Элла Гоз

Отрывок

Когда семья переехала, первое, что сделали родители: в пустую квартиру они купили… рояль, предмет Лялиных вожделений. Не было ни стола, ни стульев, только по спальному месту у родителей и у Ляли. И тем не менее родители купили в комиссионке старенький и слишком громоздкий для этой маленькой квартиры рояль фирмы Шредер. Гораздо удобнее было бы купить пианино, но это для них было дорого.

 

Вовлеченная бабушкой Хаей в мир музыки и все свои сознательные дет-

ские годы жившая на фоне музыки, Ляля страстно мечтала играть. Ей было

непонятно, почему некоторые ее подружки занимались музыкой из‑под

палки. Ляля самостоятельно жадно изучала ноты, сама училась нажимать

на клавиши, выспрашивала своих подружек, чему их в музыкальной школе

в этот день учили. Даже во сне Ляля «играла на рояле». Родители понимали,

что эта ее мечта уже превратилась в страсть.

Но, видно, не судьба была Ляле научиться музыке. Сначала она попала

в руки к очень недобросовестной учительнице, которая поняла, что девоч-

ка в 14 лет никогда не достигнет в музыке нужных результатов, и потому

всерьез учить ее необязательно. Она все время заставляла Лялю делать про-

стенькие аранжировки для ансамбля, которым руководила в районном Доме

пионеров и школьников. Вместо того, чтобы начать с гамм и этюдов Черни,

как это обычно бывает, она давала Ляле играть, например, «Лунную сонату»

Бетховена. Ее Ляля и играла, «спотыкаясь» на каждой ноте, потому что ее

руки не были правильно поставлены. В конце концов Ляля сама ушла от этой

халтурщицы. Позднее ей нашли очень хорошую и грамотную учительницу,

которая попыталась сбить с нее спесь, посадив за простейшие гаммы, и дело

потихонечку стало выправляться. Но снова неудача: Ляля вывихнула пра-

вую руку! Ей наложили гипс, потом надолго надели лангетку, потом насту-

пил последний год учебы в школе, нужно было готовиться к поступлению

в вуз, и ее музыкальное образование на том и закончилось. Осталась только

благодарность родителям за то, что они без всяких просьб и приставаний

с ее стороны купили ей рояль. Они понимали свою единственную дочь. Да и

вообще, желание всем и каждому помочь было в их духе.

В день смерти Сталина Ляля проснулась, как обычно, рано, часов в семь,

чтобы идти в школу. По утрам Лев Александрович всегда включал приемник

и слушал новости. И вдруг они услышали голос Левитана: «Такого‑то чис-

ла, в таком‑то часу, от того‑то и того‑то скончался Сталин». Лялю охватила

жуткая паника. Дети советской школы знали, что Сталин — «единственное

солнце на небосклоне страны».

252

Лев Александрович еще не встал с постели, лежал и слушал радио. Ляля

кинулась к нему, как всегда в трудную минуту: «Папа, что же теперь будет,

как мы будем жить?» И вдруг услышала в ответ: «А как жили, так и будем».

Такой ответ ее сильно озадачил. Лет ей было еще немного в 1953 году, она

еще многое не могла понять, тем более что родители придерживались пра-

вила: чем меньше запретного и опасного знает ребенок, тем лучше для всей

семьи. Но тогда она вдруг поняла, что Лев Александрович вовсе не напуган

смертью Сталина; своим ответом он дал Ляле знать, что жизнь не прекра-

тится, но и не сразу круто изменится. Это было для нее открытием, больше

вопросов отцу она не задавала.

Розалия Михайловна была уже немолодой, когда в стране начались жут-

кие гонения на евреев, их массовое увольнение с работы. Розалию Михай-

ловну уволили в самую последнюю очередь, начальство не хотело это делать,

потому что ее любили, уважали, ценили. Но пришлось и ее уволить.

Это ее увольнение совпало с сокращением языковых учебных заведений.

В городе их было несколько: филологический факультет университета, фа-

культет иностранных языков Герценовского института, Педагогический ин-

ститут имени Покровского и еще два института иностранных языков, Первый

и Второй. В конечном счете Педагогический институт имени Покровского

слили с Педагогическим институтом имени Герцена, студентов из Первого и

Второго институтов иностранных языков перевели в университет.

