...это были две перелетные птицы, самец и самка, которых поймали и заставили жить в отдельных клетках.
А. Чехов. «Дама с собачкой»

Вадим рано женился. Получилось так. Поссорился со своей Иркой – выдерживал характер, и вдруг узнал, что она вернулась к своему бывшему. Огорчился очень. Как-то встретил на улице девчушку из соседнего общежития. Вспомнил, что встречал ее раньше. Ирка симпатичней, но... Подошел к ней. Она совсем не удивилась.

– Я Вадим, – сказал, – а вы... ты?..
– Я Клава, – ответила.
Поговорили. Клава приехала сюда на полгода из другого города на специализацию.
– Может, сходим сегодня в кино? – предложил Вадим
– Сходим.
С этого все и началось. Кино, кафешки, танцплощадка. Бывали они и у него дома, когда родители отсутствовали. Было ему с ней легко. Редко спорила. Да и нравилась она ему все больше и больше. А через какое-то время он женился на ней – и как порядочный человек, и таки назло Ирке.
Вадим хорошо относился к жене. Заботливая, хозяйственная. Быт держался на ней. Опять-таки, общая радость – шустрый мальчуган. Ну, поворчит иногда, не без этого, – то в пыльной обуви вошел в спальню, то не те брюки надел, а она из стирки не вылазит… Гостей принимала, но без особого энтузиазма. Не жаловала шумные компании. Затевать уборку после них, перемывать горы посуды. Вадим, конечно, помогает, но все-таки... А так чисто, спокойно, пылинки не увидишь. Друзья постепенно отвалили, но ничего, жить можно.
Вадим, простой советский инженер, пытался достать путевку в семейный Дом отдыха, но не получилось. Местком выделил ему две путевки (ему и жене) в обычный Дом отдыха. Жили там, естественно, отдельно. Он в мужском корпусе, она – в женском. Нравственность коммуняки блюли строго. Правда, в многочисленных охотничьих домиках, спецпансионатах, спецсанаториях, где веселились номенклатурные чины, царили нравы, по сравнению с которыми Афинские ночи древней Эллады кажутся первозданной невинностью.
Большинство отдыхающих приехали сюда без жен и мужей и ходили как бы в холостых. Танцы, тайные свидания в укромных уголках густой живописной рощи…
Вадим хорошо относился к жене, но вокруг столько молодых, стройных, длинноногих и свободных женщин. Да и на него заглядывались – крепкий, мускулистый.
– Ну чего ты страдаешь, – пожалел его сосед по комнате, немолодой, ордена на потертом пиджаке, в прошлом передовик производства, – сходи со своей в рощу и, главное, вообрази, что ты с чужой.
Старческий рот разошелся в плотоядном оскале. Вадим так и сделал. Сходил. Вообразил. Черт возьми! Таки приятней, чем со своей…
Домой вернулись довольные. Пошли будни. Грех жаловаться – у него устойчивый быт. Очень даже. Такой, что в один прекрасный день и осточертеть может. И потом, можно ли каждый день воображать? Через какое-то время у Вадима появилась Нина. Работала в смежном предприятии, часто встречались по работе, ни о чем таком не думал, да вот... Одним словом, случилось. Нина совсем не разлучница. Совсем наоборот. Она отдушина, этакое освежение чувств. Побудешь с ней, активней потом с женой получается…
Вадим хорошо относился к жене, и когда она сказала, что собирается съездить с сыном на недельку к своей маме, его, так сказать, любимой теще («мама так соскучилась по внуку!»), постарался не выдать своей радости.

