая, прости, я поговорю с Колей, он меня любит, мы поженимся, – талдычила Лиза.
– Да ведь это по воде вилами писано – женится аль нет. А если откажется, опозоришь на всю деревню. Да если и свадьбу сыграем, легче ненамного будет. Так или иначе, окровавленной простыни показать-то народу не сможем! Ведь не девкой замуж пойдешь! Деревенские измажут нам ворота дегтем! Стыд-то какой, срамота, – снова запричитала она.
На следующий день Лизавета поговорила с Николаем. Он выслушал ее, не перебивая, затаив дыхание, видно было, что он не ожидал такого поворота событий.
– Не знаю, как я скажу об этом родителям, и как они к этому отнесутся. Я не отказываюсь жениться, я люблю тебя, но все это как-то неожиданно, прямо как снег на голову, – промямлил расстроенный Коля.
По натуре Коля был нерешительным человеком, но то, что он предложил ей чуть позже, поменяло Лизино представление о нем. Через несколько дней они встретились вновь, и он сообщил ей, что им лучше уехать.
– Куда? – испуганно спросила Лиза.
– Да я так думаю, подальше отсюда. Давай махнем в Петроград! (Так до 1924 года назывался Санкт-Петербург.)
– Кто нас там ждет, где мы будем жить? Ой, Коля, я боюсь, – заплакала она.
– Не бойся, дуреха, здесь нам все равно будет не слаще. Я механик. Устроюсь на работу.
А первое время поживем у дядьки, моего крестного. Он хороший, примет. Родители соберут нам на дорогу харчей, да и денег немного дадут. Отец обещал.
– Я поговорю с мамой, а она с отцом. Дай бог, все утрясется, – сказала Елизавета.
На том и порешили.
Лизина мать, красивая, статная, полная женщина с небесного цвета глазами и большой русой косой, аккуратно уложенной вокруг головы, была большой труженицей, хорошей хозяйкой и доброй, любящей матерью. Она немного побаивалась своего мужа, особенно когда тот был пьян. Старалась ему не прекословить ни в чем, дабы не будить в нем «зверя». А тем более, в такой щепетильной ситуации Дарья не знала, с какой стороны подступиться с разговором к мужу. Боялась его реакции. Муж Дарьи – Степан, высокий, широкоплечий, кареглазый мужчина, любил выпить, как, впрочем, все мужики в деревне. Он был работящим, хозяйственным, но с тяжелым вспыльчивым характером, и иногда занимался рукоприкладством. Дарья со слезами на глазах, как могла, объяснила ему всю сложность ситуации. Степан долго молчал, недоуменно выпучив глаза, потом долго ругался, оголтело кричал, стучал кулаком по столу. Его бородатое багрово-красное лицо перекосилось от гнева, огромные руки сжались в кулаки, разъяренный, он схватил табурет и запустил им в открытое окно. Испуганная Дарья с бледным лицом сидела на скамье тихо, словно мышка. Ее охватила нервная дрожь, в груди все клокотало, а померкшие, с безжизненным взглядом, застывшие глаза с ужасом смотрели на мужа. «Только бы не прибил», – мелькнуло у нее в голове.
Вволю накричавшись, Степан устало опустил свое огромное тело на табурет и в конце концов произнес:
– Не было печали, так черти накачали! Мать, зови паскудницу!
Дарья, всхлипывая и крестясь, пошла в другую комнату за дочерью.
– Повинись, детка, перед батькой, а я постараюсь не дать тебя в обиду, – шептала Дарья, боясь, что Елизавета попадет ему под горячую руку.
С заплаканным, припухшим лицом дочь медленно волоча подкосившиеся от страха отцовского гнева ноги, вошла из комнату. Отец сидел на табуретке возле стола, и лицо его было чернее ночи.
– Ну, что, Лизавета, делать будем? – к их удивлению, негромко спросил он.
– Папочка, родненький, прости, Христа ради, меня, дуру грешную, – взмолилась Лиза.
– Мы любим друг друга, и Николай увезет меня отсюда в Петроград к его крестному. Мы не будем вам обузой. Только прости, не держи зла, я люблю вас, – как из пулемета выпалила Лиза и разрыдалась.
