Часть I
«И к будущему выходя навстречу,
Я прошлого не скидываю с плеч».
Михаил Светлов
СТАНОВЛЕНИЕ ВОПРЕКИ ВСЕМУ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Мне почему-то везет на встречи с интересными людьми, выдержавшими суровые испытания: войну, гетто, гитлеровские концлагеря, эвакуацию, сталинский ГУЛаг, послевоенную разруху. Несмотря на всё это, они остались людьми и даже оседлали удачу в жизни, добившись внутреннего согласия с самими собой, близкими, гармонию чувств. Общаясь с ними, я пришёл к выводу - основным принципом их жизни было: «Нужно всегда БЫТЬ, а НЕ КАЗАТЬСЯ, прибавлять не годы к жизни, а жизнь к годам».
Человек необычайно сложен, в нем намешано многое: добро и зло, любовь и ненависть, подлость и благородство… Все люди разные. Но одно в моих знакомых одинаково - это то, что они совершенно простые, без претензий на величие люди. Они всегда близко к сердцу принимали проблемы окружающих и всегда готовы были бескорыстно им помочь. Все они понимали: пока в сердце живёт надежда и жажда деятельности - старость отступает.
Из своих наблюдений я уяснил, что если у пожилых людей светятся глаза, они улыбаются -следовательно, они прожили яркую и красивую жизнь, они были счастливы и остаются победителями до последних своих дней.
Но иногда они остаются непонятыми, их отчаянное ребячество, жажда активной жизни не находят отклика у более молодых.
А сердце и душа совершенно не хотят считаться с возрастом. Возраст воспринимается скорее, как заслуженная награда за прожитые годы. А жизнь человека похожа на коробок со спичками: каждый прожитый день - одна сожжённая спичка. С каждым днём их становится всё меньше и меньше. Поэтому с каждым прожитым годом жажда жизни становится больше и больше. Именно такие люди являются героями моих рассказов, очерков, повестей. Их необычайная судьба всегда привлекала меня. Я считал своим долгом рассказать о них, оставить их в живой памяти поколений, чтобы их знали, чтобы их помнили…
Вот и сейчас мне хочется рассказать о необычайной, фантастической судьбе еврейского мальчика из бессарабского местечка - Шломе (Семёне) Фельдмане. Судьбе, которая бросила его в костер войны, в ряды послевоенной беспризорщины, в болото уголовного мира, а затем даровавшей возрождение и возвращение к нормальной человеческой жизни.
Его биография такова, что не укладывается в простую, обычную схему: родился, учился, работал, женился… Жизнеописание о нем - это поучительная история, рассказывающая о том, как нужно идти вперед, каждый день преодолевая себя, подниматься над обстоятельствами, добиваться своей цели: об упорстве, недюжинных способностях, знании и понимании законов жизни.
1
Они втроём, тесно прижавшись друг к другу, как всегда, на ночь устроились в оконной подвальной яме, укрытой сверху от дождя косой железной крышей.
Это было в центре Львова, в здании оперного театра. Совсем недалеко от него размещался городской рынок, где они обычно промышляли, добывая любым путём еду. Это была одна из многочисленных групп беспризорных пацанов, кочевавших по безбрежным просторам страны, в том числе и Украине. Их были миллионы, обездоленных и несчастных, потерявших семью и родителей. Детей, брошенных на произвол страшной судьбы войной. Средним из них был еврейский мальчик из Бессарабии, Шлома (Семён) Фельдман.
Ребята лежали на кусках картона в груде каких-то тряпок, которые они принесли в свое убежище. Вот так тесно, съежившись рядом в клубочки, они согревались. Он уже преодолел дрожь, сопровождавшуюся зубной дробью, согрелся, но сон почему-то не шел.
Наступила осень. Почти каждый день шёл нудный и противный дождь, словно серое, нависшее небо было в большом горе, заливаясь горючими слезами.
Деревья, особенно многочисленные каштаны, превратились в сказочные существа с огненно- красной листвой, образующей, поистине, царские золотые короны.
Нахальный, бесшабашный ветер вместе с непрерывным дождём нагло срывал эту золотую красоту, устилая землю ярким, фантастическим узором. Но рыжая осень принесла не только красочно-печальное увядание природы, но и неминуемый холод.