Проводив своих, он прямо из уличного таксофона позвонил Нине. Ответила сестра.
– Ниночку срочно отправили в командировку. Она вам звонила, но не застала. Когда вернется? Дней через десять.
«Надо же, – огорченно подумал Вадим, – сработал-таки подлый закон бутерброда». И хотя бутерброд подличает совсем по другому поводу, настроение все равно противное.
Из дому, чтобы чем-то занять себя, позвонил своему приятелю-сослуживцу. Тот взвыл от восторга и досады одновременно.
– Так у тебя свободная берлога? Что же ты мне раньше-то не сказал? Сварганили бы чего-нибудь. Сейчас, как назло, пришли гости. Знаешь что, звякни Катьке из планового. Она на холостом ходу – недавно с мужем развелась. Нет, номера не знаю. Позвони в справочную. Фамилия? – он хмыкнул, – никогда фамилию не спрашиваю. Ладно, потерпи до завтра.
Вадим включил телевизор, пробежался по каналам – ничего интересного. Холодный осенний вечер подкрался незаметно. Тоска зеленая.
Зазвонил телефон.
– Алле… Это Фима?
– Какой еще Фима?
– Извиняюсь, я, кажется, ошибся…
«Почему бы и мне не ошибиться?», – подумалось Вадиму. Он повеселел. Ошибаться – так ошибаться! Та-а-к. Какие в нашем городе телефонные номера? Правильно – семизначные. Как у французов. Число семь у них счастливое. Теперь сядем поудобней, глаза в сторону, нащупаем диск. Итак, как поется в какой-то опере, мы на-а-чи-наем. Вадим вслепую набрал семь цифр. Едва раздался зуммер, кто-то заинтересованно откликнулся:
– Райотдел КГБ слушает.
Трубка сама дернулась из рук. Пропащий вечер. Посидел немного и поймал себя на том, что снова набирает какие-то цифры. Да нет, ерунда все это, но тут услышал мягкий женский голос.
– Это я.
– Кто? – глупо переспросил он.
– Сказала ведь. Я.
Неужели ему только показалось, что в комнате стало светлее? Хотел ответить, но слова исчезли напрочь. И снова тот же голос:
– Спокойной ночи.
Господи! Да что это такое? Он уловил движение ее руки. Секунда – и все исчезнет. Тут его, наконец, прорвало.
– Послушайте, – закричал он, – умоляю, не уходите. Понимаете, я набрал ваш номер вслепую, наугад, и если вы сейчас бросите трубку, я уже никогда в жизни не смогу вам позвонить.
– Так вы шутник… Номера не знаете, перезвонить не сможете. И не надо.
– Нет, надо! Очень даже надо! – Его понесло. Слова вылетали с частотой пулеметной очереди. – Я, может, ждал этот вечер всю жизнь. Ждал вас… И я вас нашел… Пусть случайно, но нашел…
– А что вы обо мне знаете?
– Ничего. Ничего не знаю о вас, но… А что, если это предопределено свыше, если это судьба? Разве такого не может быть?
Его трясло. Если она прервет разговор, жизнь его станет пустой и бессмысленной. «Что со мной происходит?», – с удивлением пронеслось в голове. Он посмотрел на себя со стороны и ужаснулся – машина, потерявшая на полном ходу тормоза. И не остановить ее.
– Я прошу вас… Умоляю… Я один… И не только сейчас… Я один и в своей семье. Мне тоскливо и плохо… Я хочу вас видеть… Почему вы молчите? Вы не можете говорить? Вы не одна?
– Не одна.
– Давайте встретимся. Где вам удобней? Если б вы могли сейчас приехать ко мне – большего счастья я бы себе не желал. Я живу на улице Роз…
– О, знаменитый Цветочный базар!
