Версия для печати

ГОМО САПИЕНС! КТО СЛЕДУЮЩИЙ?

Автор: 

Глава 1

Мой старший брат, доктор сельскохозяйственных наук, в свои еще аспирантские годы как-то познакомил меня с очень интересной женщиной – полярным агрономом Фаиной Федоровной Тульженковой. Я подчеркиваю – именно полярным агрономом, потому что всю свою трудовую и научную жизнь она посвятила продвижению земледелия далеко за Полярный круг. Так судьба сложилась. Нужно было научиться выращивать овощи там, где они отродясь не росли – на болотах и вечной мерзлоте Крайнего Севера.
Но сначала небольшое отступление.

 


Взглянем на карту. Крайний Север – это почти треть территории России. Суровый, даже с избытком, но сказочно богатый и совсем необжитый край.
Тридцатые годы прошлого века были для СССР годами и триумфом Севера. Это было время И. Папанина – руководителя первой в мире дрейфующей на льдине научной станции, время В. Чкалова, Г. Байдукова и А. Белякова, совершивших беспримерный на то время беспосадочный перелет из СССР в США через Северный полюс – 63 часа 16 минут в воздухе! Это было время О. Шмидта и полярного капитана В. Воронина, которые тоже впервые провели грузовой пароход «Сибиряков» по всей трассе Северного морского пути за одну навигацию и этим положили начало мощному научному и экономическому освоению прилегающих к океану гигантских территорий.
От Кольского полуострова до Чукотки нужно было заложить сотни золотых, угольных и рудных шахт, валить лес для них, строить поселки и порты вдоль всей трассы Севморпути. Тысячи и тысячи людей, добровольцы-комсомольцы поехали осваивать Север. Да, это было время невиданного энтузиазма и подъема духа народа – великая цель и великое дело вершат чудеса!

Но тридцатые годы стали для Советского Союза эпохой и величайшей трагедии населявших страну народов. Это было время становления и расцвета безжалостной и бесчеловечной империи внутри государства – империи ГУЛАГ, этой вселенской раковой опухоли, уничтожившей, пожравшей по прихоти коммунистической верхушки миллионы и миллионы безвинных людей.
Сталин и его приспешники прекрасно понимали: на одном энтузиазме, когда основная еда населения – хлеб и картошка, да и те не вволю – ни индустриализацию страны не провести, ни тем более Север не освоить. Для поставленных грандиозных задач преобразования страны, строительства пути в коммунистическое завтра нужны были миллионы и миллионы бесплатных и бесправных тружеников, армии рабов, которые за миску баланды, за право прожить еще один лишний день будут вершить трудовые чудеса и подвиги.
Но где же этих рабов взять, не воевать же с гниющим, но пока гораздо более сильным миром капитала?
Опыт имелся. Во времена Красного террора, после захвата власти большевиками и кровавого разгона Учредительного собрания в январе 1918 года, во всех губернских городах особым секретным указом ВЦИК были созданы концентрационные лагеря для противников новой власти. Без суда и следствия людей ставили к стенке порой только за то, что они были не пролетарского и не крестьянского происхождения. Эти лагеря смерти никто не закрывал. Наоборот, настало время их расцвета: вся страна – от безводных пустынь до промерзлой на много метров вглубь тундрой – покрывалась дощатыми бараками, опоясанными колючей проволокой и пулеметными вышками охраны.
Из Средней Азии, из Украины, из городов и сел необъятной страны потекли сюда «для трудовой перековки» сначала тонкие ручейки, а потом и реки врагов народа, арестованных за неосторожно сказанное слово, за анекдот, за опоздание на работу, по доносу, пожелавших захватить приглянувшееся жилье соседа... Был бы человек, причина же ареста у чекистов ГПУ – НКВД всегда найдется. А получить признание у арестованного – для этого и особого ума не надо: припугнуть убить детей, выбить зубы, сломать ребра и вогнать иголки под ногти – да любой что нужно подпишет. Черный саван страха и вседозволенности карательных органов накрыл страну.
Именно об этом времени лишенная властью не только права публиковать стихи, но даже продовольственных карточек, без которых и на воле – голодная смерть, великая Анна Ахматова написала свои пронзительные до боли, вечные, нетленные для времени строки:

Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.