Сначала из уст отца последовала череда непристойных ругательств (смущать которыми не хотелось бы уважаемого читателя), а потом, помолчав немного и глубоко вздохнув, он произнес: «Скатертью дорожка!»
Так Лиза и Николай оказались в Петрограде, и для них началась новая, непривычная, суетливая жизнь в большом городе. Петроград удивил их своим размером и великолепием. Вечерами они любили гулять по городу, но особенно им нравились прогулки по набережной Невы.
После рождения ребенка, дочки Марии, у них появилась и своя комната в коммуналке, где кроме них было еще трое соседей. Время шло. Когда Маша пошла в школу, Елизавету приняли на работу в ЗАГС, где она регистрировала браки. Домой приходила поздно, а Марийка в ее-то годы, с 9 лет, уже умела стряпать, как любил говорить ее отец.
B июне 1941 года грянула война. Началась эвакуация, но семья осталась в городе. Мария с ребятами тушили зажигательные снаряды на крыше дома, а Елизавету направили работать в милицию, присвоив ей звание младшего лейтенанта. Когда гитлеровцы подошли к городу, началась блокада Ленинграда. Жителям выдали карточки, по которым рабочим и инженерно-техническим работникам давали по 400 граммов хлеба в сутки, а всем остальным – по 200. Люди умирали прямо на улицах. Трупы не успевали убирать. По городу бродили крысы. Однажды Елизавета видела, как целое полчище крыс пересекало трамвайные пути. Были случаи каннибализма. Крали детей. Однажды Елизавета пришла домой очень расстроенной, с заплаканным, землистого цвета лицом.
– Что случилось? – спросил Николай. – На тебе лица нет.
– Сегодня у нас был рейд в одну квартиру, жильцы которой подозревались в краже ребенка. Ты и представить себе не можешь, что я видела!
Муж и дочь неподвижно сидели, затаив дыхание.
– Даже не знаю, как и сказать, – со слезами на глазах тихо прошептала Елизавета. – Я видела вареное человеческое мясо. Это было мясо украденного ребенка, – продолжала она. – Когда мы вошли в квартиру, на кухонной плите стояла большая кастрюля, в ней кипела вода, а в воде оказалось детское мясо, – плача, проговорила Лиза.
– Почему вы так решили? – недоуменно спросил Николай.
– Да потому что в коридоре стоял большой сундук, а когда мы его отодвинули, то обнаружили кости ребенка. Эти садисты еще не успели их выбросить!
После рассказа матери впечатлительная Маша не могла заснуть всю ночь: ей чудились ужасы услышанной истории.
Но как бы ни было тяжело, а время шло своим чередом. Продолжавшаяся почти 900 дней, а если точнее, 871 день, блокада города на Неве была, наконец, прорвана 27 января 1944 года. Весной 1945-го настал долгожданный День Победы. Разрушенный город постепенно восстанавливался. Началась мирная жизнь. Трудно даже представить, сколько страданий и горя выпало на долю этого поколения, сколько трудностей и лишений пришлось преодолеть. Но люди выстояли и победили! В Великой Отечественной войне погибли миллионы человек! В День Победы все были настолько счастливы, что чужие люди прямо на улицах обнимали и целовали друг друга со слезами на глазах, как самые близкие. Как тут не вспомнить слова песни «День Победы»:
Это праздник
С сединою на висках.
Это радость
Со слезами на глазах.
Сразу после окончания войны Маша на дне рождения подруги познакомилась с молодым красивым военным. Он был мичманом Военно-морского флота и воевал на легендарном Невском «пятачке» Невская Дубровка, откуда не многие вернулись живыми. Он проводил девушку домой, познакомился с родителями. Молодые люди стали встречаться. Оказалось, что Николай (тезка отца Маши) родом с Украины, его призвали на военную службу, и он остался на сверхсрочную. Стройный, подтянутый, с густыми черными вьющимися волосами, мичман приглянулся родителям, а Машенька в свои восемнадцать влюбилась в него по уши. Николай стал часто бывать у них дома, приносить Машиным родителям продукты, так как военным выдавали консервы и другой провиант. Вскоре он сделал Маше предложение и сказал, что перед свадьбой поедет проведать мать и сестру на Украине.
Лицо Марии сияло от счастья, как начищенный самовар. Еще бы! После войны парней было днем с огнем не сыскать, сколько их полегло на полях сражений! А сколько вернулось инвалидами! А здесь молодой, здоровый, красивый – как же не влюбиться! А еще Николай обладал красивым баритоном и играл на баяне. Он освоил баян, еще будучи мальчишкой. Николай рассказывал, что в селе его звали поиграть на свадьбах, ну и, конечно, угощали кто чем мог, а он все угощения приносил домой матери. У его мамы Варвары было шестеро детей, мал мала меньше.
А еще он рассказал историю, потрясшую до глубины души всю Машину семью. Оказывается, на то время, когда мать родила его, она стала вдовой. Поднимать шестерых детей в тяжелые послереволюционные годы одной было практически невозможно. Ее подруга, оказавшаяся в подобной ситуации, предложила ей свезти малюток в приют. Варвара долго не могла решиться на это, но, в конце концов, согласилась. Запеленав младенцев в теплые одеяльца, подруги положили их на подводу и сели сами. Назвать дорогу, по которой старая кобыла тащила телегу, дорогой – значило ничего не сказать. Это были сплошные колдобины и ямины. Уставшие, изможденные заботами и работой женщины кемарили во время пути. Вдруг Варвара вскрикнула:
– Ой мамочки, Боже мой, где же Никола?
Один сверток с ребенком исчез. Лошадь остановили и повернули назад. Варвара нашла своего мальчика в одеяльце на дороге.
– Слава Господи, все в порядке! – Малыш был цел и невредим, наверное, потому что закутан во множество теплых тряпок и в сравнительно большое лоскутное одеяльце. Варвара прижала его к своей груди и, рыдая, проголосила:
– Родной ты мой, видно, не судьба тебе расти без меня, прости ты меня, золотце, за грех мой, за то, что я хотела сотворить с тобой, и ты, Господи, прости.
Так Никола-путешественник, как Николай называл себя позже, вернулся в отчий дом.
Николай уехал, пообещав вернуться через месяц и привезти гостинцев, а для Марии начались тяжелые дни ожидания. Прошел месяц, минул второй, подходил к концу третий, а Николая все не было. Мария выплакала все глаза, но от любимого не было никакой весточки. Она открылась матери, что чувствует себя неважно: похоже, что беременна. Сначала Мария не хотела в это верить, потому как переспали они всего один раз, перед его отъездом. Она его очень любила и была счастлива от предложения выйти за него замуж, верила ему без всякой тени сомнения, а теперь не знала, что делать. Мама переживала вместе с ней, да и отец тоже. Они прекрасно помнили свою молодость и не винили дочку. От Николая не было никакой весточки, и на семейном совете решили, что нужно сделать аборт.
Решить-то решили, но как? Ведь в послевоенные сталинские годы аборты были запрещены. За это сажали в тюрьму! Причем виноватыми считались две стороны – женщина, которая сделала аборт, и тот, кто этот аборт делал. Через знакомых нашли бабку, у которой побывала не одна женщина, и отправились к ней. Бабка помучила Машу изрядно и сказала, что вскоре плод должен выйти. Елизавета привезла дочку домой. Вот тут-то все и началось: озноб, температура, дикие боли. Шли часы, а Марии становилось все хуже и хуже. Лиза была в отчаянии, плакала, сидя у кровати дочери и не знала, что делать. Пришла соседка по квартире и посоветовала срочно вызвать скорую помощь.
– Лиза, ничего не бойся, ведь если не вызовешь скорую, ты потеряешь дочь! Что может быть ужаснее этого! – со слезами в голосе прокричала она.