– Именно. Большой дом, что рядом, квартира 20.

Снова молчание. В одной из бесчисленных сот-квартир большого города молодая женщина слушала порывистые излияния незнакомого мужчины, невесть каким образом извлекшего ее из миллиона жителей, и каждую секунду порывалась бросить трубку. Вот только сердце металось, как запертая в клетке птица.
«Всегда я их находила, – говорила она про себя, – лепила ангелов, а они оборачивались… Лучше не вспоминать. И вообще, обитает ли где свободный и нормальный мужчина моих лет? Вот и дожила – в моем «переходном возрасте» ни ребенка, ни мужа. Зато общественница, как же! Получила сегодня почетное задание – организовать юбилей дряхлому мэтру Августу Юльевичу. Гордись, красавица! А когда в последний раз с мужиком была? Не упомню даже. Сегодня кто-то нашел меня. Кто он? Каков он? Ничего непонятно, но говорит, похоже, искренне. Похоже, ему действительно плохо. А вдруг он прав, и это судьба… Судьба жить ему и мне двойной жизнью, и поломать семью – это не для меня. Нет, не надо, не надо, не на…» И неожиданно для самой себя...
– Н-не обещаю, но не исключено,– она ли произнесла, или сам дьявол произнес ее голосом.
Она ужаснулась – «это же головой в омут!». Пусть! Ее охватил азарт. Сыграем с судьбой еще раз! И в последнюю минуту дала слабинку. Нет, поедет. Но как только появится у него, первое, что скажет: «Учтите, мои друзья знают, где я нахожусь».
В комнату заглянула мама.
– Уходишь?
– Угу. Понимаешь, мне завтра обязательно нужно представить макет. Возможно, я задержусь в мастерской. Начальство торопит, понимаешь…
Мама согласно кивнула. Мамы, они все понимают…
Едва закончив разговор, Вадим заметался по квартире. Коньяк – это всегда есть, кофе тоже оказался. Открыл дверцу холодильника – вот это да! Внизу лежала коробка дорогих шоколадных конфет. Ясное дело – жена купила в подарок своей мамочке, но забыла взять. Воспользуемся. Ничего страшного, достанем потом любимой теще две такие коробки, сколько б ни стоили. Черт возьми! Как он одет? Содрал с себя шаровары и свитер, облачился в лучший костюм с галстуком. А в висках стучало: «не придет, не придет, не придет… С какой стати женщина станет ночью ездить к незнакомому мужчине?»
Действительно, с какой стати? Но если не придет, это… это будет ужасно. Неужели стрелки на часах остановились? Двигайтесь, гады!
В дверь легко постучали. Он не успел удивиться, почему это стучат, а не звонят – метнулся открывать. На пороге стояла она. Тонкая талия. Длинные волосы в капельках дождя. Они смотрели друг на друга. Смотрели. Вдруг она громко рассмеялась. И все – напряжение сразу исчезло. Обоим стало легко и спокойно.
– Пожалуйста, проходите.
Вадим помог ей снять плащ.
– Меня зовут Надя, – сказала она, усаживаясь в мягкое кресло у журнального столика. Подумала: «И чего я испугалась в последнюю минуту...»
– Вадим, – ответил он, садясь в кресло напротив.
Она бросила на него острый изучающий взгляд.
– Знаете, именно таким я вас и представляла.
– Как это?
– Был один знаменитый профессор. Он по одной-единственной кости восстанавливал облик животного или человека. Я, правда, располагала другим материалом – вашим голосом, но мне помогла моя профессия. Я скульптор.

Вадим приготовил кофе. Открыл коньяк. Наполнил рюмки.
– За встречу.
Пригубив коньяк, она снова заговорила.
– Улица Роз… Прекрасное название. Древние греки считали розу цветком влюбленных и даже посвятили ее богине Афродите. Вадим, вы никогда не задумывались, почему роза рождается с шипами? Они что – средство защиты или оборотная сторона любви?
– Увы, не задумывался, но вспомнил кое-что другое…
Она заметила висящую на стене семейную фотографию. «Она – так себе. Мальчишечка – прелесть. А он в жизни лучше, чем на фото».
– Что именно?
… – так вот, – продолжал Вадим, – где-то в Африке обитает особая порода птиц. Когда встречаются молодые… Он запнулся. В журнале «Вокруг света», где он об этом вычитал, было сказано – «молодые особи», но в данной ситуации такое как-то не произносилось.
– Когда встречаются молодые… – медленно повторил он.
– Он и она…
Точнее не скажешь!
– Да, да, он и она, и когда решают соединить свои судьбы, то исполняют особый танец. Танец любви.
– Интересно.
– Правда?
– Интересно, почему вы вспомнили об этом сейчас…
Он не ответил. Включил магнитофон. Полилась мелодия популярного танго. Он подошел к ней. Галантно поклонился. Она встала. Медленно поплыли в танце. Вадим осторожно обнял ее за талию и привлек к себе. Он почувствовал прикосновение ее бедер – и вспыхнула искра. Он жадно потянулся к ее лакомым неярким губам, и она, разгоряченная, отвернула лицо и сказала:
– Я не знаю, что будет завтра, через месяц, через год, через вечность. Я молю только, чтобы нам никогда не было больно за этот безумный вечер.

2
И было завтра. И был месяц. И был год…
– Вадим, к телефону!
Оторвавшись от заваленного схемами стола, он бросился к аппарату. Сослуживцы, двое мужчин и одна женщина, с которыми он делил рабочий кабинет, понятливо переглянулись.
– Это я, – два таких родных слова, – есть новость. Моя Ленка уезжает на три дня.
У Нади было много подружек, но ближе всех была Ленка. Ближе и инициативней. Бывало, звонит Наде: «Сегодня я приглашена в кино. Двухсерийное. Потом заедем в кафешку. Ключи под ковриком». На этот раз – царский подарок.
– Ушам своим не верю.
Оба счастливо засмеялись.
Сегодня четверг. После работы на минутку заедет домой. Объяснит – на дальнем, самом дальнем объекте случилось ЧП, необходимо сейчас же, немедленно выехать. В пятницу использует положенный ему отгул. Затем суббота и воскресенье. Как по заказу.
Едва заняв Ленкину квартиру и бросив на кухне захваченную провизию, они устремились в комнату и стали быстро раздеваться. Два переплетенных клубящихся тела упали на диван. Они пили друг друга глубокими ненасытными глотками. В одном из порывов они скатились на пол, и прелестное в своем разнообразии слияние продолжалось на широком ворсистом ковре.

«Слияние» – ее слово. Однажды так получилось, что они не встречались почти месяц. Командировки, то да се… Когда же они, наконец, остались одни в той же Ленкиной квартире, Вадим, прижимая ее к себе, произнес
– Как долго мы не виделись, не…
– Сливались…
Точнее не скажешь! Тогда и появилось у них свое кодовое обозначение близости. Сейчас, как всегда раньше, им казалось, что не смогут оторваться друг от друга, но «то самое», за что порой и умереть не жалко, приближалось, приближалось, приближалось…
– Говори… – взмолилась она
Вадим хорошо все знал. Она всегда из последних сил сдерживала «то самое», пока он не скажет, не прокричит… Знал и молчал, продлевая себе и ей мучительно-сладостную пытку.
– Говори… говори же!
И в стонах разрывая слова, он говорил:
– Ты прекрасна… ты божественна… я люблю тебя… ты вся моя жизнь…
И тогда лишь они вместе возносились в облака. Три дня и три ночи. Оазис в «сплошных лихорадках буден».
С тех пор, как Надя впервые переступила порог его квартиры, Нина была тут же забыта. Он уже не мыслил жизни без Нади. И внутренне готовил себя к тому, чтобы, как говорится, «решить вопрос». Да все откладывал. Тем более что Надя никогда об этом не заговаривала. Так что внешне ничего вроде не изменилось. Вадим все так же помогал по хозяйству, посещал в школе родительские собрания.

Однако… Ночью, ложась, как обычно, в одну с женой постель, он раздражался и досадовал. «Еще и это…» И делая над собой усилие, вымучивал иногда некое подобие чего-то там... А жена не упрекала, не спрашивала. Не спрашивала и о том, почему это в последнее время безмерно участились собрания, заседания, симпозиумы, конференции, срочные командировки. Только вот на переносице появилась глубокая складка. Она сорвалась лишь однажды, когда Вадим вернулся с очередного затянувшегося «симпозиума». Неожиданно подбежав к нему, она дернула за ворот рубашки, да так, что пуговицы отлетели.
– Сними! Сними сейчас же! – истерично закричала она
– Что с тобой?
– Сними, говорю!
– Почему?
– Грязная потому что.
– Но я только надел.
– Все равно – грязная.
Она яростно срывала с него рубашку, надорвала ее в двух местах, отстала, заперлась в ванной, и Вадим услышал сдержанные рыдания. Нехорошо ему стало...
Настало лето. Иногда Надя просила: «Давай заблудимся». И они терялись в запутанных, утопающих в акациях и липах, улочках старого города. Им было тепло и уютно. Они говорили и молчали, молчали и говорили, и ни за что на свете не смогли бы пересказать эти свои разговоры. Почти на каждом шагу располагались пивные лотки. Город славился своим пивзаводом. Продукция его отправлялась даже на экспорт. Вокруг лотков постоянно суетились сомнительные личности, именуемые на местном жаргоне ханыгами.
Надя любила пиво. Когда они с Вадимом подходили к лотку, ханыги расступались. Она возникала, как озарение, красивая, стройная, легкая. Доставала из сумочки дефицитную тараньку, разрезала ее изящным ножичком на мелкие кусочки и раздавала всем вокруг. Пиво с таранькой! Что может быть вкуснее? Ханыги смотрели на нее с обожанием. Хлопали Вадима по плечу – молодец, паря, такую фемину отхватил!
Иногда Надя приводила его в свою мастерскую, показывала свои работы, объясняла. Он все хвалил, но, увы, не впечатлялся. Она не обижалась.
С некоторых пор Надя стала замечать, что Вадим все чаще посматривает на часы. Он ничего не объяснял, но она догадывалась – возникли проблемы в семье, чего рано или поздно следовало ожидать. Но и у нее сил уже никаких.
Давно ей открылось, что в обыденной жизни работают те же законы, что и в ее призвании. Изваяешь композицию – пропорции соблюдены, характеры выявлены, экспрессия присутствует. Все правильно, но... замечаешь – чего-то не хватает. Не хватает единственного штриха, того самого, что превращает поделку в искусство. Но угадать, найти его бывает очень непросто. И как сейчас найти тот штришок, что поставил бы все на свои места в нынешней ее ситуации? Спросила:
– Торопишься?
Он тяжело вздохнул.
– Понимаешь, завтра приезжает теща. Погостит несколько дней. Мне сложно будет вырваться. Неудобно как-то.
Надя горько усмехнулась. «Ему сложно, – подумала, – ему неудобно перед тещей, а как же я? Ладно, уж как получится. Говорят, вода сама находит себе русло».

Дома Вадима ждал «сюрприз». Теща приехала на день раньше. Вадим изобразил радость. Поцеловались в щечки. Жена хлопотала на кухне, а сын хвастался перед бабушкой своими успехами. Вкусно поужинали. Еще посидели. Торопиться некуда – завтра выходной, можно поспать подольше.
Встали действительно поздно. Стоя у плиты, жена велела Вадиму вынести мусорное ведро.
Он вышел из подъезда, кивнул старушкам-пенсионеркам, с утра судачившим на скамеечке. Погода стояла чудесная, но было ему почему-то муторно. Что-то заставило его повернуть голову, и он… он остолбенел. Навстречу ему шла Надя, в оранжевой кофточке, белой изящной юбке, с букетом разноцветных роз.
– Ты?!
– Это я.
– Куда? Зачем? С цветами…
– Куда… Куда… – глаза ее озорно блеснули – к вам, куда еще. А что цветы, так не с развернутым же знаменем.
– Но зачем? Ты с ума сошла!
– Вовсе нет. Разве надо сойти с ума, чтобы открыто и честно рассказать о своих чувствах? Я пойду к твоим женщинам. Расскажу все по-доброму. Тебе такое не под силу. Женщины хорошо понимают друг друга. Ничего не стану требовать, ничего не буду предлагать. Как все решится, не знаю...
Вадим ужаснулся. Он на минуточку представил себе реакцию жены и тещи. Что ему предстоит выдержать – кошмар! И потом, почему так резко, так сразу… А как сын отнесется ко всему этому? И вообще…
– Надя, прошу тебя, умоляю, не надо. Нам надо еще подождать немного.
А старушки уже навострили ушки, перестали судачить.
– Почему не надо? Чего бояться? Мы же любим друг друга.
Вадим, в одной руке мусорное ведро, другой незаметно взял ее за локоть.
– Отойдем отсюда.
– Я хочу поговорить с твоей женой и ее мамой.
Господи! Наваждение какое-то. Если до бабок дойдет смысл происходящего, они разнесут благую весть, и весь их 127-квартирный дом станет на уши.
– Почему ты меня не предупредила?
– Неужели в этом все дело? Разве ты не говорил, что любишь меня, что я – вся твоя жизнь?
– Говорил… Ну и что?
– Как это «ну и что»? Ты лгал? – она смотрела на него в упор.
Конечно нет! Он любит ее, любит так, как никого никогда не любил, но если сейчас скажет об этом, ее уже не остановить. Сейчас главное, чтоб она ушла, а там… там все образуется. И, пряча глаза, произнес:
– Лгал.
Она все еще стояла перед ним. «Не поверила», – подумал он и бросил ей в лицо:
– Сама знаешь – как бы мы ни сливались, у тебя же не наступало «то самое», пока не скажу, не наступало, вот я и говорил. А на самом деле...
Он выразительно махнул рукой. Не оборачиваясь, Надя медленно ступала назад. Из букета выпал незапечатанный конверт. Вадим машинально поднял его, вынул красочную открытку: «Дорогой Август Юльевич! Творческий коллектив горячо поздравляет Вас со славным восьмидесятипятилетием…» Вот оно что! Она же еще и общественница, шутка ли. Приехала сюда на базар за цветами для юбиляра. Видимо, чтоб сократить путь, пошла дворами, случайно столкнулись, и она разыграла его. Когда Вадим поднял голову, она уже растаяла. Да нет, все нормально, но почему-то вместо облегчения почувствовал, что нечто липкое и гадливое вползает ему в душу. «Ничтожество, тряпка, – поносил он себя, – трусливая тварь. Как жить теперь?..»

В последующие дни он обрывал телефон. Отвечала ее мама.
– Надежды нет. Не звоните больше.
И в этих словах – «Надежды нет» – ему чудилось зловещее предзнаменование.
Ее мастерская была заперта. Неудивительно. Она человек свободной профессии. Выполнила заказ – можно отдыхать неделями.
Он караулил ее возле дома, где она жила, но она, как привидение, незаметно проскальзывала мимо. Он продолжал звонить ей, пока однажды не услышал мужской голос:
– Они выехали. Куда? Понятия не имею.
Он позвонил Ленке. Та подтвердила.
– Да, переехали в другой город. Какой? Далекий. Очень далекий. Страна у нас безразмерная. Затеряться в ней – плевое дело. Да и в паспорте у нее теперь другая фамилия, деда ее. Не ищи ее. Напрасные труды будут.

3
Год сменялся годом. Попалась как-то Вадиму древняя мудрая книга. Открывая ее, каждый раз натыкался на одну и ту же строчку: «Это неверно, что время идет. Время стоит. Проходим мы».
Вот и он миновал свой пенсионный рубеж, и уже неспешно, останавливаясь передохнуть, продолжает шагать по накатанной. То же и жена – тянет в меру своих сил. Возмужал и зажил своей жизнью сын. Все чередом.
– Вадик, тебя, – жена придвинула к нему телефон.
Звонили из клиники с пугающим названием.
– Здравствуйте. Получены результаты анализов. Вам нужно срочно прийти на прием к хирургу.
– Плохие результаты?
– Не то чтобы такие плохие… Вероятнее всего, потребуется операционное вмешательство. Не теряйте надежду.
– Я давно ее потерял, – грустно сказал Вадим, – вкладывая в эти слова одному ему понятный смысл. – Скажите, могу я повременить недельку?
– Нежелательно.
– Очень надо.
– Разве что очень.
Жена старалась не выдать своего беспокойства.
– Вадик, милый, зачем тянуть? Чем раньше, тем лучше. Ты только не волнуйся.
Вадим мягко отстранился от нее и вышел на улицу. Завернул за угол, там висел таксофон. Набрал номер.
– Узнаешь?
– Скорее угадываю. Вадим? Сто лет не виделись, не слышались, как дела?
– Ленка, слушай, мне только что звонили из клиники, той самой… Ленка! Мне уже недолго осталось. Я не хочу умереть, не повидав ее.
И он заплакал. Всю жизнь в нем кровоточила эта рана. Она жгла его насквозь. Поначалу он пытался забить, заглушить свое чувство к Наде. Вернулся к Нине, затем была Катька из планового, были еще. Но, странное дело, после каждой новой связи его все более жгуче, все мучительнее влекло к ней. Временами боль притуплялась, но, кажется, не было дня, чтобы не помнил ее – единственную в его жизни страсть и любовь.
– Вадим, успокойся. Я знаю много случаев, когда врачи ошибаются в своих диагнозах. Все будет хорошо, увидишь. Кстати, ой, как кстати! Завтра открывает свой сезон Цветочный базар. Обязательно сходи. Сразу настроение поменяется.
– Не до базаров мне сейчас!
– Так вот, Вадим, хочешь записать ее адрес и телефон? Тогда поклянись, что пойдешь. Прямо с утра.
– Да? Клянусь, клянусь.
– Пиши.
Свершилось! Оказывается, все так просто. Через два часа жена уйдет к дантисту, и тогда… Он беспрерывно смотрел на часы. Почему это стрелки застыли? Двигайтесь, гады!
Едва за женой захлопнулась дверь, он стал лихорадочно набирать номер. Сейчас, сейчас…
Трубку сняли не сразу.
– Слушаю.
Он растерялся. Вместо теплого и родного «это я» раздалось сухое и безразличное «слушаю».
– Слушаю, – повторили более настойчиво, и он уловил нетерпеливое движение руки. Сейчас бросит трубку.
– Умоляю, не уходи…
Все замерло.
– Боже мой! Боже мой! Откуда ты взялся?
– Надя, Надя, прости меня… Если б ты знала…
– Не надо, Вадим, чего уж там…
– Надя, мне сегодня огласили приговор. Мне предстоит операция, но я не жду ничего хорошего. Я хочу тебя видеть. В последний раз. Я прилечу к тебе.
– Вадим, – голос ее дрогнул, – я буду молиться за тебя, и моя молитва дойдет.
– Надя, я никогда не переставал тебя любить. Я должен, понимаешь, должен тебя увидеть.
– Ты все еще живешь теми днями?
– Да! Да!
– Представь, я тоже. Поэтому нам не надо видеться. Не уверена, что мы узнаем друг друга. Жизнь – не кинолента, ее не перемотаешь на начало. Банально звучит, но правда ведь. Чудес, увы, не бывает.
– Но я должен, понимаешь, должен тебя увидеть.
– Давай лучше помнить себя, какими мы когда-то любили друг друга. Звони мне. В любое время. Но не приезжай.
Пусть так пока. Главное – он нашел ее, он слышал ее голос, ловил ее дыхание, он может говорить с ней, когда угодно! Он почувствовал непонятное возбуждение. Бесцельно ходил по дому. О, вспомнил – завтра открывается Цветочный базар. Ленка права – почему бы не пойти?
Ночь прошла беспокойно, с рассветом встал, наспех оделся и пошел на тот самый базар. Вернулся через пару часов. На лице его грусть сменялась счастливой улыбкой. «Ты не права, Надюха, – шептал он про себя, – ты ошиблась. Чудеса все-таки случаются».
А вскоре Надя, глотая слезы, читала только что полученное письмо. «Мамуля! Все еще отдыхаю в этом прекрасном южном городе, который считаю немножечко и своим. Ведь мы вместе в нем жили, когда я пребывала у тебя в животике, не так ли? Город – что надо! И тетя Лена что надо, хотя сегодня она меня совершенно удивила. Представляешь, будит ни свет, ни заря, спешно кормит завтраком и чуть ли не силком выталкивает на улицу. «Иди, – говорит, – на Цветочный базар и не возвращайся, пока не обойдешь его несколько раз. Такую красоту нигде не увидишь». Я шла по улице, освещенной солнцем и расцвеченной живыми цветами. Огромная площадь впереди полыхала волшебным разноцветьем. Туда со всех сторон стекались люди. Внезапно я почувствовала, что кто-то упорно ходит за мной. Я остановилась. Ко мне подошел пожилой человек со следами былой мужской красоты. Глаза его светились.
– Спасибо, – выдохнул он.
– За что? – спросила я.
– За то, что вы... поразительно похожи на нее. За то, что я сейчас наяву вижу ее.
Постоял немного и, как бы про себя, добавил: “Из всех зол самое жестокое то, что совершаешь против самого себя”. Через минуту он растворился в толпе. Такой вот странный случай…»