Мальчик никак не мог уснуть. Лежал с закрытыми глазами, надеясь на скорый сон. В голове роились воспоминания. Они словно обрывчатые кинокадры проходили перед ним.
Всегда, когда ему было особенно тяжело, являлась дорогая и нежно любимая мама - Двойра, которую он потерял слишком рано, в 8 лет. Он в такие её приходы разговаривал с ней, жаловался на свою трудную судьбу. А она, прижав его головку к своей пышной груди, внимательно и терпеливо выслушивала его. Сочувственно и нежно глядя на своего первенца, казалось ему, давала дельные советы. Всегда эти встречи заканчивались одной и той же фразой: «Шломоле, мой мальчик, держись, всё будет хорошо!». Ему становилось как-то легче. Да, он часто вспоминал ласковые, необычайно мягкие мамины руки, обнимавшие и гладившие его. Память об этой материнской любви всегда и везде согревала его одинокую душу и сердце, в сложнейших ситуациях позволяла ему выстоять, сохранить в душе веру в торжество добра и неминуемое счастье. Так случилось и сегодня, в эту дождливую ночь, когда почему-то особенно было противно на душе. Ещё и осень началась рано, значительно осложнив их жизнь, и без того неприкаянную и непредсказуемую.
Перед его взором вдруг промелькнуло чудесное бессарабское лето в Липканах в 1941 году. Огненно-яркое солнце на безбрежно-голубом океане неба проливает на землю непрерывный, животворящий поток тепла. А земля покрыта торжествующими красками: вот поля зреющей пшеницы, словно желтеющее море, перекатываются волнами; вот кудряво-прекрасные сады с вызревающими фруктами; вот лужайки, укрытые самотканным, ярко зелёным травяным покровом. Следом белые нарядные мазанки-хатки, окружённые ветвистыми деревьями и ярко-нежными венками разнообразных цветов, некоторые из которых вьются по белоснежным стенам. И всюду многочисленные виноградники, ползущие вверх, к солнцу, к его живительному теплу. Запахло родным, чем-то спокойным, счастливой налаженной жизнью.
Отец был извозчиком, именно извозчиком, а не балагулой. Он имел пару лошадей, гнедых красавцев, с блестящей, словно лакированной, шкурой, гордо поднятой красивой лошадиной головой и длинной шеей, украшенной аккуратно расчёсанной гривой. Его всегда поражали их глаза: большие, угольно-чёрные и такие умные, понимающие, полные любви и уважения.
Он любил помогать отцу ухаживать за лошадьми. Чистить их специальными щётками, расчёсывать их прекрасные гривы, купать их в реке.
Ему нравился красивый, чёрно-кожаный экипаж с поднимающимся и опускающимся таким же тёмным, кожаным верхом, укрывающим пассажиров от дождя и жгучего солнца. Высокие колёса, с лакированными чёрными спицами. А впереди облучок - высокое сиденье для извозчика. Тоже из чёрной кожи, покрытое мягкой подстилкой из овечьей шерсти.
Сиденье было украшено ярко-красными бомбончиками из бархата, придающими ему особо нарядный вид. А сбруя была с блестящей чеканкой из серебра и тоже радовала глаз.
Он любил сидеть рядом с отцом на облучке и чувствовать себя хозяином и повелителем этих лошадей. Отец в основном курсировал между железнодорожным вокзалом и местечком. Он знал все расписания поездов, следующих через станцию, и всегда направлялся к прибытию поездов встречать пассажиров.
Это было типичное еврейское местечко, поэтому приезжающих и отъезжающих было немного: вполне хватало одного извозчика. Этим извозчиком и был отец.
Мама возилась дома: воспитывала детей, занималась хозяйством, огородом, садом, домашним скотом и птицей, приготовлением пищи. Работы было много, и Шлома старался ей помогать, как затем помогала ей и сестренка Хайка, родившаяся в 1935 году.
У них был хороший дом, который помог приобрести дядя Чалый (Чарли), родной брат мамы, перебравшийся с четырмя братьями в США и наиболее преуспевший там. Он приезжал в Бессарабию, тогда ещё входившую в состав Румынии. Хотел наладить бизнес по скупке каракулевых шкур, переправляя их в США, где у него было налажено производство по их обработке. Вот он и помог сестре в приобретении хорошего дома рядом с кирпичным заводом.