Набрали номер скорой, сказав, что открылось кровотечение. Приехали довольно быстро. Когда позвонили в дверь, соседка побежала открывать. И именно в тот самый момент Мария вскрикнула от резкой боли, и появился мертвый плод. Мать, недолго думая, быстро схватила его (это был мальчик) и бросила в медный тазик, стоявший под кроватью. Дверь в комнату отворилась, и вошли медицинские работники. Врач расспрашивал Елизавету, что случилось, и та, скрыв реальные события, сказала, что у дочери началось кровотечение. Чувствовалось, что врач не очень-то ей поверил, и спросил у Маши, так ли это было на самом деле, и не предпринимала ли она попытки сделать аборт. Девушка подтвердила слова матери. Скорая доставила Марию в больницу, она была на волосок от смерти, но, к великому счастью, ее жизнь была спасена.
Впоследствии уже бабушка Лиза рассказала взрослой внучке эту печальную историю и, думается, неспроста. Она всегда называла женщин мученицами и, скорей всего, хотела, чтобы внучка не повторила ошибку матери, слепо доверяясь парням. Да и Мария всегда говорила дочке: «Гулять-тo гуляй, но голову не теряй!»
Прошел год. Однажды вечером в дверь позвонили. Отец Марии открыл дверь и замер от неожиданности: на пороге с большим чемоданом и с цветами в руке стоял Николай. Отец Марии не знал, что и сказать. Первым заговорил Николай:
– Здравствуйте, вот я и вернулся, а Мария дома?
– Да где ж ей еще быть, – мрачно буркнул отец. – Ну, проходи, коль пришел.
Когда они вошли в просторную комнату с большим столом посередине, за которым сидела Мария, наступила гробовая тишина. Маша смотрела на любимого удивленно-счастливыми глазами и с открытым ртом.
– Здравствуйте, – смущенно и неуверенно вымолвил он. – Я вернулся, моя хорошая, прости за долгое молчание, да и вы, тетя Лиза и дядя Коля, простите.
Сели вокруг стола, и Николай начал: «Когда я прибыл на родину, мать и сестра очень обрадовались, не могли наглядеться на меня. Я помогал им по хозяйству и сказал, что обещал через месяц вернуться в Ленинград (после смерти В. И. Ленина Петроград был переименован в Ленинград), к любимой девушке. Сказал, что хочу жениться. Мать заплакала, сестра запричитала.
– Зачем тебе москалька (так они называли русских), – у нас столько гарных дивчат, выбирай любую! Останешься здесь, и нам будет веселее, мы так соскучились.
На меня нашло какое-то помутнение, не знаю, как это вышло. Они пытались сватать мне невест, но, так или иначе, я не смог забыть Машу. И вот я здесь. В общем, Маша, если можешь, прости, если еще любишь, выходи за меня. И вы, тетя Лиза и дядя Коля, простите.
Маша не могла скрыть своей радости, и этого нельзя было не заметить.
– Ну что ж, – произнес дядя Коля, – надо отпраздновать возвращение блудного сына!
– Конечно же! Я вот тут гостинцев вам привез и горилки привез, мамка сама делала, чистая, как слеза. Вам обязательно понравится. Сало домашнее и колбаска тоже очень вкусные.
Елизавета накрыла на стол, и гостинцы пригодились. Рассказали Николаю о пережитом в связи с Машиной беременностью.
– Ну, да дело прошлое, – сказала Лизавета, – нечего раны бередить.
Вскоре сыграли свадьбу. Дома. Приглашены были только родственники и близкие друзья, да и неудивительно: послевоенные годы, простая рабочая семья, потерявшая все во время войны. Нет, было бы неправильно сказать – все. Это касалось только материальных ценностей. Любовь к жизни, друг к другу, умение выстоять, не согнуться, бороться и победить, доверие к людям и умение прощать они пронесли через всю их тяжелую, полную страданий жизнь.
Но и на этом испытания не закончились. Радость от победы и свадьбы дочери была омрачена трагическим событием. Вскоре после свадьбы семью настигло несчастье: от прободения язвы желудка умер отец Марии. Сказались блокадные годы.