Особенно «безвинная корчилась Русь» на Севере… Корчилась от непосильной для большинства работы на морозе по 12 часов в день, когда лютый, везде проникающий холод перехватывает дыхание и парализует волю. Но остановиться, передохнуть минутку, пока надсмотрщики с автоматами у костра греются – означает гибель: вот махал человек кайлом через силу, с трудом переступал ногами, толкая перед собой непомерную по весу тачку, и остановился… Без движения – верная гибель, так и умирали, превратившись в ледышку.
Где же силы человеку взять, если и в бараках тоже не согреться, а в миске положенной баланды в лучшем случае сваренные картофельные очистки с головами селедки?
Врачи и ученые, работающие в системе ГУЛАГа, понимали – без полноценного питания, без нужного количества калорий человек рано или поздно умрет, а от доходяг толку мало, зря продукты переводить. Начальство, обеспокоенное большой смертностью заключенных, без которых спущенных властью планов не выполнить, поручило специалистам разработать необходимые продовольственные нормы для лагерных рабов…
Вот передо мной интереснейший документ, подписанный начальником Особого отдела ГУЛАГ НКВД, интендантом 1-го ранга Силиным 14 августа 1939 года:

НОРМА № 2
довольствия заключенных
в исправительно-трудовых лагерях и колониях НКВД СССР,
занятых на основных производственных работах и выполняющих норму выработки
(на одного человека в день в граммах).


Хлеб ржаной – 1200.
Сахар – 13.
Мука пшеничная – 60.
Чай – 2.
Крупа разная – 130.
Картофель и овощи – 600.
Мясо – 30.
Томат-пюре – 10.
Рыба – 158.
Макароны – 100.
Растительное масло – 12.
Соль – 20.
Другое дело, что заключенные нигде и никогда не получали положенного. В лучшем случае – половину. Вся страна фактически сидела на голодном пайке. Чего ж не взять, если еда сама в руки идет, и никакого контроля нет.
Да и документы самих лагерей говорят о другом. Так, например, пайка в СЛОНе (Соловецком лагере особого назначения) на изнуряющем лесоповале при условии выполнения нормы составляла всего 800 г хлеба и 80 г мяса.
Не выполняющие план доходяги получали в два раза меньше – прямая дорога на погост.
Не раз в лагерях вспыхивали голодные бунты.
Сравнил я эти нормы гулаговского выживания с тем, что определило нынешнее правительство для трудоспособного россиянина в так называемой потребительской корзине. Именно от этой корзины, от ее содержания зависит и минимальный размер оплаты труда в стране, и размер пенсий, а значит – благополучие каждой семьи…
Так вот, сопоставил я эти цифры и пришел к неутешительному и даже страшному выводу: десятки миллионов тружеников вставшей с колен России обречены жить, чтобы только выживать – так ничтожны нормы потребления продуктов на одного человека: хлеба с макаронными изделиями положено всего 350 граммов в день (270 г картофеля – это два клубня среднего размера), 300 г овощей, 50 г рыбы, зато мяса в три раза больше – целых 160 граммов и впридачу – половинка яйца. Сливочного масла одна чайная ложка – 4 грамма…
В общем, продуктовый набор на одного работающего сегодня по калориям примерно эквивалентен гулаговской пайке сталинско-бериевских времен.
Была бы Государственная Дума России защитником насущных интересов народа – заставила бы разработчиков этих норм самим не неделю, даже не месяц пожить на них, а хотя бы год. Выживут без отрицательных последствий для здоровья – тогда другой разговор.
Да вот беда, никто эти нормы – непотребные, унизительные для самого большого и самого богатого ресурсами в мире государства – пересматривать не собирается…
– Денег нет, но вы держитесь! – эти слова, цинично сказанные недавно пенсионерам главой Правительства России Д. А. Медведевым в ответ на их просьбу хоть чуть-чуть увеличить нищенские пенсии, как нельзя точно отражают безнравственное, безразличное отношение Кремля к своему народу, часть которого просто обречена властью жить в вопиющей бедности.
Что сказать – «бывали хуже времена, но не было подлей!»
***
Вот теперь самое время вернуться к героине моего повествования, агроному Фаине Федоровне Тульженковой. В год моего знакомства с ней была эта всегда приветливая, подвижная и улыбающаяся женщина уже давно на заслуженной пенсии.
Муж ее, тоже агроном и селекционер, недавно скончался, и жила Фаина Федоровна одна в удивительном доме на реке Фонтанке – во дворце, построенном в конце XVIII века для своей семьи Гаврилой Романовичем Державиным – министром юстиции России, прозаиком, драматургом, поэтом и составителем (в числе других) первого толкового словаря русского языка...
Дом этот во времена Державина был главным центром культурной жизни столицы империи. Здесь, среди творческой элиты, не раз читали свои произведения Д. Фонвизин, Н. Карамзин, И. Крылов...
После революции весь этот роскошный дворец был основательно перестроен, его этажи и залы разгородили стенами и создали огромную коммуналку более чем на 100 пролетарских семей… Лозунг «Дворцы – народу» начал реально претворяться в жизнь.
Молодой агроном Фаина Федоровна Тульженкова, одна из первых спецов из народа, выпущенных из стен сельскохозяйственного института в бывшем Царском селе уже при советской власти, в 1925 году лично от Сергея Мироновича Кирова получила ордер на комнату в бывшем дворце Державина.
Комната эта оказалась почему-то не тронутой перестройкой и представляла собой огромных размеров абсолютно круглый зал. Как выяснилось, это была бильярдная дворца Державина. Вместе с ней в собственность Фаины Федоровны перешел и чудом сохранившийся огромный, из ценных пород дерева, бильярдный стол, практически не тронутый временем и историческими катаклизмами. Правда, уже без шаров из слоновой кости.