Мама была настоящей еврейской красавицей, женщиной с вьющимися чёрными волосами, ниспадающими до плеч. Большими, чуть навыкате, чёрными загадочными глазами с традиционной, еврейской печалью. С обычным, типичным носом и, естественно, с яркими, алыми, никогда не знавшими губной помады, пухлыми губами. Отец тоже был красив. Вместе они были чудесной, искренне любящей парой.
Своего первенца, родившегося в 1933 году, они назвали Шлома. Это имя означало на иврите «мир», а также «деятельный, совершенный, мудрый». Это было имя библейского мудрейшего царя Соломона, великого создателя древнего еврейского государства, строителя Первого Храма.
У мальчишки было счастливое беззаботное детство. Казалось, что вся его жизнь будет такой же счастливой, радостной и прекрасной. Но человек предполагает, а Бог располагает…
Летом 1940 года вдруг в Бессарабию и Буковину (Черновцы) пришла Красная Армия. Почему? Шлома не понимал. А родители не спешили ему объяснять. Но ему нравилось бегать с пацанами и смотреть на советские танки, пушки, бронемашины, красноармейцев, которые добродушно встречали местных пацанов, разрешали трогать руками технику и иногда даже угoщали конфетами.
Вскоре Шлома заметил, что более богатые люди, владевшие магазинами, небольшими фабриками, стали исчезать. Вместе с ними исчезали семьи, дети, с которыми он играл на улице.
Он слышал разговоры родителей, что они арестованы, а что это такое, он не понимал. Теперь-то он всё понимает и знает - их как эксплуататоров отправляли в Сибирь, где он тоже успел побывать и даже увидеть своих земляков.
Отца взяли на работу в погранотряд как возчика. Он должен был доставлять туда продукты, воду, хлеб и всё необходимое. Семья переехала в соседний город Герцы, где и располагался погранотряд. Они поселилась недалеко от границы, в предосталенном им командованием свободном домике.
Он вдруг вспомнил свою учёбу в местном хедере (еврейская религиозная школа), где меламед (учитель) на одной ноте, скучно и, казалось, безразлично толковал Тору и факты из истории еврейского народа. Когда кто-то отвлекался или засыпал от монотонно-убаюкивающего голоса меламеда, то тот, крадучись, тихо подходил к нарушителю и громко, прямо в ухо орал: «А лох ин коп!!! (Дырку тебе в голову!!!) А зохун вей! Ит гояше коп! (Бог мой! У тебя не еврейская голова!)». А если, не дай Бог, кто-то начинал что-то говорить или пытался задать вопрос, то он стремительно бежал к возмутителю спокойствия и гневно кричал: «Фармахт дэн мул, шмендрик! (Закрой свой рот, дурак!)». Поэтому Шлома не любил ходить в хедер, всячески увиливая от этой обязанности.
Он был счастлив, когда они переехали в Герцы, где он уже не ходил в хедер. Вместо этого он пропадал на погранзаставе, где любил смотреть, как тренируются пограничники на спортивных снарядах, отрабатывают приемы рукопашного и штыкового боя на соломенных чучелах, чистят оружие. Особенно он любил наблюдать тренировки со служебными собаками по задержанию нарушителя границы. Пограничники не прогоняли его, а, зачастую, позволяли потрогать винтовку, повисеть на турнике, покормить служебную собаку.
Неожиданно этому лучезарному счастью пришёл конец. Он вспомнил, как рано утром 22 июня 1941 года он сидел на крылечке дома и грелся в нежных, ласковых лучах восходящего солнца, щурясь от его игриво-нахальных лучей, слепящих глаза. Он закрыл глаза, принимая эту игру.
Вдруг застывшую утреннюю тишину разорвал какой-то глухой, ранее не слышанный звук. Невольно Шлома открыл глаза. По небу ползли темные силуэты самолётов, как на параде, по три в звене. Вся эта армада двигались на город. Над городом самолеты развернулись, и он увидел, как от них отделились большие, тёмные капли. Они стремительно приближались к земле… Шлома с интересом смотрел на это. Раздались страшные взрывы, вспыхнуло пламя пожара, охватившего город. В ужасе и совершенно инстинктивно он бросился на землю, закрыв глаза и обхватив голову руками. Он вдавливал своё тело в землю, словно стараясь зарыться и укрыться в ней. Так он лежал, не зная, что делать. Это была первая в его жизни бомбёжка.