Молодые жили вместе с родителями в одной комнате. Николай мечтал о сыне. Вскоре Маша забеременела и, к великому сожалению мужа, родила дочь. Когда он узнал, что это девочка, он выглядел не очень-то радостным, скорее даже огорченным, ведь его мечты не осуществились. Теща его успокоила: «Так ведь девочки тоже деточки!» Через четыре года появился на свет второй ребенок. И опять ожидания Николая не оправдались! Он очень любил старшую дочь, но хотел сына и, казалось, не был рад рождению второй дочери. А Мария сказала: «Это тебя, Коленька, Бог наказал за потерю нашего первенца». Коля любил девочек и называл их своими красавицами, но особенной любовью пользовалась младшенькая.
Вскоре у них появилась еще одна маленькая – восьмиметровая – комнатушка, вход в которую был прямо с кухни. Не ахти какое улучшение жилищных условий, но семья была благодарна судьбе и за это. Жили молодые неплохо. Муж Мариюшки, как называла ее Елизавета, был хорошим семьянином: любил детей, жену, хорошо относился к теще, все деньги приносил в дом. Но было одно но, которое осложняло их отношения: властный, крутой, своенравный характер Николая.
– Не бери в голову, детка, перемелется – мука будет. – Успокаивала мать Марию. – Уступи, не перечь, будь умнее, а то не приведи господь, попадешь под горячую руку – себе же хуже сделаешь. Характер-то у него хохляцкий: раздражительный, резкий, неуравновешенный. Так он еще и военный, а это значит, привык командовать. Всяк молодец на свой образец, – добавила она.
Елизавета продолжала:
– Знаешь, Машенька, сколько молодых девушек мечтает о замужестве, да женихов на всех-то не хватает. А Коля у тебя и деньги хорошие зарабатывает, и семью любит, все в дом тащит, а еще и красавец какой, прямо из-под ручки посмотреть. Женщины заглядываются на него! Моя хорошая, всего-то не выберешь, надо быть терпимой, деток растить. Ведь как в пословице говорится: «Терпи, казак, атаманом будешь!» А это, доченька, народная мудрость, с ней не поспоришь.
И Маша старалась изо всех сил следовать советам матери.
«Конечно, мамочка права», – размышляла она, но от этого ей не становилось легче.
Мария была женщиной небольшого роста, миниатюрная, с выразительными бархатнo-карими глазами, прямым носом и аккуратным маленьким ротиком. Шустрая, жизнерадостная, веселая, очень подвижная, общительная и дружелюбная, она обладала спокойным, уравновешенным, сдержанным и сговорчивым характером. Ее покладистый характер позволял ей избегать конфликтов, разрешать их мирным путем. Но, тем не менее, ей не всегда удавалось обходить острые углы в отношениях с мужем. Порой она спорила с Николаем, ей не нравилась его категоричность по отношению к другим, а иногда – излишняя прямолинейность.
Он любил поругивать молодежь, считал, что они не уважают ветеранов, и был нетерпим к молодым людям, не уступающим место ветеранам в транспорте. Замечания делал всегда в резкой, а то и грубой форме, и Мария не любила ездить с ним в общественном транспорте. Как она ни уговаривала его быть тактичнее и держать себя в руках, ничего изменить в поведении мужа она так и не смогла.
Воспитанием дочек занимались женщины. Николай поздно приходил со службы, но по выходным дням он любил гулять с девочками: возил на санках, учил кататься на коньках. Летом семья снимала комнату в пригороде Ленинграда, чтобы дети набирались сил на свежем воздухе. Бабушка Лиза души не чаяла во внучках, и они отвечали взаимностью. Елизавета любила Пушкина и знала много его стихов. Младшая внучка заучивала их со слов бабушки, так быстрее запоминалось. Сокровенными тайнами она делилась с бабулей: кто ей нравится в классе, кто записку любовную ей написал, кто в кино пригласил...
Елизавета любила молодежь, и всегда находила с ней общий язык. Когда заходили ребята из класса, она встречала их с улыбкой и старалась чем-нибудь угостить. У нее всегда находились какие-нибудь шутки да прибаутки. Ребята всегда говорили: «Какая у тебя замечательная бабушка!» Бабушка Лиза знала много пословиц и поговорок. К примеру, когда внучки приходили вечером со свиданий и говорили, что голодны, она говорила, улыбаясь: «Цыганский сын гуляньем сыт». Любила поучать внучек насчет парней: «Не тот хорош, кто лицом пригож, а тот хорош, кто для дела гож» или «С лица воду не пить». Ей очень нравился Саша, одноклассник младшей внучки Аленки. Как-то внучка спросила ее, почему. Ответ был кратким: «Видно сокола по полету».
Однажды вечером Валентина, соседка по квартире, вернувшись с работы домой, сообщила Маше:
– Маруся, а я видела твоего Николая в обществе женщины.
– Ну, и что ты этим хочешь сказать? – спросила Мария.
– Да так, ничего особенного, шли под ручку и улыбались, я постаралась не попасться им на глаза, – продолжила соседка.
Маша нервничала, но собралась и ответила:
– Ну что ж, Николай видный мужчина, нравится женщинам, и я горжусь, ведь муж-то он мой, а нравиться не запретишь.
Войдя в комнату, Маша заплакала, а когда Елизавета вернулась с работы, рассказала о разговоре с соседкой.
– Вот люди, дай только посплетничать. Не обращай на нее внимания, это она от зависти тебе наплела, саму-то никто замуж не берет, – старалась она успокоить дочь. – На каждый роток не накинешь платок.
– Не думаю, – ответила Мария. – Он интересный мужчина, а значит, нравится женщинам. Глядишь, и уведет какая-нибудь краля.
– Да что ты такое говоришь, дуреха! Даже если какая и захочет – не уйдет, он любит семью. А если и погуляет, так постарайся закрыть на это глаза. Не смылится! Все они, кобели, рано или поздно начинают ходить налево. Мой тебе совет – встреть его, как ни в чем ни бывало, как будто ты ничего не знаешь. Надо жить с надеждой на лучшее. Перемелется – мука будет. Жизнь, она как зебра, полосатая, и если сегодня плохо, завтра обязательно будет хорошо, – ласково улыбаясь, молвила она. И добавила: – Всегда надо надеяться на лучшее. Без надежды – что без одежды: и в теплую погоду замерзнешь!
Мария очень любила мужа, подлаживалась к его характеру, на многие вещи старалась закрывать глаза, и всегда надеялась на лучшее, но, как поется в ее любимой песне:
Каким ты был, таким остался,
Орел степной, казак лихой.
Каким ты был, таким ты и остался,
Но ты и дорог мне такой.
Елизавета говорила дочке: «Поживем – увидим. Время покажет». И время показало. Николай всю жизнь погуливал от Марии. Она никогда не следила за ним, и у нее не было этому прямых доказательств, но, как и каждая любящая женщина, она чувствовала сердцем. Мария и Николай прожили вместе почти 50 лет: вырастили дочек, троих внуков и дождались двух правнуков. Маша умерла первой, в 69 лет, а Николай, хотя и был старше ее на 8 лет, пережил ее и умер в 90.
Так закончилась история жизни Марии и Николая. В отношениях мужа и жены всякое бывает, не зря говорят: жизнь прожить – не поле перейти. Каждая семья счастлива или нет по-своему, и, как правильно заметил поэт Михаил Танич:
Кто ошибется, кто угадает –
Разное счастье нам выпадает.
Счастье – такая трудная штука:
То дальнозорко, то близоруко.
Часто простое кажется вздорным,
Черное – белым, белое – черным.
Мария и Николай любили друг друга, любили сердцем и разумом, долгое время притирались друг к другу, ссорились и мирились, выстраивали семейные отношения и сумели сохранить семью. И кто знает, может быть, откуда-то с небес Николай и Мария как ангелы-хранители наблюдают за своими детьми, внуками и правнуками, оберегая их от невзгод и напастей.
Алена Елова
Город белокаменный, веселый, красивый, с садами, со старинными прекрасными церквами, башнями и воротами; город с физиономией. Ярославль носит на каждом шагу следы древности, прежнего значения, прежней исторической жизни. Церквей бездна и почти ни одной – новой архитектуры; почти все пятиглавые, с оградами, с зеленым двором или садом вокруг.