Продолжение следует...

* * *

Окончание

Настало лето. Иногда Надя просила: «Давай заблудимся». И они терялись в запутанных, утопающих в акациях и липах, улочках старого города. Им было тепло и уютно. Они говорили и молчали, молчали и говорили, и ни за что на свете не смогли бы пересказать эти свои разговоры. Почти на каждом шагу располагались пивные лотки. Город славился своим пивзаводом. Продукция его отправлялась даже на экспорт. Вокруг лотков постоянно суетились сомнительные личности, именуемые на местном жаргоне ханыгами.
Надя любила пиво. Когда они с Вадимом подходили к лотку, ханыги расступались. Она возникала, как озарение, красивая, стройная, легкая. Доставала из сумочки дефицитную тараньку, разрезала ее изящным ножичком на мелкие кусочки и раздавала всем вокруг. Пиво с таранькой! Что может быть вкуснее? Ханыги смотрели на нее с обожанием. Хлопали Вадима по плечу – молодец, паря, такую фемину отхватил!

Иногда Надя приводила его в свою мастерскую, показывала свои работы, объясняла. Он все хвалил, но, увы, не впечатлялся. Она не обижалась.

С некоторых пор Надя стала замечать, что Вадим все чаще посматривает на часы. Он ничего не объяснял, но она догадывалась – возникли проблемы в семье, чего рано или поздно следовало ожидать. Но и у нее сил уже никаких.
Давно ей открылось, что в обыденной жизни работают те же законы, что и в ее призвании. Изваяешь композицию – пропорции соблюдены, характеры выявлены, экспрессия присутствует. Все правильно, но... замечаешь – чего-то не хватает. Не хватает единственного штриха, того самого, что превращает поделку в искусство. Но угадать, найти его бывает очень непросто. И как сейчас найти тот штришок, что поставил бы все на свои места в нынешней ее ситуации? Спросила:
– Торопишься?
Он тяжело вздохнул.
– Понимаешь, завтра приезжает теща. Погостит несколько дней. Мне сложно будет вырваться. Неудобно как-то.
Надя горько усмехнулась. «Ему сложно, – подумала, – ему неудобно перед тещей, а как же я? Ладно, уж как получится. Говорят, вода сама находит себе русло».
Дома Вадима ждал «сюрприз». Теща приехала на день раньше. Вадим изобразил радость. Поцеловались в щечки. Жена хлопотала на кухне, а сын хвастался перед бабушкой своими успехами. Вкусно поужинали. Еще посидели. Торопиться некуда – завтра выходной, можно поспать подольше.
Встали действительно поздно. Стоя у плиты, жена велела Вадиму вынести мусорное ведро.
Он вышел из подъезда, кивнул старушкам-пенсионеркам, с утра судачившим на скамеечке. Погода стояла чудесная, но было ему почему-то муторно. Что-то заставило его повернуть голову, и он… он остолбенел. Навстречу ему шла Надя, в оранжевой кофточке, белой изящной юбке, с букетом разноцветных роз.
– Ты?!
– Это я.
– Куда? Зачем? С цветами…
– Куда… Куда… – глаза ее озорно блеснули – к вам, куда еще. А что цветы, так не с развернутым же знаменем.
– Но зачем? Ты с ума сошла!
– Вовсе нет. Разве надо сойти с ума, чтобы открыто и честно рассказать о своих чувствах? Я пойду к твоим женщинам. Расскажу все по-доброму. Тебе такое не под силу. Женщины хорошо понимают друг друга. Ничего не стану требовать, ничего не буду предлагать. Как все решится, не знаю...

Вадим ужаснулся. Он на минуточку представил себе реакцию жены и тещи. Что ему предстоит выдержать – кошмар! И потом, почему так резко, так сразу… А как сын отнесется ко всему этому? И вообще…
– Надя, прошу тебя, умоляю, не надо. Нам надо еще подождать немного.
А старушки уже навострили ушки, перестали судачить.
– Почему не надо? Чего бояться? Мы же любим друг друга.
Вадим, в одной руке мусорное ведро, другой незаметно взял ее за локоть.
– Отойдем отсюда.
– Я хочу поговорить с твоей женой и ее мамой.
Господи! Наваждение какое-то. Если до бабок дойдет смысл происходящего, они разнесут благую весть, и весь их 127-квартирный дом станет на уши.
– Почему ты меня не предупредила?
– Неужели в этом все дело? Разве ты не говорил, что любишь меня, что я – вся твоя жизнь?
– Говорил… Ну и что?
– Как это «ну и что»? Ты лгал? – она смотрела на него в упор.
Конечно нет! Он любит ее, любит так, как никого никогда не любил, но если сейчас скажет об этом, ее уже не остановить. Сейчас главное, чтоб она ушла, а там… там все образуется. И, пряча глаза, произнес:
– Лгал.
Она все еще стояла перед ним. «Не поверила», – подумал он и бросил ей в лицо:
– Сама знаешь – как бы мы ни сливались, у тебя же не наступало «то самое», пока не скажу, не наступало, вот я и говорил. А на самом деле...
Он выразительно махнул рукой. Не оборачиваясь, Надя медленно ступала назад. Из букета выпал незапечатанный конверт. Вадим машинально поднял его, вынул красочную открытку: «Дорогой Август Юльевич! Творческий коллектив горячо поздравляет Вас со славным восьмидесятипятилетием…» Вот оно что! Она же еще и общественница, шутка ли. Приехала сюда на базар за цветами для юбиляра. Видимо, чтоб сократить путь, пошла дворами, случайно столкнулись, и она разыграла его. Когда Вадим поднял голову, она уже растаяла. Да нет, все нормально, но почему-то вместо облегчения почувствовал, что нечто липкое и гадливое вползает ему в душу. «Ничтожество, тряпка, – поносил он себя, – трусливая тварь. Как жить теперь?..»

В последующие дни он обрывал телефон. Отвечала ее мама.
– Надежды нет. Не звоните больше.
И в этих словах – «Надежды нет» – ему чудилось зловещее предзнаменование.
Ее мастерская была заперта. Неудивительно. Она человек свободной профессии. Выполнила заказ – можно отдыхать неделями.
Он караулил ее возле дома, где она жила, но она, как привидение, незаметно проскальзывала мимо. Он продолжал звонить ей, пока однажды не услышал мужской голос:
– Они выехали. Куда? Понятия не имею.
Он позвонил Ленке. Та подтвердила.
– Да, переехали в другой город. Какой? Далекий. Очень далекий. Страна у нас безразмерная. Затеряться в ней – плевое дело. Да и в паспорте у нее теперь другая фамилия, деда ее. Не ищи ее. Напрасные труды будут.

3
Год сменялся годом. Попалась как-то Вадиму древняя мудрая книга. Открывая ее, каждый раз натыкался на одну и ту же строчку: «Это неверно, что время идет. Время стоит. Проходим мы».
Вот и он миновал свой пенсионный рубеж, и уже неспешно, останавливаясь передохнуть, продолжает шагать по накатанной. То же и жена – тянет в меру своих сил. Возмужал и зажил своей жизнью сын. Все чередом.
– Вадик, тебя, – жена придвинула к нему телефон.
Звонили из клиники с пугающим названием.
– Здравствуйте. Получены результаты анализов. Вам нужно срочно прийти на прием к хирургу.
– Плохие результаты?
– Не то чтобы такие плохие… Вероятнее всего, потребуется операционное вмешательство. Не теряйте надежду.
– Я давно ее потерял, – грустно сказал Вадим, – вкладывая в эти слова одному ему понятный смысл. – Скажите, могу я повременить недельку?
– Нежелательно.
– Очень надо.
– Разве что очень.
Жена старалась не выдать своего беспокойства.
– Вадик, милый, зачем тянуть? Чем раньше, тем лучше. Ты только не волнуйся.
Вадим мягко отстранился от нее и вышел на улицу. Завернул за угол, там висел таксофон. Набрал номер.
– Узнаешь?
– Скорее угадываю. Вадим? Сто лет не виделись, не слышались, как дела?
– Ленка, слушай, мне только что звонили из клиники, той самой… Ленка! Мне уже недолго осталось. Я не хочу умереть, не повидав ее.
И он заплакал. Всю жизнь в нем кровоточила эта рана. Она жгла его насквозь. Поначалу он пытался забить, заглушить свое чувство к Наде. Вернулся к Нине, затем была Катька из планового, были еще. Но, странное дело, после каждой новой связи его все более жгуче, все мучительнее влекло к ней. Временами боль притуплялась, но, кажется, не было дня, чтобы не помнил ее – единственную в его жизни страсть и любовь.
– Вадим, успокойся. Я знаю много случаев, когда врачи ошибаются в своих диагнозах. Все будет хорошо, увидишь. Кстати, ой, как кстати! Завтра открывает свой сезон Цветочный базар. Обязательно сходи. Сразу настроение поменяется.
– Не до базаров мне сейчас!
– Так вот, Вадим, хочешь записать ее адрес и телефон? Тогда поклянись, что пойдешь. Прямо с утра.
– Да? Клянусь, клянусь.
– Пиши.
Свершилось! Оказывается, все так просто. Через два часа жена уйдет к дантисту, и тогда… Он беспрерывно смотрел на часы. Почему это стрелки застыли? Двигайтесь, гады!
Едва за женой захлопнулась дверь, он стал лихорадочно набирать номер. Сейчас, сейчас…
Трубку сняли не сразу.
– Слушаю.
Он растерялся. Вместо теплого и родного «это я» раздалось сухое и безразличное «слушаю».
– Слушаю, – повторили более настойчиво, и он уловил нетерпеливое движение руки. Сейчас бросит трубку.
– Умоляю, не уходи…
Все замерло.
– Боже мой! Боже мой! Откуда ты взялся?
– Надя, Надя, прости меня… Если б ты знала…
– Не надо, Вадим, чего уж там…
– Надя, мне сегодня огласили приговор. Мне предстоит операция, но я не жду ничего хорошего. Я хочу тебя видеть. В последний раз. Я прилечу к тебе.
– Вадим, – голос ее дрогнул, – я буду молиться за тебя, и моя молитва дойдет.
– Надя, я никогда не переставал тебя любить. Я должен, понимаешь, должен тебя увидеть.
– Ты все еще живешь теми днями?
– Да! Да!
– Представь, я тоже. Поэтому нам не надо видеться. Не уверена, что мы узнаем друг друга. Жизнь – не кинолента, ее не перемотаешь на начало. Банально звучит, но правда ведь. Чудес, увы, не бывает.
– Но я должен, понимаешь, должен тебя увидеть.
– Давай лучше помнить себя, какими мы когда-то любили друг друга. Звони мне. В любое время. Но не приезжай.
Пусть так пока. Главное – он нашел ее, он слышал ее голос, ловил ее дыхание, он может говорить с ней, когда угодно! Он почувствовал непонятное возбуждение. Бесцельно ходил по дому. О, вспомнил – завтра открывается Цветочный базар. Ленка права – почему бы не пойти?

Ночь прошла беспокойно, с рассветом встал, наспех оделся и пошел на тот самый базар. Вернулся через пару часов. На лице его грусть сменялась счастливой улыбкой. «Ты не права, Надюха, – шептал он про себя, – ты ошиблась. Чудеса все-таки случаются».
А вскоре Надя, глотая слезы, читала только что полученное письмо. «Мамуля! Все еще отдыхаю в этом прекрасном южном городе, который считаю немножечко и своим. Ведь мы вместе в нем жили, когда я пребывала у тебя в животике, не так ли? Город – что надо! И тетя Лена что надо, хотя сегодня она меня совершенно удивила. Представляешь, будит ни свет, ни заря, спешно кормит завтраком и чуть ли не силком выталкивает на улицу. «Иди, – говорит, – на Цветочный базар и не возвращайся, пока не обойдешь его несколько раз. Такую красоту нигде не увидишь». Я шла по улице, освещенной солнцем и расцвеченной живыми цветами. Огромная площадь впереди полыхала волшебным разноцветьем. Туда со всех сторон стекались люди. Внезапно я почувствовала, что кто-то упорно ходит за мной. Я остановилась. Ко мне подошел пожилой человек со следами былой мужской красоты. Глаза его светились.
– Спасибо, – выдохнул он.
– За что? – спросила я.
– За то, что вы... поразительно похожи на нее. За то, что я сейчас наяву вижу ее.
Постоял немного и, как бы про себя, добавил: “Из всех зол самое жестокое то, что совершаешь против самого себя”. Через минуту он растворился в толпе. Такой вот странный случай…»