Из дома выбежали отец и мать, захватив с собой 6-летнюю Хайку и 4-летнего братика Мойшу. Подняв с земли насмерть перепуганного Шлому, они бросились на погранзаставу. Но там было пусто: разрушенные бомбами и снарядами здания догорали, запах гари, повсюду разбросанные вещи, мебель, пустые ящики, но людей нигде не было. Эта щемящая, пугающая тишина удивила их. Они бросились домой.
В это время на дороге появились мотоциклы с сидящими фигурами в лягушачьего цвета серо-зеленоватой форме. В зловещих, стальных касках, с автомaтами наперевес. Это были немцы. Один из них приостановил мотоцикл и заговорил с отцом по-немецки. Он явно что-то спрашивал. Отец ответил ему на идиш, очень похожим на немецкий. Их не тронули, и они пошли в сторону своего дома, а мотоциклисты двинулись в сторону города.
В суматохе потерялась Хайка. Родители бросились её искать и вскоре в ложбине увидели её, сидящую на камне, горько плачущую, кулачками размазывающую слёзы по щекам. Мама кинулась к ней, схватила её на руки и стала целовать мокрое, заплаканное личико, приговаривая: «Майн меймэле! Майн либер! Ша…Шрайт нит..(Моя доченька! Моя любимая! Не кричи!)». «Гиб мир а кис! (Поцелуй меня)». «Золт зайт азой майн шоным! (Пусть будет так моим врагам)».
Хайя успокоилась, увидев родные лица и почувствовав нежную ласку мамочки, и все быстро поспешили домой. Шлома не знал, что такое война. Он даже не представлял, что она несёт людям, его семье, ему лично. В Румынии дети не играли в войну, как в СССР, где большинство детских игр было связано с войной «белых и красных», а любимым героем был Чапаев.
Но когда он попал под бомбёжку, ужас и страх заполнили всё его существо, захватили в свои кровавые лапы его маленькую, детскую душу. Он понял одно: счастливое и беззаботное детство кончилось и наступает новая, не совсем ещё понятная пора жизни. Он ещё не знал, что война - это сплошная вереница тревог, страха, боли, несчастий, разлук и смертей, уносящих миллионы человеческих жизней, это кровавая мясорубка, перемалывающая всех и вся. Этот страшный молох пройдёт кровавым плугом и по его семье, коснётся его лично.
Зато отец прекрасно знал, что несёт война простым людям, особенно евреям. Он понимал, что войны начинают короли, правительства, готовят маршалы и генералы, а испытывают все невзгоды и тяготы, ужас и горе, отдают свои жизни за чьи-то политические амбиции рядовые граждане страны.
Он также знал, что творят фашисты с евреями в оккупированных ими странах. Это рассказывали беженцы из Польши, Чехословакии. Эти слухи неслись один за другим и один страшнее другого.
В городе уже слышна была ружейно-пулемётная стрельба, разрывы снарядов и мин. Немцы быстро прошли город, продолжая стремительное движение на восток. Вслед за ними вошли румынские войска. Местные молдаване и румыны радостно встречали их цветами, повсеместно угощая вином, выкрикивая: «Трэяску Ромэния чел маре! (Да здравствует великая Румыния!)».
Отец действовал решительно и быстро. Запряг лошадей в биндюгу - плоскую, длинную телегу. На неё были погружены самые необходимые вещи: одежда, одеяла, подушки, металлическая посуда, продукты, бутыли с водой, посадил детей и маму. Двинулись не по шоссе, а по обходной грунтовой дороге на восток, спасаясь от войны, фашистов, немецких и румынских.
По дороге к ним присоединились ещё несколько еврейских семей, двигавшихся своим ходом, на повозках. На новых землях, присоединенных к СССР, коммунисты не успели провести коллективизацию, и многие селяне, в том числе евреи, имели своих лошадей. Это и позволило местечковым евреям быстро покинуть приграничные районы, находящиеся в зоне скорого захвата. В те дни ещё не звучало слово «эвакуация», а евреи приграничных районов самостоятельно начали её, спасаясь от фашистского нашествия.
Немецкие войска, осуществляя «блицкриг», двигались по шоссейным магистралям, избегая известного всему миру российского бездоржья - грунтовых дорог. Поэтому колонна евреев-беженцев двигалась именно по этим грунтовым дорогам, избегая заезда в города и крупные сёла, объезжая их и останавливаясь на ночлег в небольших селах и хуторах. Там, как правило, селяне были добросердечнее, с сочувствием встречавшие несчастных беженцев с детьми. Они охотно предоставляли ночлег, снабжали продуктами.
Но были и такие, которые отказывали в помощи, говоря при этом: «Закопошились, жиды, словно тараканы. Бежите от немцев, боитесь их. А они несут вам божье возмездие. Так вам, кровопийцам, и надо. За то, что распяли нашего Христа и употребляете кровь невинных наших младенцев для изготовления своей мацы. Пришла и к вам божья кара!»
Шлома не знал ранее, не понимал ни слова «жид», ни такого явления как антисемитизм. Поэтому у него возникло закономерно недоумение, вылившееся в вопрос «Почему некоторые люди не любят нас, евреев?». Что он еврей, Шлома знал с раннего детства, из рассказов мамы. В семье говорили на идиш, и он усвоил родной язык, понимая, что он отличный от молдавского, румынского и украинского. Посещал хедер, где рассказывали историю еврейского народа.
Возникшее недоумение требовало разъяснения, поэтому он, как всегда, обратился к маме с этим вопросом. И она, умная и всезнающая мамэле, спокойно, в меру своих знаний, отвечала на вопросы Шломы. Её ответы слушали все дети: «Понимаете, дети, евреи - самый древний народ на земле. Бог сохранил его в течение 5 тысяч лет и сделал своим избранным народом, обязанным нести миру божью истину. Наш народ за всю его тысячелетнюю историю подвергался страшным и суровым испытаниям. Евреев уничтожали за преданность своему Богу и египетские фараоны (цари), и римские императоры. Их угоняли в вавилонское рабство, народ рассеяли по всему миру. Везде их преследовали местные князья, цари, короли, натравливая на них простой народ. Но, несмотря на это, они сохранили свою верность Богу, своим обычаям, традициям предков, свою общину. К ним относились с недоверием. Религии разных народов обвиняли евреев в том, что они распяли Христа, тоже еврея по происхождению, проповедавшего новое верование и получившее затем название - христианство. Евреи не распинали Христа. Его распяли римские легионеры, захватившие государство Израиль. А эти все ксёндзы, пасторы, попы внушали простым людям, что Христа распяли евреи, рассказывали сказки о том, что при изготовлении мацы для пейсов они используют кровь христианских младенцев. И это они делали для того, чтобы вызвать у людей ненависть к евреям за их верность своему Богу. Вот почему они не любят евреев, а иногда даже устраивают погромы, грабят и убивают евреев, их детей, сжигают дома».
Дети с интересом слушали мамин рассказ, а любопытный Шлома спросил: «Но это же всё неправда, что евреи распяли Христа!.. Почему же им кто-нибудь не расскажет правду?».
«Конечно, это ложь, подлый обман. Но она выгодна служителям этих религий, правителям стран. Они натравливают один народ на другой - и это облегчает им управление. При этом они называют виновными во всех бедах евреев…». «Но это же нехорошо!», - вставила Хайя. «Да, нехорошо! Но это выгодно правителям. Народу трудно живётся и часто в этом виноваты правители. Вот они и отвлекают недовольство простых людей на евреев, якобы, виновных во всех бедах. Вот и эти крестьяне, прогнавшие нас, винят во всём нас, евреев. Но вы видели, что не все в это верят. Многие нам помогают и понимают нашу беду. Хороших людей больше, чем плохих. Помните это, мои дети».
Так они двигались, оторвавшись от наступающих немцев, по югу Украины, до Ростова-на-Дону. Там их направили дальше на юг, на Северный Кавказ. В начале осени они очутились в районе Минеральных Вод, у Пятигорска. Это было в то время глубоким тылом. Тут их и оставили, направив в совхозов станицы Георгиевская.
Отца с лошадьми сразу же мобилизовали в трудармию, и он жил вне семьи, на казарменном положении. Маму с детьми поместили в совхозном бараке, в маленькой комнатушке. Двойра с рассвета уходила на полевые работы по уборке урожая, а дети оставались одни, под присмотром 8-летнего Шломы. Возвращалась мама, когда на улице уже было темно, уставшая и обессиленная. И сразу же начинала готовить горячую еду для детей. Днем они питались всухомятку. Шлома был им и за отца, и за мать, и за старшего брата.