Розалия Михайловна не могла представить для себя какую‑либо другую

работу, кроме вузовской: там она была старшим преподавателем, и ей каза-

лось ниже ее достоинства пойти в другие структуры. Ей предлагали работу

в Высшем мореходном училище, где заведующая кафедрой иностранных

языков еще до войны была директором у Розалии Михайловны, но после

языкового вуза это было крайне неинтересно. С другой стороны, ей не хоте-

лось остаться без работы, хотя Лев Александрович мог прокормить семью

один. Розалия Михайловна приняла предложение другой своей старой зна-

комой, директора курсов иностранных языков. Сейчас этих курсов очень

много, а тогда были так называемые Первые и Вторые государственные

курсы. Ее курсы были Вторые и находились они на Петроградской стороне.

На этих курсах я и познакомилась с Розалией Михайловной.

Поначалу она пошла туда неохотно, по безысходности, но потом поняла,

что на самом деле эта работа замечательная. Курсы имели массу преиму-

ществ по сравнению с вузом. Больше было независимости, никаких собра-

ний, заседаний, никакой политучебы, никаких обязаловок, что было для нее

облегчением, потому что она предельно далека была, как и Лев Александро-

вич, от всех этих партийных и общественных дел. На курсах она знала одно —

преподавать свой предмет. Намного лучше был и состав преподавателей,

более симпатичные, интеллигентные люди там работали. Она попала в бла-

гожелательный и дружный коллектив, у нее завелись новые приятельницы,

253

ей легко работалось там. Розалии Михайловне нравилось, что на курсах

учатся люди уже взрослые, которые либо интересуются языком как таковым,

либо хотят расширить свое образование, и они знают, для чего сюда пришли.

У нее появилось много благодарных ей учеников, которые ее любили. Впро-

чем, она всегда была любимым преподавателем, всегда и везде.

К людям и Розалия Михайловна, и Лев Александрович были необыкно-

венно доброжелательны. Первое впечатление от человека у них всегда было

положительным. Не было такого случая, чтобы, познакомившись, они стали

осуждать человека за глаза. Наоборот, они с упоением рассказывали, какие за-

мечательные их новые знакомые, чем они удивительны, чем их поразили. Они

всегда легко сходились с людьми, особенно Розалия Михайловна. До самой

старости у нее возникали новые приятельские, если не сказать, дружеские

отношения с людьми. И старых друзей она никогда не забывала. Лев Алек-

сандрович был более застенчив, не так контактен, ему иногда было трудно

лишний раз поднять глаза на человека, но, познакомившись, он умел ценить и

хранить дружбу, приятельство и всегда был готов к добрым поступкам.

В их доме часто находили приют и убежище люди одинокие, обиженные

судьбой, те, кому не с кем было бы встретить Новый год или свой день рож-

дения провести. Но, к счастью, у них были такие знакомые, как Лев Алек-

сандрович и Розалия Михайловна, был дом, куда можно было прийти, где

друзей встречали с распростертыми объятиями.

Во время хрущевской оттепели дом стал еще более открытым. Здесь соби-

ралась иногда очень большая компания Лялиных друзей, приятелей, одно-

курсников, знакомые знакомых. И в этом доме всем находилась чашка чая и

что‑нибудь к чаю, и в тесной квартире, где было мало пространства, где были

не очень здоровые, не очень уже молодые родители, никто не тяготился при-

сутствием порой довольно шумной молодежи.

Среди этих молодых людей было много талантливых, ярких, оригиналь-

ных личностей. Часто гостями дома были два гениальных человека. Один

из них — Иосиф, Ося Бродский, другой — Александр Кондратов, или Сэнди

Кондратов, как в юные годы он сам себя называл, заразившись англоманией

на какое‑то время. Первый стал мировой знаменитостью, лауреатом Нобе-

левской премии, а другой, к сожалению, не реализовал свои возможности

до конца, но все‑таки определенный круг людей, близких к литературе, имел

счастье знать и читать его. Кондратов безвременно, еще раньше Оси Брод-

ского, ушел из жизни…

Тепло, искренне, без страха и подозрений, как родного сына, встретили

родители Лялиного будущего мужа Алика Добровольского, как‑то сразу

в него поверив, увидев его доброту, порядочность, ум, преданность. А сам он

до сих пор многое помнит из того, что, когда и по какому случаю говорили

родители Ляли, потому что они были люди умные, тонкие, проницательные,

и их суждения всегда имели для него большой вес.

254

Лев Александрович и Розалия Михайловна были красивой парой и в мо-

лодые годы, и позднее, хотя жизнь и болезни изрядно измотали их. Лев

Александрович был красавцем по своему облику. А сколько привлекатель-

ности и оригинальности было во внешности Розалии Михайловны! И при

этом оба обладали врожденным вкусом, умением себя подать, а Розалия

Михайловна еще очень хорошо чувствовала свой столь благородный стиль.

Если была возможность выбора, она всегда предпочитала элегантные вещи.

К тому же Розалия Михайловна, научившись шить у домашней портнихи и

уже в 12 лет обшивавшая всю семью, была чудесной рукодельницей, могла и

вышить, и связать, и сшить и делала все это очень изящно.

Розалия Михайловна говорила Ляле: «Все женщины делятся на две ка-

тегории: на горничных и на кухарок. Я — горничная, а ты — кухарка». Она

не очень любила кухню и считала, что она кухарка никакая, а между тем

вкусно готовила. И изумительно пекла. Лев Александрович тоже был пре-

красный кулинар. Он этим занимался время от времени, как бы из любви

к искусству, потому что ему нравился любой творческий процесс, и кухон-

ный тоже. В четыре руки они, бывало, накрывали замечательные столы

с огромным разнообразием блюд, и можно было только поражаться, как

у них хватало сил, энергии, времени приготовить это так любовно, искусно,

хотя они оба были очень занятые люди.

Любили они и дружеские встречи, и походы в филармонию, собирали

дома музыкальные записи и создали большую фонотеку, коллекционирова-

ли книги, благоустраивали дом с большой выдумкой, а Лев Александрович

еще увлекался фотографией.

А какие они были чудесные родители! Ляля вспоминала: «Я не лю-

блю людям навязывать свои воспоминания и говорить о том, какие у меня

были замечательные родители. Но они действительно были великолепные.

Я их обожала. Родителей всегда любят, всяких. Но я знала, что мне с родите-

лями очень повезло в этой жизни. У меня даже мысли не могло возникнуть,

что мои родители не протянут мне руку, если я вдруг поскользнусь. У нас

было абсолютное взаимопонимание и полное доверие друг к другу».

Много приятных и счастливых минут пережила вместе эта семья. А по-

том произошло неожиданное радостное событие: в 1956 году Льву Алексан-

дровичу впервые в его жизни предложили поездку за границу по туристской

путевке в Швейцарию.

Лев Александрович был страшно доволен, родные еще больше. В Швей-

царии семья имела родственников, которых Лев Александрович был бы рад

повидать. Кроме того, в Швейцарии ему было бы очень просто объясняться,

так как из трех языков этой страны — немецкий, французский и итальян-

ский — двумя он владел в совершенстве. Все радовались — такое событие

предстояло. Вдруг приходит Лев Александрович и говорит: «Я передумал.

Я не еду».

255

Оказывается, это путевка не в Швейцарию, а в Швецию. «Зачем мне ехать

в Швецию? Что я там не видел?» На что Розалия Михайловна резонно ска-

зала: «Ты ничего не видел. Почему бы в Швецию не поехать? Это все равно

будет интересно». Лев Александрович сначала отнекивался, но в конце кон-

цов его уговорили и торжественно проводили. Кроме родственников, мно-

го знакомых пришло на вокзал, потому что тогда это было событием: среди

провожавших никто еще не был за границей.

Швеция произвела на Льва Александровича ошеломляющее впечатление!

Он привез оттуда четыре альбома с фотографиями, на которых постарался

отобразить все, что увидел, вплоть до бытовых подробностей. Эти фотогра-

фии были окном в другой, недоступный для нас тогда мир, и Лев Алексан-

дрович с удовольствием показывал их нам.

Только в Швеции и побывал Лев Александрович, так как родители Ляли оба

рано, один за другим, ушли из жизни. Уход Розалии Михайловны был след-

ствием ухода Льва Александровича. Он был исключительно жизнелюбивым

человеком. Его Львом правильно назвала бабушка Мария: «Господи, это не ре-

бенок, а львенок родился какой‑то рыжеватый». Никакой рыжины не было по-

том видно, потому что он очень рано поседел. К слову, родители Ляли хотя и

встретились совершенно молодыми, но оба были седые. И трогательно было

узнать, что вплоть до рождения дочери, они обращались друг к другу на «вы».

И тут нельзя не вспомнить о том, как уже взрослой замужней женщиной

Ляля познакомилась с доктором Владимиром Ивановичем Ромашиным,

личность которого поразила ее. Это был совершенно удивительный врач

в четвертом поколении из тамбовских земских врачей. Когда она познако-

милась с ним, ему было за семьдесят. В своем лечении он сочетал аллопатию,

гомеопатию и народную медицину, используя все ее достижения во всех об-

ластях. За долгие годы работы он накопил громадный опыт.

Предки Владимира Ивановича из своего личного опыта вывели раковую

статистику, установив некую склонность к новообразованиям, не абсолют-

ную, конечно, но любопытную, в такой вот последовательности: первый сын

наследует склонность к раковым заболеваниям от матери, первая дочь —

от отца. «Будьте внимательны, — сказал он Ляле. — Если у вашего отца случит-

ся раковое заболевание, то, значит, вы попадаете в группу риска. Ваша бабуш-

ка, мама отца, умерла от рака желудка. Ваш отец — единственный сын у нее,

а вы — его единственная дочь. Вы должны „подстелить соломку“ хотя бы на-

столько, насколько это возможно». Но это предупреждение быстро забылось,

и Ляля начала курить. Все получилось по схеме Владимира Ивановича: Лев

Александрович умер от рака легких, Ляля получила рак груди.

У Розалии Михайловны были очень слабые бронхи и легкие, она много

болела бронхитом и пневмонией, а примерно с сорока лет у нее начались

астматические приступы, они вылились в бронхиальную астму, в результате

которой она получила обширный, неостановимый инфаркт.

256

И Розалия Михайловна, и Лев Александрович имели много друзей, при-

ятелей, почитателей. У Розалии Михайловны к тому же было много сту-

дентов, которые ее любили. У Льва Александровича — много сотрудников,

которые относились к нему с искренним уважением, но ему, по‑настоящему

скромному человеку, никогда в жизни не приходило в голову хвастаться сво-

ей популярностью.

О том, насколько его любили и уважали, члены семьи узнали в ужасный

день похорон. На похороны пришло человек двести. Приехали даже из других

городов. Было приятно сознавать, что его научные труды не пропали даром:

Киевский институт радио с благодарностью забрал тот ценный научный мате-

риал, который Лев Александрович держал в своей огромной картотеке. Позд-

нее в библиотеке этого института устроили специальный стенд и написали,

что все представленное на нем создано Львом Александровичем Валиханом.

Розалия Михайловна тоже оставила много интересных и редких материа-

лов по своей работе. Она ведь особенно тщательно занималась фонетикой,

была известным фонетистом в кругу своих коллег.

Ляля говорила: «Вот уж действительно, о ком светлая память у меня, так

это о моих родителях. Они даже смерть свою приняли так мужественно, как

мало кто может, и этот жуткий миг в том и в другом случае не был омрачен

никакими неприятными подробностями долгого, мучительного умирания,

душещипательных разговоров, завещательных слов, жалоб — ничего этого

не было».

В моей памяти остался печальный образ Льва Александровича, немоло-

дого красивого мужчины, провожающего меня и моего мужа из больничной

палаты после встречи в онкологическом отделении в Песочной. Мы вместе

идем до проходной, от которой тянется решетка металлического забора.

Двигаемся потихоньку по разные стороны этой решетки, Лев Александро-

вич — со стороны госпиталя, внутри, мы — со стороны улицы, снаружи. Это

напоминает фильм ужасов. Мы продолжаем разговаривать, желаем ему по-

бороть его недуг. А ему не хочется расставаться с нами. И в конце концов

он оказывается в углу, между концом решетки и стеной здания. Это тот ту-

пик, из которого у него уже не будет выхода. Мы, как и он, это понимаем. И,

постояв еще мгновение, идем дальше по улице к остановке автобуса, а Лев

Александрович с тоской смотрит нам вслед…

Прошло уже столько лет с тех пор, как эти люди ушли из жизни, но мно-

гое в доме напоминает о них. Некоторые вещи из тех, что они любили, по-

дарены их друзьям. У меня тоже есть такая память: небольшой туалетный

прибор, принадлежавший когда‑то Розалии Михайловне. Это память о ней

и о Льве Александровиче Валихане. И память о моей дорогой, незабываемой

подружке Ляле!

Человек жив до тех пор, пока кто‑то помнит о нем и любит его. Так гово-

рят…

257

Е. В. и А. Д.

СТАНСЫ

Ни страны, ни погоста

Не хочу выбирать.

На Васильевский остров

Я приду умирать.

Твой фасад темно-синий

Я впотьмах не найду.

Между выцветших линий

На асфальт упаду.

И душа, неустанно

Поспешая во тьму,

Промелькнет над мостами

В петроградском дыму.

И апрельская морось,

Над затылком снежок,

И услышу я голос:

— До свиданья, дружок.

И увижу две жизни

Далеко за рекой,

К равнодушной отчизне

Прижимаясь щекой.

Словно девочки-сестры

Из непрожитых лет,

Выбегая на остров,

Машут мальчику вслед.

Иосиф Бродский — Ляле Валихан и ее мужу Александру Добровольскому.

Я считаю, что эти стихи Иосифа Бродского — посвящение еще и родите-

лям Ляли...