Когда я первый раз посетил Фаину Федоровну, стол этот, девственно чистый даже от пылинок, еще возвышался посредине комнаты со старинной лепниной как осколок безвозвратно ушедшего времени. Но вскоре он был все-таки передан в один из музеев города.
Несколько вечеров, проведенных у Фаины Федоровны за чашкой душистого чая с вареньем, с ее интересными рассказами о своей жизни, до сих пор у меня в памяти. Вот что поведала мне однажды Фаина Федоровна.
– Задолго до начала войны с Германией, в эпоху начала экономического освоения Крайнего Севера, в Ленинграде на базе Арктического НИИ работали отделы оленеводства, промыслового хозяйства и полярного земледелия. Несколько позже они стали основой вновь созданного НИИ сельского хозяйства Крайнего Севера. Там я, имея уже достаточный практический опыт агронома, начала свою научную эпопею, уже накрепко и навсегда скрепившую меня с Крайним Севером. Масштаб его преобразования поражал.
Но людей, поехавших работать «на Севера», как говорили тогда с ударением на последнем слоге, нужно было кормить.
Коренные народы Севера – саамы, ненцы, долганы, эвенки, чукчи испокон веков кормились мясом оленей и морского зверя, ловили рыбу, от цинги спасались свежей горячей кровью животных.
Но для нас, родившихся южнее Полярного Круга, т. е. для большей части населения страны, еда без традиционных овощей – картошки, капусты, свеклы, моркови – совсем не еда. Недаром из глубины веков дошли до наших дней верные и сегодня поговорки: «Без морковки и капусты – щи совсем не густы!», «Не вырастишь овощей – не сваришь и щей!».
Нет, действительно, без картошки и капусты «Севера» не освоить. Потерпят люди год-другой, да и побегут обратно в родные места.
Что же делать? Возить овощи на Север из центральных и южных районов страны?
Пришлось. Другого выхода пока не было. Да вот беда – дорог совсем нет, и хранилищ надежных тоже. А ведь один поврежденный клубень картофеля может быстро, в считанные дни, превратить закладку в десятки тонн в совершенно непригодную для еды гниль. Бывало такое не раз. А если ранние, нежданные морозы ударят – все овощи гибнут еще по пути на склады. Ситуация не из простых. Но ее надо было как-то решать.

В конце 1932 года специальным постановлением Совета Народных Комиссаров создается мощная, всесильная организация Севморпуть, которую возглавил известный ученый, математик и полярник, директор Института арктических исследований, Отто Юльевич Шмидт.
Севморпути выделяются огромные финансовые ресурсы, передаются десятки транспортных судов и ледоколов, вся Полярная авиация… На Севморпуть было возложено не только освоение и техническое оснащение постоянной морской дороги во льдах от Мурманска до Чукотки, но и изучение и практическое освоение богатств недр полярных территорий, а это миллионы квадратных километров.
И еще одна важнейшая из первостепенных задач – скорейшее развитие сельского хозяйства вдоль всей трассы Северного морского пути. В первую очередь овощеводства.
Почему именно овощеводства? Да потому, что в полное ведение Севморпути переходила вся огромная империя северных лагерей ГУЛАГа, сотни тысяч ее рабов, основная рабочая сила Севера.
Власть понимала – случись война, а она неизбежно должна была случиться, зэковские пайки будут урезаны до минимума. Голодный человек – совсем не работник, кто план выполнять будет? А крепкие здоровые мужчины нужны на фронте.
Выход был только один – научиться выращивать в тундре хотя бы наиболее урожайные овощи – картошку, капусту, морковь, турнепс…
Именно такая задача была поставлена перед агрономами нашего Института, и мы с энтузиазмом принялись, казалось бы, за совсем безнадежное дело.