2.
Так, в трудностях и лишениях, прошла лютая зима 1941-1942 годов. Наступила ранняя весна. Все облегчённо вздохнули - кончились небывалые морозы и вечный, обжигающе ледяной, степной ветер, выдувавший тепло из их хлипкого, деревянного барака. Холодно было не только на улице, но, казалось, холод проникал внутрь человека и нагло морозил его изнутри.
Тёплой одежды не было, и дети все эти тяжкие, зимние дни сидели в комнатушке, у печки, греясь от тлевших там дров и кусочков угля. Только Шлома, закутавшись в старое одеяло, выходил на улицу, собирал ветки, куски досок, ходил на станцию, собирая на путях кусочки угля. Тем самым он поддерживал тепло, а значит и жизнь.
Их ещё не интересовала, в силу их возраста, обстановка на фронте.
Они думали только о еде, ибо постоянно находились в полуголодном состянии. Продуктов питания становилось всё меньше и меньше. Да и мужиков в поселке оставались единицы, и те - хромые, незрячие инвалиды. Всех здоровых мобилизовали на фронт, а негодных к строевой службе - в трудармию.
Шлома ходил по полям, собирая всё съедобное. Иногда попадались оставшиеся с осени початки кукурузы - это была великая радость. Он их варил, и все с удовольствием их грызли. Удачей было найти сахарную свеклу. Он приносил её домой, очищал от земли, нарезал ломтиками и жарил на чугунном покрытии печки. Получалась необычайная вкуснятина, напоминавшая довоенный мармелад, заменявший ребятам конфеты. Кроме того, с ней можно было пить пустой чай. Ибо сахара уже в то время не было. Братик и сестренка безоговорочно признавали его главенство, беспрекословно подчиняясь ему. Его авторитет был непререкаем. Он был их главным кормильцем. А это в те времена было основой всего.
Зима принесла и радостные вести с фронта. Самой главной из них был разгром гитлеровцев под Москвой, затем наступление под Тихвином, освобождение Ростова-на-Дону и десант в Керчи. Всё это радовало и внушало надежды.
Но к лету ситуация на фронте резко изменилась. В начале лета над их станицей стали появляться немецкие самолёты. Они бомбили железнодорожные узлы в Минеральных Водах, Пятигорске. При виде их Шлома страшно пугался и немедленно прятался в ближайшем овраге. Он помнил бомбардировку 22 июня 1941 года. Именно тогда в его душу заполз этот страх, сковавший его, и он еще не прошёл.
Появление немецкой авиации в районе Кубани и Северного Кавказа означало, что гитлеровцы успешно выполняют свой план летнего наступления на юго-востоке фронта с целью захвата кавказской нефти.
Дело в том, что командование вермахта решило летом 1942 года основные силы бросить в южном направлении, в сторону Сталинграда и Северного Кавказа. Захватить нефтепромыслы Юга, перерезать Волгу у Сталинграда и тем самым лишить Красную Армию и тыл снабжения кавказкой нефтью.
Сталин и советское командование, боясь нового немецкого наступления на Москву, сосредоточили основные силы и резервы на центральном направлении. А южный фланг советского фронта не был прикрыт достаточным количеством войск и боевой техники. Советская разведка и Генеральный штаб не смогли раскрыть замысел фашистского командования.
Поэтому, когда 28 июня 1942 мощнейшая группировка немецких войск перешла в наступление на юге, имея значительное превосходство в живой силе и боевой технике, прорвала фронт и, ломая сопротивление ослабленных частей Красной Армии, стремительно двинулась к Сталинграду и Северному Кавказу, это явилось страшной катастрофой советского фронта и явным просчётом советского командования.
Вот почему немецкая авиация появилась в районе Минвод. Тут же началась спешная эвакуация. Отец вернулся из трудармии, и семья вновь собралась вместе. Он добился включения семьи на эвакуацию. В середине июля они погрузились в эшелон, который медленно двинулся на северо-восток. Вскоре узнали - 9 августа были взяты немцами Пятигорск, Минводы и их станица Георгиевская.
Состав с эвакуированными двигался черепашьими темпами, останавливливаясь на каждой станции, полустанке, разъезде. Зеленая дорога была только воинским эшелонам, санитарным поездам, ну, а эвакуированным - в последнюю очередь.
продолжение следует