Вот говорят, что тундра бедна, и ткнешь нож в землю – его лезвие обязательно в лед упрется. Что на такой почве вырасти может?! Лето совсем короткое и холодное, дожди заливают. А бывают годы – снег и в июле не тает. Полярный экстрим.
Все так. Но тундра живет и процветает по своим северным законам. На болотах в большом количестве вызревают клюква и морошка, мох-ягель, грибы и травы в поймах рек кормят огромные стада оленей, березки и осины невысоки, до метра едва дотягивают, но выживают, размножаются…
У всех северных растений есть одна общая особенность: корни их неглубоки – там холод, значит нужно расти вширь, ближе к поверхности, к невесть какому, но все-таки – к теплу. Так и происходит. Мало солнца, зато света достаточно – лето совсем без ночи.
Вывод: для полярных территорий нужны специальные сорта овощей с очень коротким периодом созревания, устойчивые к холодам и корневой гнили. Этой масштабной, трудоемкой и интересной работой мы и занялись.
Передовые агрономы еще в царские времена провели немало экспериментов по акклиматизации овощных культур, продвижению их на Север. Но первая серьезная опытная научная сельскохозяйственная станция по настоянию выдающегося ученого, академика А. Ферсмана была открыта только в 1923 году на Кольском полуострове, в Хибинах.
Нашему Институту был предоставлен своеобразный карт-бланш – уже в 1935 году, в тундре, вдоль всей трассы Северного морского пути мы открыли 45 опытных станций с необходимым персоналом. Как правило, это были молодые выпускники сельскохозяйственных техникумов и вузов. Довольно большой кадровый состав, но ведь и задачи стояли непростые – для каждого региона, для каждой почвы, естественно, нужно были создать свои, строго районированные сорта овощей.
Как правило, наши станции и опытные поля располагались либо рядом с лагерями заключенных, либо вовсе на их обширных территориях. Для добычи торфа, раскорчевки неудобиц и осушения болот в рабочей силе у нас недостатка никогда не было. Лагерное начальство всегда помогало всем необходимым – для них создание подсобных хозяйств было вопросом и их собственного выживания.

Мало-помалу мы научились выращивать на бедных тундровых почвах картофель, капусту, брюкву, турнепс, и их урожаи были на уровне средней полосы страны. В некоторых лагерных хозяйствах умудрялись выращивать даже огурцы и помидоры. Появилась своя картошка – появились и свинарники, кое-где завели даже дойных коров.
Конечно, основная часть выращенного и произведенного на полях и фермах ГУЛАГа шла на стол лагерному, партийному и хозяйственному начальству региона, многочисленной охране. Но кое-что из овощей попадало и в баланды зэков. Не знаю, стоит ли этим гордиться, но полагаю, что и моя работа на Севере спасла жизнь не одного заключенного. Особенно в суровые годы войны.
Так случилось, что ко времени ее окончания я занимала уже весьма солидную должность старшего научного сотрудника в Институте и параллельно была ведущим агрономом-консультантом в системе ГУЛАГа на территории от Кольского полуострова до Урала. В мои функции входил контроль за соблюдением весьма строгих технологий выращивания овощных культур, обучение необходимого персонала. Почти круглый год я была в постоянных разъездах по лагерным точкам... Только месячный зимний отпуск и могла провести дома, в родном Ленинграде. Да и то не всегда спокойно.

Как-то в январе, сразу после Нового года, я получила телеграмму-молнию от начальника одного из лагерей под Печорой:
«Фаина Федоровна, срочно приезжайте. У нас ЧП. Научная сенсация».
Что случилось, какая сенсация – об этом ни слова… Легко сказать – срочно приезжайте, но это было начало 1947 года, зима лютая стояла. В общем, добралась я на перекладных до берегов реки Печоры только на седьмые сутки.

Продолжение следует...

Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии