Версия для печати

В ТЕНИ СВОЕГО ВЕЛИЧИЯ

Автор: 

ГЛАВА 1. ДОРОГА В ОДИН КОНЕЦ

Корабли, как и люди, – при рождении получают имена, живут в среднем столько же лет, сколько и человек, болеют и лечатся, но всегда – трудяги, в постоянной работе все годы своей жизни. Часто в очень тяжелой работе. В судьбе каждого корабля есть яркие страницы и не очень, как и у каждого из нас, – жизнь полосата.

А когда исчезает сила – корабли умирают. Одни в полной безвестности, другие – с орденами и оркестром. Кораблю, о необычной судьбе которого я хочу вам рассказать, в 2017 году исполнилось сто лет. Человек в таком возрасте обычно уже не обходится без помощи других, старается никуда не выходить и, в лучшем случае, передвигается с палочкой.

Но наш герой по-прежнему бодр, здоров и полон сил. Конечно, внешний вид его за сто лет немного изменился, не без того. Но все органы – свои, все в полном рабочем состоянии.
Непостижимо, этому кораблю – единственному в мире такого возраста – Международным регистром разрешено в любое время свободно выходить в открытый океан. Единственному в мире! Он до сих пор – в строю!

Корабль этот родился в переломный год истории цивилизации, в год двух русских революций, которые, по словам известного американского журналиста Джона Рида, буквально потрясли мир. Да, потрясли! Еще как потрясли!
У великой А. А. Ахматовой есть такие строки:
Я тогда была с моим народом
Там, где мой народ, к несчастью, был!

Какая сила и мощь! Всего две строки, а в них обнажена до нервов вся сложная история новой России ХХ века: кровь и голод Гражданской войны, коллективизация и индустриализация, создание империи Гулаг и героическое освоение Северного морского пути. Эти строки о блокадном Ленинграде, о Северных конвоях, о мужестве простых солдат и офицеров на фронтах Великой Отечественной. Это строки о Победе, о надеждах на лучшее будущее страны и тяжелых разочарованиях народа. Это строки о каждом из нас.
Все, что так емко и болезненно-правдиво выразила в стихах Ахматова, все это в полной мере пережил и наш герой, даже затопление почти в младенческом возрасте.
При рождении наш герой был наречен «Cвятогором» – именем былинного русского богатыря. Святогор был настолько огромен и тяжел, что под ним проваливалась земля.
Под нашим «Cвятогором» все годы его жизни проваливались самые тяжелые льды Северного Ледовитого океана. «Cвятогор» родился ледоколом, и до середины прошлого века оставался самым мощным в мире, пока на смену паровой машине и дизелю не пришла всесокрушающая сила расщепления ядра атома.
«Cвятогор» уступил свое место лидера атомным гигантам Севера – «Ленину», «России», «Cибири». Не удалось ему, как «Арктике» в 1975 году, впервые в мире дойти до Северного полюса. Но он всегда оставался в строю на равных со своими младшими, но более сильными братьями.
Начну же я свое повествование о героических и драматических страницах истории жизни «Святогора», который в 1927 году был переименован в «Красина», c одного удивительного факта.

***
В конце августа 2016 года в главный город Поморья Архангельск прибыли послы, консулы, военные атташе и простые моряки США, Британии, Канады, Австралии, Новой Зеландии, Польши, Франции, Исландии и Голландии. Не хило – сразу 500 высокопоставленных зарубежных гостей. Всех вместе их собрало одно из важнейших событий Второй мировой войны – 75 лет назад, 31 августа 1941 года, в Архангельск 23 корабля доставили первую жизненно необходимую помощь Советскому Союзу по ленд-лизу.
Караван «Дервиш» стал начальным ручейком, который вскоре превратится в мощный поток поставок военных и гражданских грузов.
Ленд-лизовская помощь шла в страну с разных направлений – через Дальний Восток, через Черное море и Персидский залив. Но самый опасный путь был именно Северный. Он был самым коротким, а значит, и самым важным – в условиях стремительного наступления немцев буквально каждый час был дорог.
Две тысячи морских миль от берегов Исландии – места формирования караванов – до советских портов Мурманска и Архангельска конвой проходил за полторы – две недели.

Моряки называли этот путь «холодным местом ада», а премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль окрестил полярные конвои «самыми ужасными походами в мире».
Так оно в действительности и было – самая опасная морская дорога в годы войны. Льды, жуткий, всепроникающий холод, постоянные штормы, которые превращали корабли в тысячетонные ледышки, поля плавучих мин и стаи германских подводных лодок, как пауки, ждущие своих жертв под удары смертельных торпед.
Всего полчаса нужно было самолетам Люфтваффе, чтобы подняться с баз в Норвегии и ударить по конвою.
1400 торговых судов со стратегическими грузами прошли в годы войны этим страшным путем. Почти 100 из них погибли в холодных пучинах арктических морей.
Миллионы тонн ленд-лизовских грузов помогли Советскому Союзу выстоять в самые тяжелые моменты войны. Бойцы, летчики и танкисты Красной армии всегда с благодарностью вспоминали и вспоминают, кто еще жив, не только нежный пряный вкус американской консервированной колбасы и тушенки, которые с оттенком юмора назывались «вторым фронтом», но они сражались на танках «Матильда», летали на штурмовиках «Муcтанг», «Харрикейн» и «Аэрокобра». Знаменитый советский летчик Александр Покрышкин только на истребителе этого типа сбил больше сорока самолетов противника.
350 тысяч автомашин-вездеходов фирмы «Cтудебеккер» на фронтах от Мурманска до Одессы по непролазной грязи и сугробам тянули за собой всю артиллерию Красной армии.
Не буду вдаваться в подробности. Скажу главное – без помощи союзников, особенно в первые месяцы войны, Москву, вероятно, было бы не удержать. Об этом пишут в своих мемуарах все здравомыслящие советские генералы. В Берлине же в этом не сомневались – там загодя были отпечатаны красочные билеты на парад германских войск на Красной площади.
К счастью – не случилось этой вселенской беды.
Я не воевал, но ребенком в тылу выжил тогда только благодаря небольшой дозе американского пенициллина. Только одно это лекарство было сильнее десятков дивизий и спасло от гангрены, заражения крови и неминуемой смерти миллионы раненых советских солдат и офицеров.
Но времена теперь совсем другие, в небытие уходит боевое братство союзников. Прикормленные властью историки и ушлые пропагандисты делают многое, чтобы народ вообще забыл об этой великой помощи страны, которую грязно называют сегодня «пиндосией». И которая якобы хочет войны с Россией. Но которая с Россией никогда не воевала. И уверен – первой не нападет никогда.

***
Ну вот, теперь, после небольшого отступления, вернемся в Архангельск, в день 75-летия прихода в этот порт конвоя «Дервиш».
На торжествах первое слово от гостей взяла дочь британской королевы принцесса Анна, прибывшая в Россию на яхте со своим супругом вице-адмиралом Тимом Лоуренсом. Стройная пожилая женщина в морской парадной форме поразила всех своим поступком – она предложила начать торжества с памятного корабельного гудка советскому ледоколу «Красин». Не эсминцам, не крейсерам, не другим военным судам охранения полярных конвоев, а именно «Cвятогору» – «Красину».
Сотни кораблей – военных и гражданских – на всех флотах России двадцатисекундными гудками откликнулись на этот призыв. Такое не забывается!
За что, какой подвиг совершил этот корабль, чтобы удостоится такой высочайшей чести? Чем этот корабль так дорог Британии и королевской семье?
Непременно кое-кто задаст мне вполне естественный вопрос: «Вот Вы собираетесь рассказать нам о ледоколе “Красин”, а сами-то бывали на его борту?»
Да, бывал. Но первое мое посещение ледокола случилось в самые тяжелые для корабля дни, когда решалась его судьба – быть живым или быть разрезанным на части и расплавиться в мартеновских печах.
Но без истории, хотя бы краткой, предшественника «Святогора» – ледокола «Ермак» – нам никак не обойтись, так плотно переплелись их судьбы.

***
Россию без необъятного Севера, без бескрайних льдов Ледовитого океана и суровых окраин Сибири представить себе невозможно. Освоение этих огромных пространств с богатейшими недрами и лесом много веков шло медленно и осторожно – так суров и порой труднодоступен этот край, связанный воедино океаном.
Одна дорога от устья всех могучих рек Сибири для обильного зерна, леса, пушнины, рыбы, шкур и бивней прибрежного зверя и различного рода сырья к западным и восточным границам империи – только морем. А море здесь – это лед. Порой непроходимый для судов даже летом.
Лед был проблемой для всех портов России и на Балтике. Не раз надолго вмерзали в него торговые корабли, нанося судовладельцам огромные убытки. Сознание того, что можно не мириться, а бороться с природными условиями, появилось лишь в середине ХIХ века. Первопроходцами стали американцы. Ранней весной 1837 года, когда был еще вполне себе крепок лед, жители Филадельфии увидели в заливе необычный колесный деревянный пароход с установленной на носу металлической чудо-машиной, которая, подобно гильотине, раскалывала лед на пути движения судна. Медленно, с остановками, содрогаясь всем корпусом от непосильной работы, корабль все-таки упорно продвигался вперед сквозь ледяное поле.
С большой натяжкой этот пароход «City Ice Вoat № 1» можно назвать прапрадедушкой ледокольного флота.
Ну а первым ледоколом современного типа и точно дедом всех кораблей этого класса, бесспорно, стал пароход «Пайлот», построенный в Кронштадте в 1864 году русским судовладельцем Михаилом Осиповичем Бритневым. Это был удивительно одаренный человек: талантливый инженер, водолаз, купец, банкир и щедрый меценат. К тому же – кронштадтский городской голова.

Суда Бритнева перевозили грузы по всему Финскому заливу и постоянно сталкивались с погодными проблемами. Вот вынужденно и взялся за чертежи и расчеты хозяин пароходной компании. Вскоре рабочие судоверфи срезали нос у портового буксира под углом в 20 градусов по образцу больших поморских торосных лодок, которые рыбаки и зверобои в случае необходимости без особого труда перетаскивали даже через обширные нагромождения льда. В результате судно Бритнева могло наползать на лед и ломать его весом своей тяжести. Гениально и по сути просто. Теперь многое зависело только от размеров и массы судна и мощности его паровых котлов.
Успешно испытав свое творение в Финском заливе, продлив навигацию сразу на несколько недель, Бритнев заложил на своей верфи еще несколько ледоколов. Теперь уже более мощных. Но ломать тяжелый зимний лед толщиной больше метра эти ледоколы пока не могли.
И все же к проекту Бритнева пришла и мировая слава. Пока российские чиновники морского ведомства тужились понять огромное значение для освоения русского севера изобретения Бритнева, к нему в Кронштадт слетелись, как воробьи на обмолоченные скирды, иностранцы.
Первой страной, купившей всего за 300 рублей чертежи «Пайлота» и построившая по ним ледокол, cтала Германия. Построила «Айсбрехер 1» («Разрушитель льда») как нельзя вовремя. В 1871 году тяжелые льды рано сковали важнейшую для страны судоходную артерию – реку Эльбу и Гамбургский порт, прервав судоходство. Cошедший со стапеля ледокол легко разрешил эту проблему. Судоходство по реке не зависело теперь от коварных сюрпризов природы.
Следом за Германией патенты Бритнева приобрели Канада, США, Швеция и даже маленькая Дания, владеющая далекой и гигантской ледяной Гренландией.

***
Но ледоколы Бритнева, даже самые усовершенствованные, не могли решить проблему судоходства по Северному Ледовитому океану, где льды толщиной и в два, и в три метра – совсем не в диковинку. Великий флотоводец и ученый адмирал Степан Осипович Макаров не раз на заседаниях Морского ведомства говаривал: «...Как поднялась бы экономическая и военная мощь России, если бы мы соединили морской дорогой Мурманск с Владивостоком, как мощно пошла бы в рост Сибирь с ее несметными богатствами. Природа заковала наши моря льдами. Но опыт всех предыдущих мореходов и смельчаков, бросивших вызов Арктике, состояние техники и инженерной мысли говорят, что сегодня лед не представляет непреодолимого препятствия судоходству.
Для этого на первых порах нам нужно построить хотя бы два сверхмощных ледокола. Уверен, то, что пока не под силу ни одной нации, может сделать Россия. К этому нас нравственно обязывают географическое положение и величие страны».

Идеи С. О. Макарова горячо поддержал Д. И. Менделеев. Выдающийся ученый-химик, Управляющий Главной палатой мер и весов болел и морем, хорошо знал многие корабельные науки и даже состоял ведущим консультантом Морского министерства. И еще – Дмитрий  Иванович страстно мечтал добраться до Северного полюса именно на русском ледоколе.
В одном из писем Макарову Менделеев пишет: «Степан Осипович, Ваши мысли блистательны и разовьются для России в дело большого значения, не только научно-географического плана, но и в живую практику. Все мои симпатии с Вами. Все, что в моих силах – сделаю непременно и охотно, насколько хватит доброй воли».
Воли хватило. Дмитрий Иванович был в хороших отношениях с министром финансов России С. Ю. Витте. Он и устроил личную встречу с ним Макарова.
Витте – государственник и человек высочайшей чести – прекрасно понимал роль развития транспортных коммуникаций всех видов для роста экономической мощи России, и личная беседа с адмиралом и высказанные им идеи пришлись ему по душе.
Но Витте прекрасно осознавал, что проект и строительство такого судна обойдутся казне огромными расходами. И в целесообразности выделения денег нужно убедить еще и императора. А для такого доклада нужны даже не сильные, а сверхубедительные доказательства всей важности проекта. Поэтому для начала С. Ю. Витте предложил Макарову более детально ознакомиться с условиями плавания в тяжелых льдах.
Улита все-таки сдвинулась, и Степан Осипович немедля, прихватив в рейс несколько инженеров и специалистов-гидрологов, на пароходе «Иоанн Кронштадтский» в составе торгового каравана судов отправился к сибирским берегам.
Начал он с устья могучего Енисея. Во всех городах, где останавливался пароход – в Енисейске, Красноярске, Томске, Тобольске, Тюмени – Сергей Осипович встречался с местными промышленниками и купцами, знакомил их со своим проектом, детально разъяснял все выгоды от создания не спорадической, как сейчас, от устья одной реки до другой, а регулярной пароходной линии между Владивостоком, Сибирью, Мурманом и Западными странами.
Огромное количество информации Макаров получил от тесного общения с капитанами торговых и зверобойных судов, которые много знали о характере льдов и условиях плавания в них.
Адмирал Макаров не ограничился посещением российских северных портов. Побывал он и на закованном льдом архипелаге Шпицберген. По счастливой случайности или провидение так распорядилось, капитаном судна «Лафотен», которое было арендовано для этого путешествия, оказался друг знаменитого полярного исследователя Фритьофа Нансена и капитан его знаменитого «Фрама» Отто Свердруп.
Три года, 1041 день, «Фрам», специально вмороженный в лед у Новосибирских островов, дрейфовал по просторам Ледовитого океана, пройдя от макушки планеты – ее Северного полюса – всего в 400 километрах. Этот сложнейший научный дрейф раскрыл многие тайны Арктики, секреты образования и таяния льда и законы его движения с Востока на Запад. Свердрупу было что рассказать русскому адмиралу.
Самая важная встреча состоялась у Макарова в Швеции, в Стокгольме. С человеком, который совершил беспримерный подвиг в истории мореплавания – профессор Эрик Норденшельд первым в мире провел свое двухмачтовое парусно-паровое судно «Вега» вдоль полярных берегов России от Европы до Владивостока. Пусть с невероятным трудом, пусть не за одну, а за две навигации, с тяжелой зимовкой, в постоянной борьбе со льдом и за жизнь каждого члена экипажа. Произошло это 20 лет назад. Но с тех пор никто, ни одна страна не осмелилась повторить поход «Веги» – слишком велика опасность. Пока это был путь без права на малейшую ошибку. Путь в один конец – без гарантии вернуться.
Но Макаров и сам Эрик Норденшельд были едины в главном: раз «Вега» прошла – со временем пройдут и другие. Оба прекрасно понимали значимость, особенно для России, освоения Северного морского пути, и Норденшельд, узнав о плане адмирала построить арктический ледокол, горячо поддержал эту идею.
Вернувшись в Петербург, С. О. Макаров сразу же засел за доклад министру финансов. Каждую свою мысль, каждый тезис он сопроводил точными расчетами.
Ознакомившись с отчетом адмирала, С. Ю. Витте нашел его убедительным и всецело отвечающим нуждам страны. Убедил он в этом и вступившего на престол Николая II. Но деньги выделили на строительство только одного ледокола.
Комиссию для разработки проекта возглавил сам адмирал Макаров, который в это время командовал всей Балтийской эскадрой.
К важнейшей в его жизни работе Степан Осипович привлек лучшие инженерные умы России, среди которых были академик А. Н. Крылов, профессор Морской академии Ф. Ф. Врангель. Консультантом в Петербург был приглашен и капитан нансеновского «Фрама» Отто Свердруп. И, как это ни странно, в состав комиссии вошел и специалист совершенно иного профиля – инженер Сибирской железной дороги П. К. Янковский. Но именно он имел огромный опыт использования ледокольных средств на озере Байкал, которое по толщине льда в иные годы не уступало и Арктике. (Именно по настоянию Янковского в Англии уже строился огромный паром-ледокол для переправки железнодорожных вагонов на Байкальском участке, где железнодорожный путь пока прерывался.)

***
Постепенно в чертежах вырастал мощный облик ледокольного богатыря «Ермак», названного так в честь казачьего атамана Ермака Тимофеевича – покорителя Сибири, а по сути – первого ее исследователя.
Длина судна из прочнейшей стали с необычно плавными обводами составляла почти 100 метров, водоизмещение – 9000 тонн, паровые машины должны были развивать мощность в 9000 лошадиных сил – для того времени немыслимо много. Без дозаправки углем «Ермак» мог пройти 4500 морских миль – ни одному угольному кораблю такое было не по силам.
Впервые в мировой практике на «Ермаке» была применена креновая система, которая при очень быстрой перекачке воды из специальных цистерн с одного борта на другой раскачивала корабль и этим освобождала его из ледовых тисков. Математические расчеты показывали – двухметровой толщины лед будет для «Ермака» вполне по зубам.
Но самое главное – ледокол станет непотопляемым. 30 лет Степан Осипович разрабатывал и проверял на практике свою теорию и систему непотопляемости судов. Все лучшее из нее вошло в проект строительства «Ермака» – двойное днище и корпус, разделенный на 44 изолированных отсека.

Итак, технически невероятно сложный проект завершен. Но где и кто будет строить ледокол? Кто создаст и запустит в работу эти уникальные паровые машины, обучит персонал?
Решили объявить на крупный заказ Российского правительства международный конкурс.
Претендентов оказалось трое. Выиграла британская фирма «Армстронг» – та самая, которая уже завершила строительство ледокола-парома для Байкала. Но не только потому, что блестяще выполнила этот заказ России.
Германская фирма «Шихау» оценила строительство «Ермака» в 2,2 миллиона золотых рублей со сроком поставки 12 месяцев. Датская «Бурмейстер и Вайн» запросила 2 миллиона и 16 месяцев на постройку ледокола.
«Армстронг» предложила самые лучшие условия – закончить все работы в 10 месяцев и всего за 1,5 миллиона. К тому же, что немаловажно, судоверфь гарантировала за свой счет произвести все необходимые ремонтные работы и переделки в период испытания ледокола в Финском заливе и в полярных льдах. Фантастически выгодные условия при всех сложностях проекта.
Но руководство фирмы зорко смотрело вперед – оно предвидело наступающую эру мощного освоения Арктики и, естественно, хотело наработать нужный опыт в новом для судостроения деле, чтобы не уступить потом первенство. За «Ермаком» могли поступить и новые заказы. Не только от России. И не просчитались – так все и было.
Не буду вдаваться в подробности строительства и тяжелых испытаний «Ермака», но пока ледокол не был доведен до ума (а было всякое – и аварии, и крупные переделки, что вызвало недовольство Морского ведомства и незаслуженную опалу адмирала со стороны императора), рядом с капитаном на мостике ледокола в близких и дальних походах всегда стоял и Степан Осипович Макаров. Он завершал главное дело своей жизни – «Ермак» от первой до последней заклепки был самым желанным и самым любимым его детищем. 20 февраля 1899 года ледокол «Ермак» вошел в состав Торгового флота России.
Но дальнейшую судьбу корабля определил не его создатель. Чиновники посчитали, что «Ермаку» тягаться со льдами Арктики рановато и небезопасно. Да и особой надобности в этом пока нет. Пусть служит на Балтике. Он здесь нужнее.

Продолжение следует





ГЛАВА 2. ЦЕНА ОШИБОК

4 марта 1899 года ‘’Ермак’’ пришёл в Кронштадт. Лёд в заливе был крепок как никогда. Весь город с изумлением и восторгом наблюдал за движением чудо-корабля.


Местная газета писала в те дни:
- Не верилось своим глазам. ‘’Ермак’’ шёл будто бы льду и не было вовсе. А ведь он был. И ещё какой - толщиной больше полутора аршин, больше метра! Но ‘’Ермак’’ шёл и шёл без малейшего усилия… Шёл с глухим треском, легко ломая лёд и подбивая его под себя благодаря удачно рассчитанным обводам корпуса. Действительно, настоящий богатырь!
Теперь лёд не сможет на 6 месяцев запирать Балтийский флот и начисто прекращать торговлю. Отныне мы в Кронштадте будем так же близки к свободному морю, как прочие государства в Европе, Америке и Азии. -

Так началась долгая трудовая жизнь ледокола. Надо сказать, что все расходы на своё строительство он окупил уже в первый же год работы.
Не успели ещё стихнуть овации в честь прихода ‘’Ермака’’ из Британии, как в Кронштадт поступило сообщение, что в районе Ревеля терпят бедствие 13 накрепко затёртых льдами иностранных и российских кораблей. Ледокол немедленно вышел в этот район, в считанные часы освободил все суда из ледяного плена и привёл их в порт без единой пробоины в корпусах.
А в первых числах апреля ‘’Ермак’’ вскрыл и устье Невы, что позволило необычайно рано начать навигацию в Петербургском порту.
Но уже вскоре ледоколу предстояло новое испытание. 12 ноября новейший броненосец береговой охраны ‘’Генерал-адмирал Апраксин’’ cледовал на зимовку из Кронштадта в Либаву. Ноябрь - непредсказуемое, мерзкое для судоходства время в этом районе. Начался шестибалльный шторм, над морем бушевала метель, да такая, что её потоки не пробивал даже мощный свет береговых маяков.
‘’Апраксин’’ быстро оброс льдом, сбавив ход до минимума, шёл почти вслепую...Но у острова Гогланд напоролся всё-таки на подводную скальную гряду. Да так сильно, что два её острых гранитных выступа вошли внутрь судна, образовав пробоину в 27 квадратных метров. Вода затопила весь носовой отсек, патронные и артиллерийские погреба. Бронированное тело корабля весом 4515 тонн оказалось как бы насаженным на гранитный вертел. А случись взрыв — корабль разлетится над заливом в металлические клочья.

Прибывшие на помощь броненосцы ‘’Полтава’’, ‘’Cева­стополь’’ и ледокол ‘’Ермак’’ даже совместными усилиями не смогли сдвинуть ‘’Апраксина’’ ни на метр. Только порвали все ужасающей толщины стальные тросы.
Зимовать с ‘’Апраксиным’’, поддерживать его ещё живое тело, помогать заделывать пробоины остался один ‘’Ермак’’. После тщательного водолазного обследования затопленной части судна стало ясно - корабль со скалы не сдёрнуть, если гранит внутри корабля не разрушить тщательно рассчитанными взрывами…
За эту тончайшую работу взялась одна частная геологическая компания в Петербурге. Она доставила к месту аварии два станка с алмазными бурами, из тела корабля было откачены сотни тонн воды и заведены необходимые пластыри…

Подготовка к взрыву заняла всю зиму. Слава русским инженерам - буровикам! Мощный, но ювелирной точности врыв, разрушил скалу, не повредив корпуса броненосца.
13 апреля ‘’Ермак’’ не без труда и с помощью силовых машин самого ‘’Апраксина’’, всё-таки стянул броненосец с каменной гряды. 4,5 миллиона рублей, затраченные на строительство этого военного корабля, были спасены для государства. Напомню - ‘’Ермак’’ обошёлся казне в три раза дешевле.
Вскоре началась Русско-Японская война. ‘’Ермак’’ продолжал свою работу на Балтике, а опальный адмирал С.О. Макаров царским указом был срочно направлен командиром Дальневосточной эскадры спасать бедственное положение Порт-Артура и флота.
Степан Осипович не смог кардинально исправить грубейшие ошибки своего предшественника и его офицеров в подготовке к войне эскадры. Не успел!
К величайшему сожалению,, через 2 месяцы после начала осады японцами Порт-Артура флагманский броненосец ‘’Петропавловск’’ c Макаровым на борту на внешнем рейде подорвался на японской мине. Да так, что разом сдетонировали его минные и артиллерийские погреба.
О чём тут говорить — мгновенно погиб весь экипаж, 600 человек.

Россия с позором проиграла эту войну. Была потоплена и взята в плен практически вся Дальневосточная эскадра.
Ах, как оказался прав погибший С.О. Макаров, когда задолго до военных действий остро ставил перед правительством вопрос безотлагательности освоения Северного Морского пути. Как пророчески звучали его слова:
- Полагаю, что содержание большого ледокола на Ледовитом океане будет иметь для России огромное стратегическое значение. При нужде это даст возможность передвинуть флот в Тихий океан кратчайшим и безопасным в военном отношении путём. -

Сколько кораблей, сколько человеческих жизней было бы спасено, если бы власть прислушалась к предложениям адмирала. Нет, не прислушалась. Более того — запретила Макарову все испытания ‘’Ермака’’ именно в Арктике.
Посланные на помощь Порт-Артуру крейсера и миноносцы Балтики шли к дальневосточным берегам не вдоль северных берегов России, а вокруг света. Шли преступно долго - почти 8 месяцев и, уставшие, сходу встретившись с неприятелем, потерпели полный разгром в Цусимском проливе…
Cтрана восходящего солнца в Русско-японской войне не без огромных потерь, но всё-таки уложила русского медведя на лопатки.
Закидать Японию ‘’шапками’’ не удалось. Победила прагматичность императора Муцухито - вовремя модернизированные по европейскому образцу армия и броненосный флот.
Россия, морские границы которой беспредельны, всегда держала их на прочном замке. Теперь страна разом потеряла своё морское могущество.
5 сентября 1905 года, благодаря усилиям президента США Т. Рузвельта, в американском Портсмуте после тяжелейших переговоров был всё-таки подписан мирный договор.

Война обошлась России в 2 миллиарда золотых рублей, потерей всех территорий в Азии — в Маньчжурии и Корее, где много лет она стояла прочно. Японии отошёл и весь участок Южно-Маньчжурской железной дороги — важнейшей части стратегической для страны дороги - Транссиба.
Только благодаря дипломатическому подвигу С.Ю. Витте русской делегации удалось исключить из договора пункт о разорительной и унизительной для великой страны денежной репарации.
Николай II за успешное завершение переговоров с Японией произвёл Сергея Юльевича в графское достоинство, а вот недоброжелатели не могли простить министру финансов передачи Японии половины Сахалина - всей южной части крупнейшего острова страны - и стали за глаза цинично называть Витте ‘’графом Полусахалинским’’.
Президент США за примирение России и Японии на следующий год был удостоен Нобелевской премии мира.

А что же в Японии, в стране победившей Россию?
Япония — загадочная страна. Честь и достоинство воина там превыше всего. Необычна была судьба одного из главных военачальников империи генерала Марэсукэ Ноги. За взятие Порт-Артура и успешные действия под Мукденом он был награждён высшим орденом страны и пожалован в графы.
На полях сражений героически погибли два сына Ноги, Япония потеряла в войне убитыми и ранеными почти 270 тысяч человек. Генерал считал такие потери войск чрезмерными и винил в этом в первую очередь себя. Чтобы не запятнать честь самурая, Марэсукэ Ноги и его супруга решили совершить двойное самоубийство.
Как и подобает верному офицеру, Ноги поставил об этом в известность императора, но тот запретил ему даже думать об этом и назначил генерала воспитателем своего наследника - принца Хирохито.
7 лет Ноги добросовестно исполнял возложенные на него столь почётные обязанности, для воспитания молодёжи и укрепления его здоровья и духа основал в стране движение скаутов, а большую часть своего огромного состояния потратил на благотворительность и помощь семьям погибших в войне солдат и офицеров.
В 1912 году император Муцухито-Мэйдзи скончался. Ноги счёл себя свободным от обещания и исполнил давнее намерение по по всем обрядам самурая. Перед этим актом генерал и его супруга пригласили фотографа. На последнем фото супруги выглядят умиротворёнными и счастливыми.
Я эту историю вам к чему рассказал? Нет, нет - никаких намёков. Просто вспомнил бои под Ленинградом в Синявинских болотах во время прорыва блокады и на Зееловских высотах перед штурмом Берлина. Очевидцы рассказывают, что там убитые и незахороненные советские солдаты лежали порой в 2-3 слоя! Там была просто мясорубка — иначе не скажешь. Бессмысленная и беспощадная к своим.
И ведь ни один маршал, ни один генерал не застрелился и не подал в отставку. Увы, ни один. Лозунг коммунистов: - К победе — любой ценой! -, к сожалению, прочно сидит в мозгах вождей и современной России.
***
В Русско-Японской войне судьба пощадила детище адмирала Макарова. Даже спасла! Ледокол ‘’Ермак’’ непонятно для чего был отправлен на Дальний Восток в составе Балтийской эскадры и, наверняка, безвозвратно затонул бы в Цусиме вместе со всем отрядом. Но вовремя был остановлен в пути и получил приказ без промедления вернуться в Кронштадт.
Опомнились, осознали, к каким потерям приведёт гибель единственного мощного ледокола России...
Верой и правдой ‘’Ермак’’ продолжал трудиться на Балтике, и до февральской революции безопасно провёл во льдах около тысячи кораблей.
После всех потрясений 1917 года на ледоколе сменился флаг, но ‘’Ермак’’ остался верен своему предназначению — спасать из ледяной беды корабли и их экипажи. Для ледоколов — это как клятва Гиппократа для врачей.
Всего один пример… 1918 год. Войска кайзера Вильгельма наступают по всему фронту. Особенно успешно на северном участке, в Прибалтике. Большевикам нужно было срочно уводить корабли Балтийской эскадры из Ревеля и Гельсингфорса. Но как? Тяжёлая ледовая обстановка клещами сковала корабли в местах дислокации.. И ‘’Ермак’’ показал себя во всей силе — буквально из под носа немцев увёл 211 боевых кораблей. По существу один ‘’Ермак’’ спас от пленения всю Балтийскую эскадру! Всю!
Сбылась и мечта адмирала Макарова — ‘’Ермак’’ в 1932 году начал трудиться в Арктике, осваивая Северный Морской путь, тяжёлую дорогу во льдах, для которой он и был рождён. Его сил и прочности хватило ещё на 30 лет…
***
После заключения мирного договора в Портсмуте в морском ведомстве России немедленно состоялось важное совещание. Главное его решение - без отлагательства приступить к строительству нового современного флота. Для этого задействовать всё лучшее в мировом военном и гражданском судостроении, оснастить корабли новейшим вооружением и приборами. Россия без флота — не Россия. Денег не жалеть! Спасибо графу Витте — спас державу от полного разорения казны!
К разработке программы перевооружения флота был привлечён и молодой офицер А.В. Колчак. Да-да тот самый, который вскоре станет адмиралом, потом командуюшим Черноморским флотом и закончит свою жизнь в молохе Гражданской войны Верховным правителем России.
Преданный Союзным командованием и чехами, адмирал Колчак стал платой за их беспрепятственный проезд по Транссибу во Владивосток с награбленным в России имуществом и золотом. Переданный большевикам Иркутска, без надлежащего суда он был расстрелян по прямому приказу Ленина как злостный враг трудового народа. И чтоб никаких следов расправы - утоплен затем в полынье на реке Ангаре, как Распутин в Неве. Это произошло чёрной, без луны, ночью 7 февраля 1920 года.

А пока у нас год 1906 и судьба ведёт А.В. Колчака по жизни не дорогой к расстрелу, а путём учёного. Только что он получил высшую награду Русского Географического общества - Золотую Константиновскую медаль. Получил за свои огромные заслуги именно в науке.
Александр Васильевич - выпускник Морского кадетского корпуса, который он закончил ‘’лучшим по знаниям’’, - был в это время ведущим гидрологом и океанологом России, знатоком льдов Северного Ледовитого океана, изучению которого он отдал половину своей жизни.
Не случайно семь лет назад, его - ещё лейтенанта - выделил из многих и пригласил в свою знаменитую трёхлетнюю Русскую Полярную экспедицию на шхуне ‘’Заря’’ выдающийся русский учёный — исследователь Африки и Севера барон Э. Толль. И не прогадал.
В судовой роли А.В. Колчак значился гидрологом, гидрографом, магнитологом, гидрохимиком и картографом. Все эти специальности морской офицер знал блестяще.
Впоследствии А.В. Колчак обобщит свои знания в огромном труде — ‘’Льды Карского и Сибирского морей’’. В этой книге он заложил основы учения о морских льдах.
Плодами его обширных трудов в полной мере воспользовались уже в советское время при освоении Северного Морского пути. Имя автора, официально, естественно, никогда не упоминалось. Но моряки и капитаны прекрасно его знали и были благодарны тому, кто незримо вёл их во льдах...
***
Итак, А.В. Колчак безоговорочно включён в состав комиссии по модернизации флота. Но вот парадокс — не как специалист по льдам и плаванию в суровых условиях Северных широт, а как знаток и практик артиллерийского и главное...минного дела.
Крутой поворот — ничего не скажешь! Но так именно всё и обстояло.
О начале Русско-Японской войны Александр Васильевич Колчак узнал будучи в очередной полярной экспедиции. Сердце и долг офицера звали его в осаждённый Порт-Артур, и он незамедлительно подал прошение о своём переводе из ведения Академии Наук на военный флот.
Опыт суровой военной службы у Колчака был — 4 года после окончания Морского корпуса он плавал на тяжёлых крейсерах, не раз пересекал экватор в дальних, штормовых походах.
В Порт-Артуре он был сразу же назначен командиром миноносца ‘’Cердитый’’, ставшим вскоре знаменитым,
Именно на его мощной и удачно поставленной мине подорвался и затонул новейший японский крейсер ‘’Такасага’’ cо всем экипажем.
Японцы не простили такой дерзости. Их дальнобойные снаряды всё-таки вывели ‘’Сердитый’’ из строя и потопили. Оставшиеся в живых члены экипажа вместе с командиром вынужденно перешли на берег.
Теперь, до самого окончания военных действий на Дальнем Востоке, флотский офицер А.В. Колчак командовал в Порт-Артуре крупной артиллерийской батареей.
Уж кто-кто, а Александр Васильевич на практике знал все слабости русского флота и его вооружения и хорошо понимал, что нужно сделать для восстановления престижа русского флага на морях и океанах.
Например, разработанная им тактика минного дела в годы Первой Мировой войны буквально парализовала весь Германский флот на Балтике.
На Чёрном море дело обстояло примерно так же - небольшой отряд быстроходных русских миноносцев фактически запер весь турецкий флот в портах. Выйти в открытое море без риска подорваться на русских минах, умело расставленных вдоль всего побережья страны, было невозможно...
Конечно, Колчак, как и адмирал Макаров, мечтал о мощных ледоколах, которые откроют постоянную морскую дорогу из Европы в Азию вдоль студёных берегов России. Но пока власти было не до этого. Его призвали заниматься совершенно другим.

А вот Д.И. Менделеев дело С.О. Макарова - своего погибшего в Порт-Артуре друга - не только не оставил, но и революционно продвинул далеко вперёд. Гений химии — он совершил в науке о ледоколах и свой инженерный подвиг.
Учёный подошёл к проблеме освоения Арктики с помощью ледоколов с присущей ему обстоятельностью. Для начала он повторил весь предварительный путь Макарова — собрал и досконально изучил материалы буквально всех полярных экспедиций: К. Вейпрехта и Ю. Пайера, Э. Норденшельда, Де Лонга, Ли Смита, Ф. Нансена, Ф. Джексона, Э. Толля и других отважных пионеров изучения ледяного Севера. Особенно его интересовали технические данные кораблей, которые принимали участие в этих Арктических походах.
Всё, что было зафиксировано Макаровым и инженерами во время многомесячных тяжёлых испытаний ‘’Ермака’’ во льдах — тома чертежей, цифр и математических расчётов — всё это перекочевало на рабочий стол Менделеева.
Каждый свободный вечер после ответственной работы в Палате мер и весов, после прочитанных лекций студентам Петербургского университета, Дмитрий Иванович погружался в этот океан данных и информации.
Главный вывод, который он сделал довольно быстро — в том виде, как он есть, ‘’Ермак’’ никогда не сможет дойти до Северного полюса. Всему виной — огромный расход топлива: даже по чистой воде 13 пудов угля на милю пути. Непозволительная роскошь!
Вывод — арктические ледоколы должны работать на жидком топливе. Силу нефти Менделеев знал не понаслышке — именно ему во многом обязано нефтяное развитие России. Перевод судна на нефть повлечёт за собой резкое сокращение команды — сейчас на ‘’Ермаке’’ из 102 членов экипажа почти половины - кочегары паровых котлов.
Меньше команда — меньше кают, меньше расходы топлива на обогрев, освещение и приготовление пищи. За счёт значительной экономии внутрикорпусных объёмов можно уменьшить размеры судна.

Менделеев также считал, что в Арктике даже самый мощный ледокол не должен ломиться напролом, а выбирать маршрут с благоприятной ледовой обстановкой. Для этого нужно на борту иметь аэростат для воздушной разведки. Кстати, к этому выводу он пришёл ещё много лет назад, когда сам совершил в гондоле аэростата весьма смелый полёт.
Это в наше время воздушная разведка стала обязательной. Без неё, без самолётов и вертолётов, победы, которые одержаны в Арктике, были бы невозможны. А сегодня все крупные корабли в Арктике - не только ледоколы — получают оценку и фотографии ледовой обстановки ещё и с искусственных спутников Земли.
Но в те годы — годы Макарова и Менделеева - эра авиации была хотя и не за горами, но всё-таки - впереди. Так что пока — аэростат.
Не будучи судостроителем, Дмитрий Иванович Менделеев разработал, даже в чертежах, свой проект ледокола с принципиально новым, пароэлектрическим типом двигателя: паровая машина приводила в действие мощный генератор электрического тока, а он питал электродвигатель, который вращал гребной винт. Это было абсолютно ново в корабельно деле.
Сегодня такая схема принята на всех ледоколах. Только паровую машину заменил либо мощный дизель, либо атомный реактор.
Увы, труды и энтузиазм великого учёного оказались преждевременными. Власть опять наступала на собственные грабли: - Ледокол на Севере нам пока не нужен. Да ещё такой, какого в мире не строили. Обойдёмся! -
На самом деле — не обошлось. В самые ближайшие годы казне всё-таки пришлось оперативно раскошелиться на новый ледокол. И именно для Арктики. Заставила необходимость.

Продолжение следует




ГЛАВА 3. КРАСНЫЕ РУБЯТ БЕЛЫХ,
БЕЛЫЕ РУБЯТ КРАСНЫХ

Если немножко углубиться в историю ленд-лиза, то окажется, что эта военная помощь взаймы впервые была предложена не Черчиллем, и не Президентом США Ф. Д. Рузвельтом. Своеобразный ленд-лиз широко применялся уже в годы Первой мировой войны.


Россия, скоропалительно выступив на стороне Антанты, далеко не закончила перевооружение армии и флота. Огромное количество заказов на военную технику и припасы для этой обширной программы было размещено, в основном в кредит, на предприятиях Англии, Канады, и особенно Америки. С началом военных действий их число резко возросло.
Так как российские выходы на Балтике в мировой океан были блокированы германским флотом, все это снаряжение в огромных масштабах стало поступать в страну через ее северные причалы – Мурманск и Архангельск.
Но в первые месяцы военных действий Мурманск использовался только как гигантский склад и перевалочная база на Архангельск. Удобный, никогда не замерзающий порт пока был отрезан от страны. Правда, так необходимая железная дорога от него к Петрограду с помощью китайских рабочих строилась сквозь болота и скалы ускоренными темпами. Но первый эшелон с военными грузами пройдет по ней только 1 января 1917 года.
Архангельский же порт испокон веков считался главными торговыми воротами страны на Севере. Сотни кораблей со всех концов мира ежегодно принимали его причалы. Да вот беда – порт замерзал. На шесть месяцев, нередко и больше, лед намертво сковывал жизнь портальных кранов и угольных терминалов.
Но зато железная дорога от Архангельска через Котлас и Вологду соединяла этот стратегический порт с центром империи. И Север стал основной базой иностранных поставок армии.
Вот когда власть, наконец, прозрела. Вспомнили, что С. О. Макаров призывал строить сразу два ледокола. Один для Балтики, второй – для флотилии Севера. Ах, как нужен был сейчас брат «Ермака» в Архангельске, ведь местный – в полтора-два метра толщины – лед для него совсем не преграда.
Сам император, оценив ситуацию с военными поставками, подписал резолюцию: «Ледокол строить! И немедленно!».

Нет-нет, идеи химика Мечникова в Морском ведомстве отвергли сразу. Его малопонятный проект принципиально нового типа ледокола – это дело далекого будущего. К тому же, сам автор проекта – с весьма неуживчивым характером, но с положенными великому ученому почестями, – уже отошел в мир иной. Нужно брать за основу макаровский проект «Ермака», учесть в нем все допущенные просчеты, усилить мощность судна и срочно разместить заказ в Британии, на верфях фирмы «Армстронг». Ее инженеры и рабочие весьма качественно построили «Ермака» в рекордно короткие сроки, и сейчас обязуются уложиться всего в 9 месяцев.
Так и поступили. Англичане, сами воевавшие с Германией, несмотря на чрезмерную загрузку своих предприятий и верфей, слово держали. Никаких отсрочек. Корпус ледокола, названного «Святогором», был заложен 12 января 1916 года, а заводская команда передала его русскому экипажу для испытаний уже в октябре. Испытания в ледовых условиях и необходимые доделки заняли еще 4 месяца.

31 марта 1917 года на «Святогоре» был поднят Андреевский флаг. Самый мощный в мире ледокол в 10 тысяч лошадиных сил вошел в состав боевой эскадры Флотилии Северного Ледовитого океана, и его родным домом стал Архангельск.
Удивительное совпадение – великий «Cвятогор» был рожден в год великих переломов в истории России, и вместе со страной все 100 лет своей жизни в полной мере разделяет ее непростую судьбу. Сегодня тоже.
***
Весь 17-й год «Cвятогор» сопровождает в Мурманск и Архангельск идущие вдоль кромки льдов суда с военными грузами, охраняет их от опасных атак пока еще немногочисленных подводных лодок Германии.
В ноябре разразилась новая напасть – большевики силой свергли власть Временного правительства. Политические бури захлестнули и русский Север, красные флаги затрепетали на ветру и в Мурманске, и в Архангельске.
Но война с Германией и ее сателлитами – Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией, к концу которой так призывали большевистские лидеры, все еще продолжалась.
Лозунг Ленина «Штыки в землю!» дорого обошелся лидерам новой власти. Германия начала мощное и успешное наступление практически на всех участках Восточного фронта, от Балтийского до Черного моря. Русская армия катастрофически разлагалась, самое время для Вильгельма II окончательно добить ее. Добить, захватив всю тучную Украину с промышленным Донбассом, Крым, Прибалтику... Падут Нарва и Псков – будет оккупирован и Петроград.
После этого можно перебросить все главные дивизии на Запад, против Франции и Британии. Спешно сформированная большевиками Красная армия, хотя и сопротивлялась на отдельных участках фронта отчаянно, удара немцев выдержать не могла.
К тому же, осложнялась ситуация и внутри страны – то там, то здесь вспыхивали восстания недовольных новой властью, бикфордов шнур междоусобной кровавой бойни, когда «красные рубят белых, белые рубят красных», был уже подожжен… Разгоралась Гражданская война. Чтобы подавить ее и удержать власть, большевикам нужно было срочное замирение с Вильгельмом. «Архисрочное», как говаривал вождь мирового пролетариата. С трудом, но немцы согласились на предложенные переговоры.
3 марта 1918 года делегация Советской России подписала в Брест-Литовске чудовищно унизительный и жестокий для страны сепаратный договор с Германией. Россия одномоментно теряла больше миллиона квадратных километров своей территории: Украину с Крымом и областью войска Донского, Польшу, всю Прибалтику... Большая часть Закавказья отходила к Турции. Черноморский флот и его инфраструктура тоже становились собственностью Четверного союза.
Кроме того, Советская Россия должна была выплатить Германии в качестве репарации 20 миллиардов марок. Шесть только уже в этом году. Из них четверть – чистым золотом. А это ни много ни мало – 245,5 тонны!

До того как Германия была повержена Антантой, Кремль успел переправить в Берлинский национальный банк двумя особо охраняемыми составами 94 тонны золота в слитках и монетах царской чеканки. Кроме того, Германии передавалась большая часть хлебных запасов страны и сотни тысяч голов крупного рогатого скота и лошадей. Щедрость без границ! Так не только без рубашки, но и без штанов можно остаться.
И как только был подписан Брестский договор, Кремль официально заявил всем странам, что отказывается выплачивать любые царские долги и кредиты Временного правительства. Любые!
Этим актом Советская Россия поставила себя вне закона, вне всех норм и положений международного права.

Вот что написал об этом в своих мемуарах политик, лауреат Нобелевской премии по литературе, а в годы Первой мировой войны министр Военно-морских сил Великобритании сэр Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль:
«Великая Россия упала на полдороге, и во время этого падения совершенно изменила свой облик. Вместо верного союзника перед нами предстал призрак, не похожий ни на что существующее до сих пор на Земле. Мы увидели государство без нации, армию без отечества, религию без Бога. Правительство, возымевшее претензию представлять в своем лице новую Россию, было рождено революцией и питалось террором.
Оно отвергло обязательства, вытекающие из договоров, оно заключило сепаратный мир, что дало возможность Германии убрать с Восточного фронта больше миллиона солдат и бросить их на Запад для последнего натиска.
Это правительство объявило, что между ним и некоммунистическим обществом не может существовать никаких отношений, основанных на взаимном доверии ни в области частных лиц, ни в области дел государственных, и что нет необходимости соблюдать какие-либо обязательства. Оно аннулировало и те долги, которые должна была платить Россия, и те, которые причитались ей.
Как раз в тот момент, когда наиболее трудный период войны миновал, когда победа была близка, и бесчисленные жертвы ее сулили, наконец, свои плоды, старая Россия была сметена с лица земли, и вместо нее пришло к власти безымянное чудовище, хорошо представленное в русских народных преданиях».

Да, решение большевиков имело для страны весьма негативные последствия. Оно стало одной из причин так называемой «Интервенции западных стран против молодого государства Советов».
Вот на этом хочу остановиться чуть подробнее, ибо заключение это отнюдь не бесспорно, а во многом вообще искажает правду.
Что рассказывают сегодня детям России учителя истории? То же, что и вчера, и позавчера:
«Бывшие “cоюзники” России – англичане, французы, американцы, и воспользовавшиеся удобной ситуацией японцы, в 1918 году ввели свои войска на территорию России и сражались вместе с белой армией против советской власти».
Коммунистам и их преемникам до сих пор выгодно представлять дело таким образом, будто бы ни белые войска барона Врангеля на Юге и в Крыму, ни Н. Н. Юденича на Северо-Западе, ни А. В. Колчака в Сибири не продержались бы так долго без «интервентов».
Цитирую Большую Советскую энциклопедию: «Если бы не поддержка иностранными империалистами, то Советское государство в короткий срок закончило бы с белыми заговорщиками, подавив их сопротивление в первые же месяцы и даже недели после Октября…»

«Интервенция» ставится на первое место. Вот так – трагедия расколовшегося народа лихо выдается за борьбу с внешней агрессией. И что же это за агрессия?
У США, например, в Мурманске и на Дальнем Востоке было всего 15 тысяч военнослужащих, включая тыловые службы. У Британии на Севере и в Закавказье – 22 тысячи. Франция на Юге страны (в Одессе и в Крыму) высадила десант помощнее – аж 35 тысяч солдат и офицеров. Но назовите мне хоть один достоверный источник, хоть одну книгу, где бы было описание настоящего боя между Красной армией и западными «интервентами»?! Хоть одного!
А теперь откроем 41-й том полного собрания сочинений Владимира Ильича Ленина. К великому удивлению, там, на странице 22, мы прочтем редкостное признание вождя. Вот оно: «Нет сомнения, что самого ничтожного напряжения сил только Британии, Франции и Японии было бы вполне достаточно, чтобы в несколько месяцев, если не в несколько недель, одержать победу над нами».
По словам Ленина, выходит, что войска интервентов лишь обозначали свое присутствие на окраинах страны и решали какие-то свои частные задачи. Какие? Да и к белым они относились далеко не однозначно.
Это неоспоримо, помощь им оказывали, считая власть большевиков незаконной. До сих пор жива частушка о Верховном правителе России А. В. Колчаке: «Мундир английский, погон французский, табак японский, правитель Омский...».
Кроме мундиров и погон были, конечно же, и винтовки, и пулеметы, пушки и даже несколько танков. Но нужно помнить и другое – в годы Первой мировой войны партия большевиков тайно получила от Германии, с которой Россия воевала, много оружия и десятки миллионов марок на подрывную работу и организацию революции.
Интервенты все же старались глубоко не лезть в дела российские, и избегали прямых столкновений с частями Красной армии. Разве что Япония на Дальнем Востоке присматривала для себя лакомый кусочек. Но о свержении власти в Москве даже не помышляли. К тому же, Япония – совсем не Антанта.
На Севере же России ситуация складывалась порой вообще парадоксальная… К началу 1918 года в терминалах и на открытых площадках этих портов скопилось больше миллиона тонн ценных военных грузов. Пока Советская Россия пусть слабо, но все-таки формально еще сражалась с Германией, англичане и американцы часто сквозь пальцы смотрели на то, как уже не союзное командование, а большевики эшелон за эшелоном гонят эти грузы в глубь страны. Корабли же привозят новые – пулеметы, артиллерию, средства связи, медикаменты, шинели и ботинки, так важное в условиях войны продовольствие.
Вовсю трудились консулы союзных государств, представители военных миссий. Вовсю трудился в северных льдах и «Cвятогор».

В Мурманске полным хозяином города был Совет рабочих, солдатских и матросских депутатов. Его возглавлял бывший кочегар Добровольного флота А. Юрьев. Много раз бывавший в Нью-Йорке, он завязал там тесные отношения с будущим красным комиссаром Л. Д. Бронштейном – Троцким, который входил в состав редакции эмигрантской газеты «Новый мир» и налаживал контакты со спонсорами будущей революции в России. Тот заприметил бесспорные лидерские качества и хваткий ум матроса, не раз выполнявшего секретные задания Льва Давидовича.
Так что вполне понятно, кто и почему стал во главе Советов в городе, который к тому же знал не понаслышке.
Ну а теперь не упадите со стула от возмущения, не клеймите автора позором и не называйте его врагом России – в последние годы обнародованы документы, из которых однозначно ясно, что ввести ограниченный контингент войск Антанты в Мурманск попросили англичан сами большевики. Причем по настоятельному совету Л. Д. Троцкого…
Виной тому были события в Финляндии. Там тоже началась Гражданская война, которая была частью бушующего в России хаоса.
Присоединенное к России в 1809 году после войны со Швецией Великое княжество Финляндское обладало огромной внутренней автономией: своя валюта, свой государственный язык, своя таможня. И главное – свой парламент. Но над всем этим стоял властный надсмотрщик – генерал-губернатор из Петербурга, и мощный Военно-морской флот России в столице Гельсингфорсе и на других базах.
Так что полной независимости страны не было. Но о ней мечтали все финны. При этом одни ориентировались на Германию, другие все-таки на Россию.
Спросите любого человека, окончившего советскую школу, кто дал независимость Финляндии, и тот, уверен, однозначно ответит: «Владимир Ильич Ленин, которого страна Суоми чтит и сегодня». Это правда, чтит. Если бы не революция в России – быть бы ее вассалом еще много лет.
В Хельсинки есть парк имени Ленина, в Турку – памятник ему, а в Тампере, в Доме рабочих – уникальный, постоянно действующий мемориальный музей Ленина. Его директор как-то недавно сказал: «Русские сюда ходят нечасто. Но здесь побывали люди из 70 стран. В наш музей едут за утопией!»
Эта утопия мировой революции в 1918 году утопила Финляндию в крови – 30 тысяч только погибших в местной Гражданской войне. 30 тысяч! Каждый сотый. Как в России.
Ленин 26 раз бывал в Финляндии, социалисты, большевики – революционеры всех мастей жили здесь годами. Попутно готовили кадры себе подобных и для Финляндии. Революционеры всегда рассматривали эту северную страну как свой «красный тыл». Здесь было организовано много прекрасных явочных квартир, отсюда хорошо налаженными коридорами бесперебойно шел в Россию поток крамольной для власти литературы, оружия и пороха.

Когда матросы «Авроры» шарахнули из пушки по Зимнему дворцу в Петрограде, Финляндия осознала – красная чума революции с ее вседозволенностью и жестокостью может охватить не только Россию. И Сейм Финляндии уже 19 декабря провозгласил независимость страны.
Председателю СНК В. И. Ленину и Наркому иностранных дел Л. Д. Троцкому не оставалось ничего другого – в последний день уходящего года нужный документ был подписан и ими. Так что не надо наводить тень на плетень – не Ленин с Троцким дали независимость стране Суоми, а Советская власть признала волю народа Финляндии. Такое тоже не забывается.
Но в самой Финляндии начался разброд. В стране еще не было власти, способной навести порядок. Зато появились местные боевые отряды Красной гвардии. А вслед за ними для подавления смуты сформировались отряды и Белой гвардии, которые возглавил Г. Маннергейм, бывший генерал Российской империи.
Как мы помним, опасаясь захвата Германией Финляндии, большевикам чудом, с помощью ледокола «Ермак», удалось спасти, увести из страны весь флот – 211 боевых и вспомогательных кораблей. Увести вовремя. Уже весной 1918 года кайзер Вильгельм II поддержал Маннергейма не только оружием, но и высадил штурмовые части армии в Хельсинки. С их помощью вскоре с красными отрядами было покончено.
Лев Давидович Троцкий, подписывая акт о независимости Финляндии, смотрел далеко вперед, и опасался именно такого развития событий. Да, власть на Севере пока была всецело в руках небольшой группы большевиков. Белой армии генерала Миллера еще не существовало. Так что опасаться угрозы можно было только со стороны Финляндии. Германия в союзе с Маннергеймом легко могла перерезать Мурманскую железную дорогу, отсечь Красную Россию от Севера. А там – гигантские склады военных грузов. В одночасье можно потерять все. Восполнить такие потери нечем – заводы стоят, фабрики не работают, хлеба нет.
И Троцкий безотлагательно связывается с Мурманским Советом: «Для защиты железной дороги на Петроград, военных грузов Мурманска и Архангельска необходимо срочно обратиться за помощью к военным представителям Антанты». Естественно, обратились. Другого выхода и не было. Англичане и американцы тоже прекрасно осознавали – Красная армия далеко, отряды кайзера и финны – рядом.
Думали недолго, всего несколько дней. К вводу войск подтолкнул Брест и решение Кремля не платить долги – ни царские, ни Временного правительства, ни свои. Не платить – и точка! Никому и ни за что!

Это что же получается? Только за последний год в Мурманск и Архангельск доставлено, в основном в кредит, военных грузов на 2,5 миллиарда золотых рублей?! И это все рано или поздно за так перейдет Советам, или это захватит Вильгельм?!
Нет, свои грузы будем теперь охранять сами! С большевиками – договоримся. Хоть и предали нас, но и не повернули пока оружие против. С Мурманским Советом было заключено устное соглашение о защите побережья от финских отрядов и ожидаемого нападения немецкого флота. В порт незамедлительно входит британский линкор «Глори» и высаживает десант.
До конца марта в Мурманск пришли еще 3 тяжелых крейсера стран содружества – английский «Кохрейн», американский «Олимпия» и французский «Адмирал Об». Грозная сила!

Ввод войск в Архангельск откладывался до начала навигации. Да и Советы там пока стояли крепко, на сговор не шли – пусть немцы и финны только сунутся! А капитан мощного ледокола «Cвятогор», способного проложить дорогу во льдах, был на стороне большевиков. Без ледокола крейсерам в Архангельск не пройти. Вот такая странная ситуация сложилась весной 1918 года на Севере России. Удивительная во всем.
Например, в начале мая на борт «Кохрейна» оперативно погрузился солидный отряд русских красногвардейцев и британские морские пехотинцы. Этот сборный отряд направился в район Печенги – поступили тревожные известия, что там, разгромив местный гарнизон и сменив советскую власть, закрепились финские отряды генерала Маннергейма.
Тяжелые бои шли у Печенги несколько дней. Соединенный отряд крейсера «Кохрейн» пришлось даже усилить новым десантом. Но попытки финнов открыть германским частям дорогу на Мурманск, к военным складам Антанты, до которых отсюда было всего 100 километров, не увенчались успехом. Что и говорить – леденящая кровь интервенция!

Советская власть продержалась на Севере полгода. Но свергли ее отнюдь не пришельцы с Запада. Свергли ее сами русские, те патриоты России, объединенные потом в отряды Белой армии, которые не смирились с узурпацией власти большевиками после жестокого расстрела ими Учредительного собрания.
Советский гарнизон Архангельска насчитывал всего 800 бойцов. А вот противников Советской власти из-за непомерных постоянных реквизиций и насильственной мобилизации в Красную армию становилось все больше и больше. Летом 1918 года город восстал, произошла контрреволюция и установилась новая власть – русское Временное правительство Северной области, которое возглавил народный социалист Н. В. Чайковский.
Вскоре сформировалась и армия Севера. Территория огромная, в две Франции. А армия совсем небольшая, всего 10 тысяч преданных своему командиру офицеров и солдат.
По просьбе А. В. Колчака Северную армию возглавил бывший военный дипломат, генерал Е. К. Миллер, приговоренный большевиками после Октябрьского переворота к смертной казни и чудом избежавший ее.
Вступая в должность, Евгений Карлович заявил: «Я докажу всему миру и моим солдатам, что есть еще честь и совесть в русской груди. Смерть будет моей последней службой Родине…»
Так и случилось. Пророческие слова. После окончания Гражданской войны, уже в эмиграции, Е. К. Миллер возглавлял антибольшевистский Русский общевоинский союз.
В 1937 году он был выкраден советскими агентами в Париже, тайно переправлен в Москву, судим и расстрелян. На кровавых допросах он вел себя мужественно, как и подобает офицеру, и не выдал чекистам никого из своих соратников.
Но до этой трагической развязки впереди еще целых 20 лет…




ГЛАВА 4. CКОВАННЫЙ ЛЬДАМИ
Итак, летом 1918 года, когда сошел на нет крепкий лед Белого моря, 17 военных кораблей Британского королевского флота направились к Архангельску.


Но до того как жители города с триколорами вышли встречать союзников, большевики, в надежде перекрыть эскадре путь к причалам Архангельска, успели затопить в устье Двины несколько кораблей. Не придумали ничего лучшего – отдали на заклание и гордость России, самый мощный в мире ледокол «Святогор». Не успев фактически родиться, ледокол был обречен на смерть.
Но затопили неудачно, на мелководье. 16-метровые трубы, мачты и часть палубы торчали над водой. К тому же в стороне от главного фарватера.
Ловушка не сработала – Британский флот с легкостью обошел идиотское по смыслу, варварское по содержанию, препятствие.
Так как строительство ледокола не было оплачено полностью царской Россией, и дальнейшая оплата Кремлем не предвиделась ни в ближайшем, ни в далеком будущем, по всем законам международного права «Cвятогор» принадлежал Британии. Капитана судна и его помощников, которые затопили корабль, удалось задержать и судить по законам военного времени. А это означало – расстрел.
Англичане подогнали к «Святогору» портовый буксир, водолазы закрыли кингстоны ледокола, и мощные помпы за считанные часы откачали из него всю воду. Корабль всплыл без каких-либо повреждений и вскоре приступил к своей обычной работе перевозчика грузов и ледового труженика.
Красные южнее Архангельска продолжали драться с белыми, дети яростно сражались с родителями, брат не щадил брата – Гражданская война. Все гражданские войны, когда народ разделен, по жестокости гораздо превосходят обычное понимание войны.
Но на огромной протяженности фронт на Севере от Олонца до Печоры за время интервенции вообще не сдвинулся с места.

У войск Антанты был приказ – в драку русских стараться не ввязываться. Пусть бездумно убивают друг друга. А вот партизанские вылазки, поджоги и подрывы ими складов пресекать со всей жестокостью.
Англичане и французы потеряли на Севере 327 человек. Но отнюдь не в боях на стороне белых, а в лесах, в операциях по борьбе с партизанами. 327 погибших за полтора года. И это широкомасштабная военная интервенция на Севере страны?!
До сих пор защищают свои кандидатские диссертации историки, пишущие о Гражданской войне на Севере и о зверствах там англичан, американцев и французов. Да, на острове Мудьюг, в 45 милях от Архангельска, был оборудован концентрационный лагерь. Через него прошла тысяча заключенных. Одна тысяча. Умерло 300. Немало. В основном – от тифа. Да и лагерный паек – на один зуб, на то он и лагерный. Расстреливали? Да, бывало. Но только тех, кто совершал неудачный побег.
Для сравнения – в это же время фанатик-чекист Кедров в лагере, устроенном в Холмогорском монастыре, расстрелял почти 8 тысяч человек: плененных офицеров и солдат Белой армии, кронштадтских матросов, поднявших мятеж против большевиков, священников местных церквей. Не щадил даже детей арестованных.
«Все, кто не с нами, все, кто против советской власти, даже не делами – одним словом, – не раз говаривал он, сгоняя местных жителей на очередную казнь, – должны быть уничтожены. Все до единого!»
Я не собираюсь идеализировать миролюбие и гуманизм войск Антанты на Севере. Всякое бывало – война есть война. Но справедливости ради – власть советская правду тех лет пыталась и исказить, и сокрыть в недрах недоступных архивов. Да и много ли подлинного мы знаем о событиях Гражданской войны сегодня? Разве что снова и снова «...белые режут красных, красные режут белых!..»

Справедливо говорят – «Правда глаза колет!»
Между тем в Европе, на всех ее фронтах, разом смолкли пушки с обеих сторон – повергнутая военной силой Антанты, наступившим голодом и восставшим против власти флотом, Германия капитулировала, а ее глава – император Вильгельм II – отрекся от престола и бежал в Голландию, к своей родственнице королеве Вильгельмине.
Согласно Версальскому договору 1919 года, бывший кайзер Германии был объявлен военным преступником, главным виновником развязывания мировой войны, и потому должен был нести ответственность перед международным трибуналом.
Но правительство Нидерландов в категоричной форме отказалось выдать беженца. И страны Антанты в конце концов махнули на это рукой – пусть доживает век в своем замке в крохотном городке Дорне. Но безвыездно за пределы Голландии.
Правительство Веймарской Республики переправило экс-императору его любимый автомобиль и 54 вагона с мебелью и личными вещами.
Что сделали большевики с Николаем II, какой мучительной смерти подвергли его супругу и детей – вы хорошо знаете, хотя и прошло с тех пор сто лет. В ночь с 16 на 17 июля 1918 года в Екатеринбурге, в подвале дома горного инженера Н. Ипатьева, местные большевики по приказу Кремля с изощренной жестокостью расстреляли и добили штыками всю семью последнего императора России Николая II.
***
Итак, четырехлетняя изнурительная Первая мировая война закончилась. Понимая усталость и бессмысленность дальнейшего пребывания своих войск на территории России, страны Антанты решили – надо уходить. Тем более что после поражения Германии Советская Россия аннулировала все обязательства по Брестскому миру и начала интенсивно наращивать силу Красной армии. Не хватало еще одной войны?!
Черноморские и каспийские десанты большей частью были эвакуированы уже весной 1919 года.
Чуть позже из Мурманска и Архангельска в сторону Европы тоже один за другим стали уходить корабли с остатками военных грузов – еще весьма немалых. И к тому же – неоплаченных. Правительство Британии распорядилось забрать все, до последнего ящика с амуницией и консервами. Ушел в Англию и построенный на ее верфи ледокол «Святогор».
Армия Миллера сдерживала натиск Красной армии и удерживала Архангельск вплоть до начала 1920 года. Но ее командующий понимал – без продовольствия (а город уже сидел на голодном пайке), без поставок оружия рано или поздно наступит конец.
И он принимает решение – вывезти остатки армии на Запад. И офицерам, и рядовым было предоставлено право свободного выбора: либо остаться на Родине, либо кораблями уходить с ним. Кто женат – вместе с семьями.
Наступил февраль, лед крепчал, и каждый день промедления грозил пленением судов и остатков армии красными.
В ночь с 18 на 19 февраля 1920 года причальные стенки Архангельска покинули ледокол «Козьма Минин» с главнокомандующим на борту и идущая за ним яхта «Ярославна». Крупных морских судов в Архангельске больше не оставалось.
21 февраля войска Красной армии без сопротивления вошли в город. Вот практически с этого момента и начинается новый этап в жизни ледокола «Cвятогор». Наступает крутой поворот в истории, которую вы читаете.
Вступив в столицу Севера, большевики через прессу немедленно обратились к мировому сообществу с просьбой помочь им спасти погибающий во льдах Карского моря ледокольный пароход «Cоловей Будимирович». На его борту есть женщины и дети. Уголь и продовольствие на исходе.

Странная просьба, ведь всего две недели назад «Cоловей» вышел из Архангельска под флагом Белой армии и должен быть уже в Норвегии. Как же он оказался совсем в другой стороне, в ледовой западне Карского моря? И зачем Советы хотят спасти, по сути, вражеский корабль? Какое человеколюбие движет ими, если кроме 50 человек команды и новорожденной дочки капитана – а он отправился в рейс с женой – на борту ледореза 32 белых офицера во главе с генералом Звегинцевым?!
Удивительная история для непосвященных случилась с этим судном. Рядовая для тех, кто плавал в Арктике.

***
Ледорез «Соловей Будимирович» был судном достаточно большим, крепким и сильным – водоизмещение 3000 тонн, мощность паровых машин 2850 л. с. Почти новый. Построен в Глазго. Куплен царским правительством в 1914 году специально для плавания вдоль побережья Русского Севера.
Перед уходом из Архангельска генерал Миллер отдал приказ капитану «Соловья» Иогану Рекстину следовать на факторию в устье реки Индиги, что за Каниным Носом, и забрать у кооператоров оплаченное, заготовленное для Северной Армии мясо оленей и рыбу. Немало – больше сотни тонн. Дальше – без промедления следовать в Норвегию. Наскребли по сусекам уголь. На этот 8–10-дневный рейс должно было хватить, но не больше.
Плавание в Индигу в зимнее время совершалось не впервые. Так что особых опасений не было. Но на Севере год на год не приходится. Недаром лед называют коварным – его поведение порой непредсказуемо. Так и случилось – «Cоловей» до реки Индиги не дошел. Всего в 15 милях от фактории он был, как клещами, зажат тяжелыми льдами. Освободиться силой своих двигателей не удалось. Ледяные поля неумолимо понесли судно к Карским воротам. За ними выхода из ситуации практически не было. Там – необъятное Карское море и неминуемый дрейф со льдами на Север.
Спасти ледорез в этих координатах еще могли ледоколы «Козьма Минин» и «Канада», о чем умолял срочной радиограммой в Архангельск капитан Рекстин. Ему пообещали помощь. Но она не пришла…

Как мы знаем, в это время ледокол «Козьма Минин» ушел с остатками Северной армии в Европу, а «Канада», поврежденная во льдах, стояла на ремонте.
Так «Соловей Будимирович» остался один на один с неукротимой силой Ледовитого океана. Невидимое течение понесло тысячетонное тело корабля в высокие широты, подвергая его смертельному сжатию. Стальной корпус пока чудом выдерживал напряжение.

В конце февраля «Cоловей» был уже за Новой Землей, почти на 71 градусе Северной широты. Положение стало критическим. Газеты писали, что на корабле от голода и холода люди на грани смерти.
На самом деле голод пока не угрожал. В трюмах ледореза в коробках лежали 20 тысяч банок концентрированного молока, 200 пудов сыра, немного муки, сахара и армейских сухарей. При скромном расходе хватило бы на несколько месяцев.
Людям угрожало совсем другое – холод. Всепроникающий, невидимый, смертельный. Он уже вползал во все отсеки и каюты судна. Общие печки протапливали чуть-чуть, чтобы кровь не замерзла в жилах окончательно. От постоянного холода, без движения человек просто засыпает. Засыпает навечно.
Но последние 20 тонн угля в бункере капитан Рекстин охранял с оружием как неприкосновенный золотой запас. Вдруг Арктика сжалится, разведет ледяные клещи. 20 тонн угля хватит, чтобы доползти до какой-нибудь зимовки, к людям.
Иначе… Иначе «Соловей Будимирович» может повторить судьбу экспедиции «Святой Анны» лейтенанта Брусилова – 8 лет назад она бесследно пропала во льдах и мраке полярной ночи…

Брошенный хозяевами на произвол судьбы, ледорез только тяжело охал от очередного сжатия, но пока терпел. И этим спасал людей на его борту. Если пулей вылетит хоть одна заклепка из корпуса – за ней пойдут и другие. Тогда конец, гибель. «Соловей» держался – корабелы Глазго свое дело знали – сработали корабль на совесть.
Пока «Соловей» день за днем дрейфовал на Север, для его спасения Кремль задействовал большую группу дипломатов и общественных деятелей страны.
Через писателя М. Горького, который дружил с норвежцем Ф. Нансеном, Кремль связался с великим исследователем Севера и попросил о помощи. Ф. Нансена знал и боготворил весь мир. Нансен в царское время тесно сотрудничал с Академией наук России, знал многих ученых, не раз посещал страну. Да и после революции считал Россию великой страной, своим авторитетом поддерживал ее народ.
(Именно фонд помощи России Фритьофа Нансена, собранные им продовольствие, медикаменты и деньги в годы Гражданской войны спасли от голодной смерти и болезней миллионы людей. Прежде всего – детей.)
Москва твердо гарантировала, что все расходы по спасению людей и судна будут оплачены сполна и с солидными премиальными. Необходимо немедленно приступить к снаряжению подходящего судна.
Все специалисты по плаванию в полярных водах сходились в одном: до Карского моря добраться и справиться с его льдом в это время года может лишь единственный корабль в мире – ледокол «Святогор».
Как мы знаем, «Святогора» англичане подняли и перегнали из Архангельска к себе. Все попытки советских дипломатов уговорить британские власти во имя жизни терпящих бедствие людей задействовать ледокол были безуспешными.
И Фритьоф Нансен решил действовать через свое правительство. После трудных переговоров нужное решение все же было найдено. Норвегия под свою гарантию возврата брала у Британии «Святогор» во временную аренду.
Стоимость всей операции по выводу «Cоловья Будимировича» из Карских льдов оценили в 2 миллиона норвежских крон, которые должны быть выплачены немедленно и одним траншем. Два миллиона крон – деньги немаленькие. Скорее – огромные! Тем не менее, председатель СНК В. И. Ленин безотлагательно подписывает постановление правительства № 472, и требуемая сумма переводится по назначению.
«Откуда же деньги? – естественно, спросите вы. – В стране голод и Гражданская война. Дорога каждая копейка!»
Все так – голод. Но это только в советских художественных фильмах Ленин и его соратники попивают пустой кипяток из чайников из-за отсутствия заварки. В Кремле всегда было все: в руках большевиков – сокровища дворцов, алмазы и драгоценности ГОХРАНА, бесценные коллекции Эрмитажа и Третьяковской галереи. Начиналось принудительное изъятие золота, серебра и драгоценных камней у населения и церкви.

Нашлись 2 миллиона крон и на спасательную экспедицию «Святогора». На мостик корабля начальником этой миссии заступил Отто Свердруп – капитан знаменитого «Фрама» Фритьофа Нансена.
Нагруженный под завязку 4000 тоннами угля, «Cвятогор» только 9 июня смог выйти из Норвегии в сторону Новой Земли.
За 4 месяца ледового дрейфа по двум морям «Соловей Будимирович» прошел путь в тысячу морских миль. Пока никто на борту не умер. Но начиналась цинга. Лед до сих пор щадит, а от цинги спасаться нечем. К тому же люди понимали свою возможную перспективу: льды носили «Фрам» по океану три года – такая же участь могла постигнуть и «Cоловья». Пропасть без вести во льдах – что может быть хуже и страшнее?!
И два офицера с генералом Звегинцевым, когда «Соловей» находился уже выше 72 градуса Северной широты, решают покинуть корабль, как это сделал штурман Альбанов со «Святой Анны» 6 лет назад. Изможденный, потеряв в пути почти всех спутников, он все-таки дошел до спасительной Земли Франца-Иосифа.
Наша троица, соорудив вместительный каяк, обтянутый брезентом, в середине мая спустилась на лед и двинулась к Югорскому Шару, к берегу острова Вайгач, где жили и охотились ненцы.
До Вайгача было всего 350 километров. Но каких – 350 километров жутких торосов и опасных разводий. Вот-вот должна была начаться подвижка льдов, когда они монбланами и с ужасающим грохотом наползают друг на друга.
Преодолеть такие препятствия группа генерала Звегинцева не смогла. Побоялась. Пришлось возвращаться. И сделали это вовремя – на борт бедствующего «Соловья» наконец-то поступила радиограмма надежды – «Держитесь! Из Норвегии вам на выручку идет ледокол “Cвятогор”».
И все-таки, почему же правительство большевиков считало спасение «Соловья Будимировича» задачей чрезвычайной важности? Гражданская война еще не закончилась, и в масштабах братоубийственной бойни гибель в Карском море 85 человек могла показаться песчинкой в пустыне.

И, конечно же, это не было желанием арестовать и расстрелять врагов трудового народа – находящихся на судне трех десятков белых офицеров. Тогда что – решение при помощи такой дорогостоящей спасательной операции предстать в глазах мировой общественности в наиболее выгодном свете, показать истинную гуманность нового советского общественного строя, его любовь к людям? Бесспорно, да!
Мир отвернулся от кровавого лица России. Страна оказалась в изоляции – ни торговли, ни дипломатических отношений. Нужно было восстанавливать разом разорвавшиеся связи. Любыми путями и способами. Без торговли с Западом рухнет все! Заводы стоят. У крестьян в Сибири нет плугов и даже кос, а там – хлеб. Лесорубам нечем валить экспортный лес, каждый топор из хорошей стали – сокровище!
Вот почему была и еще одна причина непременного спасения «Cоловья Будимировича», которую власть не афишировала перед международным сообществом. На лето 1920 и 1921 годов Совнарком планировал проведение двух больших товарообменных экспедиций к устьям сибирских рек Оби и Енисея. На 7 миллионов золотых рублей закупались, где можно в Европе, сельскохозяйственный инвентарь, мануфактура… 11 судов должны были работать на этой трассе выживания.
Будь у страны такое крепкое судно, как ледорез «Cоловей Будимирович», – многих проблем с продвижением караванов можно избежать, сэкономив огромные деньги. (Кстати, первый же хлебный рейс из Сибири спас тогда от голодной смерти весь Русский Север.)
Пока «Святогор» готовился к походу в Карское море, архангельские корабелы срочно заканчивали «на всякий случай» ремонт ледокола «Канада», переименованного сначала в «III Интернационал», а затем в «Федора Литке».
И на спасение «Cоловья Будимировича» отправились оба судна. Почти одновременно. Большевики это обстоятельство объясняли просто: если одно застрянет во льдах, другое придет на помощь.
«Литке» спешил прибыть к месту дрейфа «Соловья Будимировича» первым. Задание было не только высвободить затертое льдами судно, но и арестовать белых офицеров. «Литке» опоздал на несколько часов.
Опередил в этой гонке по океану все-таки гораздо более мощный «Cвятогор». Первое, что сделал капитан, – распорядился обогреть детей и женщин и переправил на свой борт под норвежским флагом офицеров генерала Миллера и тех гражданских лиц, кто не хотел жить при большевиках. Этим, возможно, дважды спас их жизни.

«Cоловей Будимирович» представлял страшное зрелище – обледеневшее судно сильно накренилось на один борт, на мачтах бессильно висели лохмотья парусов из грязного трюмного брезента. Для экономии угля ими пользовались при движении по большим разводьям. Часть деревянной палубы была сожжена в печках для минимального обогрева.
Всем спасенным была оказана медицинская помощь, выдана новая одежда и обувь.
После того, как трюмы «Cоловья Будимировича» заполнили достаточным количеством угля, «Святогор» отправился в Норвегию, а «Литке» cо спасенным ледорезом – в Архангельск. Почти пятимесячная спасательная операция завершилась успешно.
Правительству Норвегии и лично Фритьофу Нансену Кремль отправил благодарственные послания за неоценимую помощь. 3 июля архангельская газета сообщила: «Вчера около часу дня к Соборной площади подошли оба ледокола. На пристани прибывшим была устроена торжественная встреча. Суда на реке все расцвечены флагами. Красными войсками произведен парад».
«Соловей Будимирович» на следующий же день был поставлен на срочный ремонт. Так флот Советской России пополнился отлично сработанным в Британии судном ледового класса, которому уже вскоре предстояла тяжелая работа в советской Арктике.

А вот «Cвятогор» продолжал трудиться под британским флагом. Но англичане, в знак уважения к создателям этого самого мощного в мире ледокола, решили не менять его имя. На борту судна значилось: HMS SVIATOGOR – КОРАБЛЬ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА «СВЯТОГОР».





ГЛАВА 5. ИНЖЕНЕР РЕВОЛЮЦИИ

Успешная спасательная операция «Святогора» в тяжелых льдах Карского моря, которое небезопасно для плавания даже летом, показала, как необходим именно этот ледокол для экономического освоения Северного морского пути, тем более что и построен он был для работы в полярных широтах России.
Правительство попросило торгпреда страны в Британии Л. Б. Красина позондировать почву о возвращении «Святогора» на родину. Время для такого предложения было самое подходящее – дипломат Л. Б. Красин проводил переговоры с Великобританией о заключении так нужного стране торгового соглашения. Такой договор мог стать прорывом в экономической блокаде молодого советского государства.
Трудные были эти переговоры... «Ладно, жестокое, бессмысленное убийство царской семьи – это больше ваше внутреннее дело, – говорили англичане. – Были и у нас король Карл I, и диктатор Кромвель, отрубивший ему голову. А вот измена России в войне с Вильгельмом, когда победа была близка как никогда, – это низость, бездонная яма мерзости и безнравственности. Хотите выползти из этого дерьма – признайте и своими все международные законы и правила, особенно в торговле, верните полностью долги царского и Временного правительства».
Вот на этих долгах и решил для начала сыграть Л. Б. Красин: «“Cвятогор” построен несколько лет назад для России, и он должен вернуться в Россию, служить именно ей. Задолженность в 30 % стоимости судна оплатим незамедлительно».
Британское адмиралтейство даже обрадовалось такому предложению – сбыть ледокол было их мечтой, поскольку льдов у них нет, а содержание такого гиганта и «пожирателя угля» было очень накладно для королевского флота. Советы слово сдержали – немаленькую по тем временам сумму в 75 тысяч фунтов стерлингов оплатили, и вскоре «Святогор» уже с русской командой вернулся домой.
Эта сделка, конечно, не была «сделкой века», но все же слегка приоткрыла прочные ворота шлюза экономической блокады Советской России. После заключения торгового договора с Англией успешно были проведены переговоры со странами Прибалтики и Скандинавии.

Так ледокол «Святогор» фактически начал крушить, казалось бы, несокрушимый, и лед недоверия Европы и Америки к молодому государству, встающему на ноги на руинах Российской империи. Это была вторая по счету крупная спасительная миссия ледокола всего за несколько лет его корабельной жизни. Сколько их было еще впереди…
Л. Б. Красин скончался в 1926 году в Лондоне от неизлечимой тогда лейкемии, на посту постпреда Советской России в этой стране. Вскоре в память о нем на борту ледокола «Cвятогор», который он фактически высвободил из британского плена, появилось новое название – «КРАСИН».
Имена людей кораблям так просто не даются. Это надо заслужить. Но что мы знаем о самом Л. Б. Красине?
Людям моего поколения, которым за 60, конечно, не нужно объяснять, кто такой Леонид Борисович Красин: соратник Ленина по революционной борьбе (кстати, родившийся с ним в один, 1870, год), много раз побывавший в царских тюрьмах и ссылках, в годы советской власти сначала министр железнодорожного транспорта, потом нарком внешней торговли.
Тесно связано имя Красина и со знаменитым планом электрификации России – планом ГОЭЛРО. Именно благодаря его знаниям электрического дела и связям с зарубежными фирмами в Советскую Россию было поставлено лучшее на то время оборудование для десятков электростанций… Так что «лампочка Ильича» загорелась в русских селах и деревнях не без труда «инженера революции», как Красина называли соратники по партии. Он и был им – известным крупным инженером – как-никак закончил два технологических института: в Санкт-Петербурге и в Харькове. Впрочем, и революция 17 года, которую он готовил с вождями РСДРП, была тоже своеобразным высшим достижением политической инженерии. «Инженер революции» – как точно сказано!
Именем Красина в Советском Союзе названы сотни улиц, переулков и площадей, школы и больницы, трамвайное депо в Киеве и даже карандашная фабрика в Москве. Что говорить – выдающийся деятель советского государства.
И все-таки в жизни этого человека, как и в биографиях его соратников по борьбе за светлое будущее всего человечества, много такого, что в годы советской власти замалчивалось и тщательно скрывалось. Зачем портить образ истинного героя революции?
Советская история до сих пор одна из самых малоизученных историй ХХ века. Вместо подлинных фактов прикормленные властью историки, писатели и журналисты частенько подсовывают общественности наборы отработанных политических и военных сказок и агиток вроде Павлика Морозова, и знаменитый труд сталинской эпохи «Книга о вкусной и здоровой пище» числится среди солидных исторических, нетленных документов эпохи. Но страна, особенно ее молодое поколение, должны знать своих героев! Тем более таких, как Красин.
Я против того, чтобы в переломные моменты истории страны сбрасывались со своих постаментов и цари, и красные вожди. Я против того, чтобы трусливые тати обливали по ночам черной краской памятные доски маршалу Финляндии Г. Маннергейму и русскому адмиралу, Верховному правителю России в годы Гражданской войны А. В. Колчаку.

Да, правда часто бывает невыносимо тяжелой. В закрытых от народа архивах содержится множество важнейших документов, необходимых для понимания настоящих, глубинных движущих пружин советской власти. Понятно, что открытый доступ к ним неизбежно приведет к коренному пересмотру многих ныне общепринятых взглядов на отношения правящей элиты страны и Запада, к отказу от коммунистической накипи, лжи и предрассудков.
В 90-е годы, правда, замешкавшись и на время потеряв власть, самые ушлые из коммунистов за огромные деньги слили на Запад часть архивов КПСС и почти всю нелегальную агентуру КГБ и военной разведки в Европе и в Америке. При Путине опомнились, ведь это прямые документы предательства верхушкой власти интересов народа, документы для Международного трибунала.
В бытность свою президентом страны Д. А. Медведев произнес слова, «отлитые в граните» и тем ставшие в народе навечно крылатым выражением: «Свобода лучше, чем несвобода!»
Последую его примеру, может быть, и мои слова кто-нибудь где-нибудь при случае повторит: «Правда лучше, чем неправда!»
Что ж, в путь, мои друзья-читатели. Совершим небольшой экскурс в совсем недавнюю, но мало известную большинству историю жизни страны и лично Л. Б. Красина.

Итак, время действия – 26 мая 1905 года. Место действия – Лазурный берег Франции, куда на отдых и лечение съезжалась богема и толстосумы со всего света. Именно в этот день в Каннах, в роскошном многокомнатном номере фешенебельной гостиницы «Рояль отель», раздался выстрел, поставивший на уши всю полицию города.
Когда открыли дверь, на кровати, свесив правую руку вниз, лежал бездыханным один из богатейших людей России Савва Тимофеевич Морозов. В груди его зияла большая кровавая рана от револьверного выстрела… Рядом с кроватью лежало и оружие – хромированный браунинг. Кто же совершил такое злодейство?
Официальная версия недолгого расследования, опубликованная в прессе, свидетельствовала, что это все-таки было самоубийство. Но почему, в самом расцвете сил, – покойному было всего 44 года?! Это оставалось без ответа.
Купец, успешный заводчик, Савва Морозов был известен всей России. Он унаследовал от отца ткацкие фабрики товарищества Никольской мануфактуры, несколько пивоваренных заводов и значительно приумножил дело родителя.
В промышленных кругах о Савве Тимофеевиче с уважением говорили: «Широко ведет дело! И вот что удивительно – из расчета никогда не выходит. Большого ума человек!» Он, без преувеличения, и был человеком недюжинного ума.

С. Т. Морозов закончил Физико-математический факультет Московского университета, затем уехал в Кембридж изучать химию, работал там над диссертацией и одновременно до тонкостей знакомился с технологиями и организацией текстильного производства на английских мануфактурах. Все лучшее, что узнал, перенес на свои заводы и фабрики в России.
Савва Тимофеевич внешностью напоминал татарского мурзу – плотная фигура, низкорослый, с узкими, чуть раскосыми глазами, широким упрямым лбом.
Успешный заводчик, Савва Морозов был своим в высшем свете, пользовался благосклонным расположением министра финансов С. Ю. Витте и удостоился чести быть дважды принятым самим императором Николаем II после вручения ему за «полезную деятельность и труды» орденов святой Анны.
Да, у Морозова были несметные богатства, по нынешним временам обязательно он стоял бы в самых верхних строчках журнала Форбс. И в то же время он был скромен и непритязателен в быту, носил простые яловые сапоги как старообрядец, вообще не пил водку, а вино разбавлял водой. Часто отличался весьма оригинальными поступками, о которых судачила вся Россия...
Как-то утром, возвращаясь с одной из своих дальних фабрик, он остановился в трактире испить чаю. Трактирщик, желая угодить знатному гостю, предложил ему шампанского «только что из Парижу». Морозов согласился, но попросил налить целое ведро, что и было моментально и с большим почтением исполнено. Но Савва Тимофеевич не сделал ни одного глотка. Он распорядился напоить шампанским свою лошадь. Все усилия работника заставить лошадку попить были тщетны.
– Вот видишь, – с укоризною обратился Морозов к трактирщику, даже лошадь с утра шампанское не пьет, а ты мне суешь!
Савва Тимофеевич прекрасно понимал глубинную мудрость пословицы «Что посеешь, то и пожнешь!» На его фабриках, которые числом росли из года в год и производили все необходимое для текстильного производства – уксусную кислоту, этиловый и метиловый спирт, ацетон, денатурат, древесный уголь, так вот – на всех этих производствах никогда не было большого недовольства рабочих, тем более – забастовок. Он строил для своих рабочих удобные для проживания семей казармы, наладил бесплатное медицинское обслуживание, основал приличную библиотеку и устроил парк для народных гуляний.
В общем, умный, справедливый и рачительный хозяин. С таким и горы свернуть можно. Он и сворачивал горы всех препятствий, расширяя дело.

И еще, Савва Тимофеевич слыл щедрым меценатом, жертвовал большие деньги на строительство приютов и народных больниц. Он хорошо знал литературу, тесно дружил с пожинавшим тогда мировую славу пролетарским писателем М. Горьким, смотрел в театре все его пьесы. Театр и стал особой страстью Морозова, до последнего своего дня он оставался горячим поклонником МХТ – Московского художественного театра, где с большим успехом и шли пьесы пролетарского писателя. На деньги Морозова и непосредственно под его руководством было полностью перестроено здание театра, открылся новый зал на 1300 мест. Не случайно на памятном значке, отчеканенном Монетным двором в честь 10-летия театра, было изображение трех его основателей – Станиславского, Немировича-Данченко и Морозова.

Конец ХIX – начало ХХ века в России было временем бурного роста марксистских кружков всех типов, революционного террора и жестокой борьбы власти с нарастающим валом революции.
Революции нужны были деньги, очень много денег, причем каждый день. Нужно было открывать легальные и нелегальные типографии, миллионными тиражами печатать нужные брошюры, газеты и листовки, распространять их среди населения, вести агитационную работу на транспорте, на заводах и фабриках, закупать на Западе и переправлять в Россию пистолеты и винтовки для подпольных отрядов Красной гвардии.
Наконец, нужно было как-то содержать сотни борцов с царским режимом, многие из которых годами жили и не работали, в прямом понимании этого слова, в респектабельной Европе. Судя по всему – никто из них не голодал.
Партия большевиков раньше всех других партий осознала всемогущую силу денег – не люди решают все, а деньги. Только деньги! За деньги можно купить и совесть, и власть. Все зависит от суммы за покупку.

Сегодня, с ужасом вспоминая 90-е годы – время после развала Советского Союза, мы говорим о нем, как о времени становления вселенского рэкета, когда бандиты и уголовники обкладывали данью, порой непосильной, всех, кто хоть что-то производил или чем-то торговал. Короче, кто имел деньги или доступ к ним. К бандитам отходили даже крупные предприятия. Несогласных платить или отдавать имущество изощренно пытали, взрывали, «закатывали в бетон» и закапывали живыми в могилы. Как высказался по этому поводу нынешний президент РФ В. В. Путин, бандиты тогда крепко «поураганили».
Так вот, «лихие 90-е» – cовсем не порождение времени развала страны. У российских рэкетиров были хорошие учителя… Нет-нет – не итальянские мафиози Дона Карлеоне, не американские Бонни и Клайд во времена Великой депрессии, ограбившие за короткий срок 12 крупных банков. Их истинными и великолепно знающими свое дело наставниками были люди недавнего прошлого – большевики-ленинцы. Российские рэкетиры 90-х, в соответствии со временем и величиной денежных отъемов, только усовершенствовали их методы.
Задолго до первой революции 1905 года руководство РСДРП во главе с Лениным создает при партии особый секретный отдел по добыче денег. Его движущей силой, его мозгом, генератором идей, нередко изящных по задумке и исполнению, а чаще кровавых, становится тщательно законспирированный агент Никитич. Он же Юхансон, он же Винтер, а по сути – член ЦК Л. Б. Красин.

В богатой России очень состоятельных людей и денег было много… Заводчики, купцы, аферисты всех мастей, не скупясь, порой тысячами расшвыривали их в ресторанных загулах.
Верные люди Красина, случалось, в экстренных ситуациях, и он сам – всегда респектабельный, с хорошими манерами, одет по последней моде, владеющий главными европейскими языками, начали где настойчивыми уговорами, где угрозами, а где и прямым террором обкладывать богатых и знаменитых людей данью на нужды партии.
Кто наотрез отказывался платить, бывало, с нарочными или по почте получали от неизвестных «почитателей» предупреждение – элегантно оформленные коробки с шоколадными конфетами, которые при открытии уродовали лицо любителя сладкого. Коробочки эти – личное изобретение Л. Б. Красина, правда, незапатентованное. Но знаете, подобные «презенты» разных конструкций действовали на сознание людей весьма эффективно. А бывало, и не раз, – и лавка упорствующего неожиданно сгорала, и фабрика...
Взносы в фонд партии были большие и совсем маленькие, разовые и постоянные. Как говорят: с миру по нитке.

Большевики давно положили глаз и на богатства Саввы Тимофеевича Морозова и его близких родственников. Но к Саввушке с прямыми уговорами и угрозами было не подъехать. Он тратился только на дело. Решили сыграть на театральной слабости Морозова – он был без ума от самой красивой актрисы Московского художественного театра, да, пожалуй, и всей русской сцены, – Марии Андреевой. После любого спектакля с ее участием актриса получала от поклонника роскошные корзины цветов. К ним прилагались ценные подарки. На свое любовное увлечение Морозов денег не жалел, и безоговорочно исполнял любое желание и любую прихоть Марии Федоровны. Ради Андреевой Савва Тимофеевич пошел даже на разрыв с горячо любящей его супругой.
Мария Федоровна Андреева была женщиной очень образованной, из известной семьи – ее папа был главным режиссером Александринского театра в столице империи. Она прекрасно говорила и писала на нескольких языках, но натура ее с раннего детства была склонна к авантюрам и приключениям. Эта страсть и потребность души и свела ее через Горького с социал-демократами. Она добывала для них деньги. Большие деньги. Своей красотой и обаянием эта блестящая во всем женщина могла «раскрутить», как говорят сегодня, на любые «башли» самого упертого мужчину. Недаром Владимир Ильич с гордостью называл Марию Федоровну – тайного агента своей партии – «товарищ Феномен».
Постепенно на крючок «товарища Феномена» попался и Савва Тимофеевич.
Горький и Андреева знакомят Морозова с Красиным. Савва Тимофеевич с полуслова понимает, что от него хотят, и спрашивает:
– В какой сумме нуждаетесь?
Красин без обиняков отвечает:
– Савва Тимофеевич, желательно как можно больше!
– 20 тысяч в год – довольно-с?
– 24 лучше.
– Значит, по 2 в месяц. Хорошо-с. Я согласен.
Узнав, что Леонид Борисович хорошо знаком с электрическим делом, а Морозов одним из первых в России стал широко использовать электричество на своих предприятиях, Савва Тимофеевич предложил Красину престижную инженерную работу. И не пожалел. Красин действительно был прекрасным инженером.
Они во многом сошлись – хозяин и его новый специалист. В первую очередь, по отношению к делу. Савва Тимофеевич как-то сказал своему другу Максиму Горькому:
– Леонид Борисович – хорош! Идеальный работник. Сам любит работу и других умеет заставить. Умен со всех сторон.
Так, совсем неожиданно, судьба привела богатея, владельца «заводов и пароходов» к тем, кто открыто заявил, что хотят уничтожить капиталистов как класс.
На деньги Морозова издавалась за границей ленинская «Искра», в Петербурге легальная газета «Новая жизнь». На своих фабриках Савва Тимофеевич прятал запрещенную литературу и типографские шрифты, выделял деньги на устройство побегов революционеров из ссылки и даже финансировал съезды и конференции партии. «Доили» его долго и успешно. Заодно большевики женили на его весьма богатой родственнице, не блиставшей особой красотой, своего человека с целью отъема ее капитала в казну партии. Жениха подыскал сам Л. Б. Красин.
***
Но настало время, и Савва Морозов восстал, начисто отказался финансировать партию. Причин было несколько. Первая – разящий удар на амурном фронте: несравненная Мария Федоровна увлеклась Максимом Горьким, да так серьезно, что на виду у всех стала его внебрачной женой. Дружбой с Горьким было разом покончено.
Вскоре у миллионера начались проблемы и в деловой сфере. Когда Савва Тимофеевич задумал дать своим рабочим право на часть получаемой прибыли, сделать их как бы соучастниками производства, его мать решительно отстранила сына от управления семейным капиталом, в который только она вложила больше 20 миллионов рублей.
А тут еще наступило «Кровавое воскресенье» – 9 января 1905 года. Государь всея Руси отказался принять петицию рабочих об их нуждах. В челобитной были пункты о введении 8-часового рабочего дня, о минимальной зарплате в день не менее 1 рубля для мужчин и 70 копеек для женщин, о двойной оплате сверхурочных. Ничего невыполнимого и ничего революционного – давно назревшие требования, кроме одного пункта – об амнистии политических заключенных.
Больше 100 тысяч человек – трудовой люд фабрик и заводов – со всех концов столицы двинулись к Дворцовой площади, дабы все-таки вручить Николаю II свои требования. Такого массового мирного шествия столица еще не знала.

К Зимнему дворцу колонны рабочих вел священник Георгий Гапон, которого набожный народ считал пророком, явившимся от Бога для защиты рабочего люда. Казалось, такой организацией дела, без насилия и крови, священник Георгий Гапон дал звонкую пощечину революционерам всех мастей.
Казалось… Народ на подступах к Дворцовой площади встретили казаки и солдаты с винтовками наизготовку… Мира не случилось – раздались выстрелы, начался разгон людей нагайками и шашками, кое-где рабочие стали возводить баррикады. Но силы были неравны. К вечеру на заснеженных улицах и площадях столицы лежали сотни убитых и раненых…
Это событие и невинные жертвы ужаснули Савву Тимофеевича. Он испытал сильное нервное потрясение и осознал, что будущая революция, которой он помогал, своей жестокостью может утопить в крови уже всю Россию.
В результате он совсем отошел от дел, впал в тяжелейшую депрессию, никого не хотел видеть, даже своих близких и детей, и большую часть времени проводил в полном уединении. По Москве поползли слухи о безумии миллионщика Морозова... Но консилиум врачей поставил другой диагноз: у Саввы Тимофеевича сильное нервное расстройство с неизбежной потерей сна.
Его супруге – Зинаиде Григорьевне, которая простила мужу его амурные слабости, рекомендовали вывезти Савву Тимофеевича для лечения и отдыха за границу. Выбрали Канны на Лазурном берегу Франции.





ГЛАВА 6. ЧТО В ИМЕНИ ТВОЕМ
Итак, 26 мая 1905 года русский миллионер Савва Тимофеевич Морозов был обнаружен мертвым в отеле города Канны с пулевой раной в груди. На тумбочке лежала записка всего с одной фразой: «В моей смерти прошу никого не винить».

Странная записка. Супруга Морозова сразу же заявила следователям, что написана она не Саввой Тимофеевичем. Почерк похож, но не его. Уж она-то прекрасно знала все тонкости письма супруга.
К тому же, утром они с удовольствием приняли морские ванны, Савва Тимофеевич был в хорошем расположении духа, много шутил. Жизнерадостность день ото дня возвращалась к нему. Да и застрелить себя он никак не мог. Никак и никогда. Даже после сильного стресса.
Дело в том, что Савва Тимофеевич был глубоко верующим человеком, как и все члены его династии – старообрядцем. В этой среде самоубийство всегда считалось самым страшным и непростительным грехом. Савва Тимофеевич с рожденья знал, что самоубийство всегда влекло за собой не только отлучение от церкви и веры, но и от семьи и детей.
Весьма неожиданными оказались и данные экспертизы – пуля, извлеченная из тела Морозова, была выпущена из другого браунинга, не из того, что лежал у кровати убитого. Кроме того, Зинаида Григорьевна видела человека, который, возможно, имел отношение к этому злодейству. Когда раздался выстрел, она была в дальней комнате номера, переодевалась перед прогулкой на лошадях с супругой банкира Рябушинского.
Их гостиничный номер был на первом этаже. Вбежав в комнату мужа, Зинаида Григорьевна увидела через распахнутое окно убегавшего прочь рыжего человека, со спины очень похожего на Леонида Борисовича Красина. Эта была серьезная улика – несколько дней назад Красин действительно появился в Каннах. Он прибыл из Лондона сразу после окончания работы там III съезда РСДРП.
Зинаида Григорьевна знала, что муж помогал революционерам деньгами, но недавно разошелся с ними, окончательно и бесповоротно.

Вот и на этот раз, приняв в гостинице Красина, Савва Тимофеевич твердо сказал ему:
– Леонид Борисович, наши дороги разошлись. Ваши грязные дела я финансировать больше не намерен. Ни даже копейкой. Революция сметет все – в первую очередь законность и справедливость. Кровавая смута покончит и с государством. Знаю, Вы этого хотите. Но, право, теперь без меня.
После этой жесткой беседы Красин вроде бы покинул Канны. Но кто знает...
Показания супруги Морозова были слишком серьезны. Теперь уже тайной полиции Франции предстояло связаться со своими коллегами в России, чтобы согласовать действия. Но совершенно неожиданно в расследование обстоятельств смерти Саввы Тимофеевича вмешалась Мария Федоровна, его мать, и в настоящее время управляющая всеми делами и финансами сына.
Она решительно заявила:
Саввушка покончил с собой. Это ясно. На нас уже столько грязи вылито, что любое дальнейшее расследование семье будет только во вред. Скандала я не допущу! Дело нужно закрыть. И незамедлительно!
На радость власти Франции, которое не хотело огласки этого странного, возможно, политического убийства, дело и было прикрыто с полного согласия семьи русского миллионера.
***
Гроб из мореного дуба с телом Саввы Тимофеевича Морозова на огромной яхте «Ева Юханнсон» Русского парусного клуба доставили в Ревель, оттуда поездом в Москву.
Врачи – с согласия градоначальника Москвы графа Шувалова – выдали справку, что Морозов был психически болен. Это давало право похоронить Савву Тимофеевича на Рогожском кладбище в усыпальнице рядом с его дедом и отцом. Речи на похоронах не произносились, так как по старообрядческим традициям это не принято. Хоронили в полной тишине. А вместе с Саввой Тимофеевичем как будто хоронили и страшную тайну его смерти.
Так что же, считать Леонида Борисовича Красина вне подозрений?!
Вина его действительно не доказана. Но все родственники Морозова, кто жил и кто жив сегодня, никогда не сомневались – Савву Тимофеевича застрелил именно он, Красин.
Да и событие, произошедшее вскоре после похорон Морозова, вполне подтверждает это.

В один их крупных московских банков явилась госпожа Мария Федоровна Андреева и предъявила к оплате страховой полис на гигантскую сумму в сто тысяч рублей. Полис был выписан Саввой Тимофеевичем на предъявителя и подарен любимой актрисе еще во время его ухаживания за примой театральной сцены. Но условие получения денег было одно и очень жесткое – только после смерти дарителя.
Хозяин банка заартачился, все ли здесь чисто, нет ли подделки и криминального подвоха – у Морозова остались жена и дети. Да и сумма беспредельно велика. Морозов хоть и богач, но 100 тысяч?! Это же целое состояние!..
С помощью интеллигентного Леонида Борисовича Красина все было улажено в лучшем виде. 40 тысяч рублей Мария Федоровна оставила себе на «пропитание» и погашение накопившихся долгов, остальная часть перекочевала в кассу большевиков.  В. И. Ленин был очень доволен своим агентом «Феномен».
А Леонид Борисович Красин – главный казначей большевиков – приступил к разработке новых акций по пополнению партийной кассы. Их было много. Например, технические спецы Красина – специалисты по ювелирной подделке документов – вот-вот должны были напечатать в Германии первую партию фальшивых ассигнаций Российской империи. Даже бумага со сложными водяными знаками в этой подпольной типографии не отличалась от той, что использовалась казначейством. В случае успеха перед большевиками открывались сияющие перспективы: нужен миллион – отпечатаем миллион! Партия не должна нуждаться в средствах для выполнения высоких целей.
Операция сорвалась. Кто-то предал, за очень большие деньги. Прав, сто раз прав был Леонид Борисович, считая, что для денег преград нет. Типографию накрыла Германская сыскная полиция. Но главные организаторы дела вовремя скрылись и удачно замели следы.

За несколько лет глубоко законспирированные боевые отряды Леонида Борисовича, в которые входили не только особо доверенные товарищи по партии, но и опытные уголовники и медвежатники, в разных городах империи успешно ограбили 12 крупных банков. Даже очень охраняемый Государственный банк со сверхнадежными бронированными сейфами в столице Финляндии – Гельсингфорсе. Только там взяли 175 тысяч рублей. Без крови нигде не обошлось. Что поделать – «Лес рубят – щепки летят».
Самая громкая операция «эксов» (первые буквы от слова – экспроприация) cлучилась в Тифлисе. Там, на Кавказе, «правил бал» известный боевик по кличке Коба. Он же Давид, он же Чижиков и Иванович, он же Иосиф Виссарионович Джугашвили (Сталин).
На этот раз операцией руководил друг Сталина и соратник по подполью Симон Аршакович Тер-Петросян. В секретных списках руководителя отдела боевых операций Л. Б. Красина он значился под псевдонимом Камо. Камо отличался маниакальной жестокостью. Доподлинно известен случай, когда без расследования он зарезал как барана только заподозренного в измене товарища.  Но у В. И. Ленина Камо был на особом доверии, поскольку не раз привозил ему с Кавказа крупные суммы добытых налетами денег. Отдавал все до копеечки.

Около 11 часов утра 13 июня 1907 года Камо, переодетый в форму офицера, прогуливался по Эриванской площади Тифлиса, заполненной народом. Два десятка налетчиков в разных углах площади ждали его сигнала.
Через верных людей Камо знал, что именно в это время из почты в Госбанк транспорт казначейства под усиленной охраной повезет огромную сумму денег. Вот и они… Уже на середине площади – самое время… В казачий конвой со всех сторон полетели пули, затем его закидали бомбами… Мешки с деньгами выволокли из кареты, и на подготовленных заранее пролетках нападавшие бесследно исчезли в многочисленных закоулках города.
Вся площадь была залита кровью и завалена дымящимися от взрывов кусками разорванных тел, стонущими ранеными и конскими внутренностями.
В Петербург, в Главный департамент полиции, уходит срочная депеша о похищении бандитами, предположительно социал-демократами, 250 тысяч рублей (по сегодняшнему курсу это примерно 9 миллионов долларов. Не хило!). Убито 2 городовых, смертельно ранены 5 казаков, из публики пострадало 16 человек. Площадь была быстро оцеплена войсками, но злоумышленникам удалось скрыться.

Бандитов так и не нашли. Деньги вскоре были доставлены Ленину в Финляндию, но воспользоваться ими сполна большевики не смогли – большая часть из них была в очень крупных, 500-рублевых купюрах, которые нужно было обязательно и срочно разменять. Для безопасности – желательно за границей. Операция эта была поручена Лениным Красину. Он оперативно отрядил в страны Европы своих доверенных. На этом и погорели – туда секретной правительственной почтой уже были разосланы номера украденных бандитами купюр.
Первыми попались товарищ Баллах (М. М. Литвинов) – будущий Нарком иностранных дел Советской России, и член Заграничного бюро ЦК РСДРП Н. А. Семашко – будущий министр здравоохранения страны… Разразился скандал на весь мир…
От большевиков, от их бандитских методов отошли тогда многие сочувствующие партии… Ничего, ленинцы и не такие скандалы переживали… А бомбы, изготовленные в динамитной мастерской Красина, еще много раз послужат делу революции.
Кстати, именно бомбы его конструкции использовались при покушении на премьер-министра российской империи П. А. Столыпина. Две взрывчатки огромной силы, смонтированные в портфелях двух мнимых офицеров жандармерии, разнесли тогда половину казенной дачи Петра Александровича на Аптекарском острове Петербурга, где он вел прием посетителей. 27 человек погибли на месте, 33 были тяжело ранены. Сам Столыпин чудом уцелел, отделался ушибами, а вот дети – 12-летняя дочь и сын трех лет от роду – ранены.

Как написал потом в своих мемуарах Л. Д. Троцкий, «в качестве химика Красин знал, что такое динамит, а в качестве политика он не боялся его употреблять»…
Не боялся. Да и оружие – пистолеты, кольты, браунинги всех калибров – в тогдашней России продавалось легально и в любом количестве. Удивительно, как все-таки была гуманна царская власть к революционерам-террористам. Ну, ссылка лет на 5, максимум на 10. Ну, тюрьма на такой же срок. Только после покушения на Столыпина были введены военно-полевые суды для ускоренного рассмотрения подобных дел и резкого ужесточения наказаний, вплоть до смертной казни.
И вот ведь какая оказия, какая неожиданность случилась, очень похожая на историю с Саввой Тимофеевичем Морозовым, – в 1909 году Красин вдрызг разругался с Лениным. Просто напрочь. Владимир Ильич обвинил Леонида Борисовича, одного из самых близких своих людей, в бессмысленной, с его точки зрения, растрате партийных денег.
Ленин не умел доставать деньги, но очень хотел их контролировать. Очень, до маниакальности! Он устроил форменный разнос, когда узнал, что Горький с Красиным профинансировали партийную школу на Капри без его ведома.
И терпению Леонида Борисовича настал предел. В конце концов, помимо подпольной жизни, должна быть и своя. Слава Богу, профессия, и притом довольно хлебная, у него есть. Опыт управленца тоже. Не пропадет, семью вполне прокормит.

Его охотно взяли на работу в крупную германскую электротехническую компанию «Cименс и Шукерт». Фирма успешно вела дела в десятках странах мира – прокладывала телеграфные кабели между городами и континентами, строила телефонные станции, трамвайные линии и даже линии метро. Все, что приводило в движение электричество, все, что оно питало, – строилось на многочисленных заводах компании.
Грандиозный масштаб полезных дел дух захватывал, это не политическая революция будущего, сметающая на своем пути достижения цивилизации – это зримая, полезная для всех революция технического гения человека. Такая деятельная жизнь целиком поглотила Красина. Вспомните слова о нем Саввы Морозова: «Идеальный работник. Умен со всех сторон!»
Уже вскоре руководство компании оценило знания нового инженера и предложило ему занять престижную должность руководителя Берлинского филиала. Он согласился. В кабинете Красина теперь постоянно толпились предприимчивые люди со всего света, завязывались прочные деловые отношения с крупными компаниями стран Европы, Азии, Америки и их деловыми кругами.
Красин ни минуты не жалел, что расстался с большевиками. На своем посту он зримо, осязаемо каждый день совершал другую революцию – революцию электрической силы и технического прогресса.

В 1913 году Леонид Борисович Красин получает новое назначение – он становится Генеральным представителем компании «Cименс и Шукерт» в России со штаб-квартирой в Петербурге. Это означало, что теперь с ним будут тесно общаться не только деловые круги империи, но и высшая власть страны.
Вот это метаморфоза – Красин легально в столице империи стал большим и почитаемым человеком, с солидным пакетом акций, купленных им у своей фирмы, а Ленин со товарищи в заграничном подполье лихорадочно ищут, где бы раздобыть денег.
К этому времени в России компания «Сименс» уже успела проложить 9000 километров телеграфных линий, связав между собой надежной связью Петербург, Москву, Киев, Одессу, Гельсингфорс, Варшаву и другие крупные города. В учреждениях и богатых домах телефон стал обыденным средством общения. Были введены в эксплуатацию трамвайные линии в Нижнем Новгороде, Орле, Москве, Екатеринославе и Житомире. В Петербурге вступили в строй сразу два завода компании – кабельный и электротехнический, дала ток электростанция на реке Кура… Впереди было «планов громадье» – электричество завоевывало мир и все ниши любого производства. Деловая Россия с помощью фирмы «Сименс и Шукерт» успешно принимала этот вызов.
Шикарную квартиру Леонида Борисовича Красина на Мойке посещают не только главы банкирских и торговых домов – нередко захаживают и товарищи по недавнему революционному прошлому, просят денег. Он дает, называя эти взносы «контрибуциями на всякий случай» – далеко смотрел, предусмотрительно. Но в первую очередь теперь его заботят не дела партийные, а расширяющиеся технические возможности фирмы, новинки, которые он может ввести в техническое обновление России.
Первая мировая война еще больше отделила Красина от большевиков. Манифест Ленина «Превратить войну империалистическую в войну Гражданскую», опубликованный в газете «Cоциал-Демократ», он посчитал не только опасным для России, но и прямым предательством.
По законам военного времени такой призыв означал для Ленина расстрел. Но Владимир Ильич в это трудное время спокойно жил в нейтральной Швейцарии, дышал прекрасным горным воздухом, наслаждался хорошим пивом…
Ленинские слова ровно через 3 года обратились в кровавую реальность – на 1/5 части суши началась Гражданская война – бойня без милосердия внутри собственного народа…

А пока, пока в конце зимы 1917 года случилась Февральская революция. Предчувствуя дальнейшие грозовые события, Леонид Борисович Красин немедленно переправляет жену и трех дочерей в Швецию. В Россию они больше никогда не вернутся – Красин посчитал, что за границей им безопаснее и лучше во всех отношениях.
Так что нынешняя российская элита, депутаты и чиновники всех мастей и уровней, на всякий случай переселив детей и близких в Европу и в Америку и упрятав там свои капиталы, в точности руководствуются примером советского наркома, которым Красин станет в 1919 году, перейдя на службу к большевикам.
Но события Октября Леонид Борисович воспринял однозначно – военный переворот. Радоваться нечему. Красин пишет жене в Стокгольм: «...Ленин и Троцкий продолжают “куролесить”. И грех, и смех. Греха, впрочем, больше, так как разрушаются последние остатки экономического и производственного аппарата. Война затягивается, может, придется потерять даже и Питер.
Топлива не осталось абсолютно. Из-за продовольственных и транспортных затруднений заготовка дров ничтожна, города роковым образом обречены на замерзание. Топлива не будет не только для отопления жилищ, но его не будет и для приготовления пищи. В замерзших домах, как это было отчасти уже в этом году, полопаются водопроводные и клозетные трубы, и нельзя будет иметь не только ванны, но и просто стакана воды. Санитарное же состояние таких жилищ можно себе представить.
Ну посудите сами, мои родимые, могу ли я при таких перспективах звать вас сюда? Это было бы с моей стороны безумием…»
Почему же Л. Б. Красин не эмигрировал, не уехал сам с семьей за границу?
Красин понимал, что в этот период страшнейшей разрухи во всем, он со своими обширными связями за границей может пригодиться большевикам, они должны простить ему выход из партии. А стало быть… впереди все наркомовские блага, о которых он был прекрасно осведомлен.
Большевики тоже знали слабые места Красина не хуже, чем Красин их слабые места. И Ленин, чтобы польстить тщеславию бывшего соратника и казначея партии, предложил Леониду Борисовичу войти в правительство.
Вскоре после заключения с Германией Брестского мира (а Красин принимал участие в подготовке договора со странами Четверного союза) Леонид Борисович был назначен Наркомом путей сообщения. Это был самый тяжелый и самый нужный участок разрушенного вконец хозяйства страны.
Фактически железные дороги не работали – для паровозов не было угля, разваливались депо и ремонтные мастерские. Не получая вообще никаких денег, железнодорожники перестали выходить на работу. Полная, беспросветная беда.
Да, такого нарком Красин не ожидал… А партия требовала решительно переломить ситуацию на транспорте, прекратить саботаж, наказать виновных... И Красин решил использовать проверенные большевистские методы – насилие и «чрезвычайщину».

На железных дорогах была введена принудительная мобилизация. Отказывавшихся работать путейцев – расстреливали. Даже самых опытных машинистов, без которых состав не тронется. Для решения вопросов были созданы свои, транспортные, ЧК.
Для заготовки паровозного топлива нарком приказал конфисковывать запасы дров у крестьян деревень вдоль железных дорог. Если люди откажутся идти валить лес, разбирать на бревна их дома. Там, где местность была безлесная, на топливо валили, не раз бывало, телеграфные столбы, разбирали шпалы со второго пути. В результате такой «работы» целые губернии остались и без железных дорог, и без связи.
Даже Ленина ужаснули итоги столь активной деятельности своего протеже. Нет, пусть Леонид Борисович занимается тем, что ему ближе, пусть налаживает торговые связи с капиталистами, которых он хорошо знает. Нам без торговли, без их помощи машинами – никак!
И Нарком железных дорог в одночасье становится Наркомом внешней торговли. А это самая хлебная и престижная работа, какую только можно себе представить.
В стране голод и холод, мор. Особенно страдает интеллигенция, выжить без корней в деревне – неразрешимая проблема. Но не для всех. Из письма Л. Б. Красина семье в Стокгольм: «...Живу я в Метрополе, в хорошей комнате, а на днях переезжаю в целые апартаменты: три комнаты, ванная и передняя. Обедаю два раза в день – утром в ВСНХ, а потом в Кремле. Обеды приготовлены просто, но из совершенно свежей провизии и очень вкусно. Жалко лишь, что дают очень много мяса, но этого здесь избежать вообще невозможно...»
Да, Красин знал, к кому идет на службу. Но теперь ему совершенно не нужно держать даже в мыслях привезти семью в Москву. Зачем? Теперь место его работы – Париж, Вена, Лондон, Рим – всегда можно на несколько дней завернуть к дочкам и жене в Стокгольм. Да и в Берлине ждет не дождется вторая жена, о которой законная супруга пока не знает – там тоже дочка родилась.
Вот таким многоликим, ужасным и любящим, прекрасным инженером и террористом предстает передо мной Леонид Борисович Красин, чье имя красуется на бортах бывшего ледокола «Святогор».

Красина знали и уважали пролетарии стран Европы и Америки, поскольку заказы Советской России давали им на годы вперед стабильную работу. Наркома внешней торговли России ценил и уважал и деловой мир этих стран – Россия становилась для них бездонным рынком сбыта товаров и услуг, даже возможностью заполучить там концессию на добычу и переработку полезных ископаемых.
В 1924 году в Париже все сувенирные лавки перед приездом в страну Красина бойко торговали фигурками «Monsineur Krasine». Франция жила надеждой, что Россия вернет долги по царским займам и компенсирует конфискованное большевиками имущество. Красин был для граждан республики символом справедливости.
Неслучайно в холодном ноябре 1926 года и в Лондоне, в огромной процессии, идущей на кремацию красного наркома, удивительным образом соседствовали два огромных венка: «От федерации шахтеров Великобритании» и «От Лесли Уркарта – горнозаводчика».
И еще – прах Л. Б. Красина захоронен на самом престижном кладбище страны – в Кремлевской стене, рядом с Мавзолеем. Но именно он, Красин, сразу после смерти Ленина первым предложил ЦК партии, что необходимо сохранить тело вождя, забальзамировать его и навечно поместить в специально построенном Мавзолее.
Существует версия, что Леонид Бориcович верил в грядущее воскрешение «великих исторических личностей», и решающую роль в этом видел в достижениях науки и техники.
«Инженер революции» – он им и остается в нашей памяти во всех ипостасях этих слов.





ГЛАВА 7. НАПОЛЕОН СЕВЕРА

Итак, в 1927 году самый мощный в мире ледокол «Cвятогор» получает новое имя – «Красин», имя наркома внешней торговли Советской России Леонида Борисовича Красина.
Пройдет ровно один год, и этот корабль уйдет в тяжелый арктический рейс, который станет подвигом во льдах, образцом мужества людей, и навечно будет занесен золотой страницей в историю цивилизации. О «Красине» узнает весь мир, а Италия будет встречать экипаж ледокола – от капитана до рядового матроса – как своих национальных героев.

Да, весной 1928 года в безбрежных просторах Арктики разразилась очередная трагедия с людьми, рискнувшими ступить туда, где сходятся меридианы, где шесть месяцев день и шесть месяцев ночь, – ступить на Северный полюс.
Эта точка лежит в океане среди постоянно дрейфующих мощных льдов. До ближайшей земли 900 километров. Удивительное место: куда ни повернись – везде юг, здесь и ветер дует только на юг, а стрелка компаса в растерянности мечется по кругу, не зная, где остановиться. Но зато Полярная звезда – спасительная для мореходов и терпящих бедствие – навечно застыла в зените, указывая верную дорогу.
С незапамятных времен человек стремился к сердцу Арктики – Северному полюсу. Что лежит там, за кромкой горизонта? Неведомая земля, населенная невиданными народами, не боящимися холода? Или острова, закованные льдами?
Были версии маститых ученых, что у полюса плещутся волны теплого моря, по которому можно проложить самый короткий путь из Европы в сказочно богатую Индию и в Китай.

И Северный полюс, естественно, стал манящим призом человеческому разуму и самолюбию. Но все попытки добраться туда на кочах и больших кораблях терпели крах – непроходимые льды при подвижке в щепки разносили и топили суда отважных мореходов, раз за разом заставляя их отступать перед своей смертельной силой.
Норвежцы, итальянцы, шведы – все новые и новые смельчаки на оленях, на лыжах, на собачьих упряжках упорно продолжали штурмовать ледяные бастионы океана, чтобы добраться до заветной цели – до макушки Земли.
Только американцы организовали 14 прекрасно оснащенных полюсных экспедиций. Ни одна не увенчалась успехом.

И лишь 6 апреля 1909 года в редакцию газеты «Нью-Йорк Таймс» из крохотного поселка Лабрадор на самом севере Канады, где пролегал участок Трансатлантического телеграфного кабеля, пришла телеграмма, которая привела в неописуемый восторг всю Америку, а назавтра и весь мир. Ее короткий текст гласил: «Вбил звезды и полосы в Северный полюс. Ошибки быть не должно. Роберт Пири».
Это означало, что американский исследователь с шестой попытки все-таки достиг Северного полюса, потратив на это 23 года жизни. 15 из них он прожил среди эскимосов, изучая их быт и условия выживания в вечных льдах и холоде. На такое способны люди только высокой жизненной цели, физической силы и непоколебимого духа.
Увы, сегодня, благодаря точным измерениям и скрупулезной проверке каждого этапа его пути, исследователям Севера практически стало ясно, что Пири до Северного полюса все-таки не дошел. Из-за неточности приборов он промахнулся даже для масштабов Севера очень прилично – на целых 169 километров.
Эти жесткие выводы до него, к счастью, не дошли.

За выдающиеся достижения в исследовании Арктики Конгрессом США Роберту Пири было присвоено звание контр-адмирала, и он ушел из жизни в лучах славы. На мой взгляд, совершенно заслуженной им.
Арктический подвиг Р. Пири не остановил попытки других исследователей достичь манящей точки на макушке Земли, где можно совершить кругосветное путешествие по меридианам буквально за секунды. Были и жертвы.
Только в 1912 году, который назван годом катастроф, с сотнями людей на борту затонул, столкнувшись с айсбергом в Северной Атлантике, самый крупный пассажирский лайнер «Титаник». Этим же летом Арктика жестоко обошлась и с русскими полярными экспедициям, две из которых – В. А. Русанова и Г. Л. Брусилова – бесследно сгинули в ледовой мгле океана, а третья, на парусно-паровой шхуне «Святой мученик Фока», через 2 года вернулась в свой порт приписки без командира – лейтенант Г. Я. Седов скончался от гангрены и сердечной недостаточности по дороге к полюсу, к которому он двинулся на собачьей упряжке в сопровождении двух верных матросов после того, как лед намертво сковал судно у берегов архипелага Земля Франца-Иосифа.

***
Да, в истории освоения Арктики много героев. Но судьба одного из них самым тесным образом переплелась с судьбой ледокола «Красин». Не было бы этого человека – не было бы, скорее всего, и того знаменитого арктического рейса 1928 года, о котором я намерен вам рассказать.
Итак, немного о нашем новом герое.
На карте Луны, точно на ее Южном полюсе обозначен гигантский кратер диаметром 105 километров. Как вы думаете – чьим именем он назван?
Ну, конечно же, бесспорно, именем человека, который первым ступил на Южный полюс. Только другой планеты – планеты Земля. Другого и быть не должно. Имя этого человека – Руаль Амундсен.
Этот кратер на Луне столь глубок, что лучи солнца никогда не достигают его дна. Там – вечный лед. Вот и вторая причина, почему кратер носит имя великого полярного исследователя. Весь мир называл Амундсена королем льда. А еще – Наполеоном Севера.

Удивительный человек несгибаемой воли и твердого, но весьма неуживчивого характера. Если он брался за дело, то никогда и никому не уступал первенства. Даже в обычных спорах. У него никогда не было семьи, но он усыновил двух эскимосских детей. И еще – он безумно любил свою снежную страну – маленькую Норвегию, и все свои подвиги совершил во имя ее процветания и славы.
Он никогда не был богат, а все его экспедиции стоили огромных, часто баснословных денег. Все, что зарабатывал, уходило на них и на погашение взятых кредитов. Были, конечно, и спонсоры, искренне желавшие ему успеха, и государство не раз помогало. Но бывали годы – и банкротом себя объявлял, и многочисленные золотые награды за труды продавал.

***
Еще в детстве Руаль прочитал книгу о знаменитом британском капитане Джоне Франклине. 20-летним штурманом Джон участвовал в знаменитом Трафальгарском сражении, когда британский флот в битве за первенство на морях уничтожил весь объединенный флот Франции и Испании, не потеряв ни одного своего судна. Увы, именно в том бою погиб командир британской эскадры, легендарный адмирал Горацио Нельсон.
Франклин тоже был ранен, но уже под Новым Орлеаном и в другой войне – теперь англо-американской.
Но не военная слава Франклина, прошедшего путь от юнги до контр-адмирала, увлекла юного Амундсена. Из книги он узнал, что сэр Джон Франклин был участником многих полярных экспедиций, участникам которых выпала тяжелая доля пережить жесточайшие испытания холодом, голодать, питаться мхом и лишайниками, и даже собственной кожаной обувью.

«Удивительно, – вспоминал Амундсен, – что тогда больше всего приковало мое внимание описание именно этих лишений. Во мне загорелось странное стремление претерпеть самому когда-нибудь подобные страдания. Я тоже хотел пострадать за свое дело, – и не в знойной пустыне по дороге в Иерусалим, а на Севере, на пути к широкому познанию доселе неведомой ледяной пустыни».
И молодой Руаль поставил перед собой три цели, достижению которых и посвятил свою жизнь. Первая – завершить дело кумира детства, найти этот нужный для всех мореходов проход в Канадском Арктическом архипелаге из Атлантического океана в Тихий.
Там, где-то среди 36 тысяч не нанесенных еще на карту островов и забитых льдами проливов, в поисках этого прохода и исчезла в 1845 году экспедиция Франклина на двух больших парусниках. В Британию не вернулся ни один участник этого арктического похода. Ни один. 129 человек исчезли в неизвестности.
Все дальнейшие попытки полярников разных стран кратчайшим морским путем соединить оба океана не увенчались успехом. Руаль верил – он сможет, он все-таки найдет этот проход и покорит его – первым в мире. Только первым!

«Будь первым, всегда и во всем, за что берешься! Ни за что не уступай перед трудностями!» – эти слова он записал в свой юношеский дневник, и они стали путеводной звездой Амундсена во всех его нечеловечески тяжелых полярных странствиях.
Вторая мечта объединялась с третьей общей задачей – первым покорить оба полюса планеты – Северный и Южный! Первым побывать там, где еще не ступала нога человека!
Вы только вдумайтесь, какого вселенского масштаба цели поставил перед собой этот норвежский мальчишка!
И не только поставил, но и осуществил.

В 1905 году на крепком зверобойном судне «Йоа» Руаль Амундсен завершил дело Джона Франклина. Через 60 лет после его гибели он все-таки нашел проход в Канадском Арктическом архипелаге. Нашел и прошел по нему, пусть и с двумя тяжелыми зимовками.
Так, в самом начале ХХ века никому неизвестный молодой норвежский капитан совершил величайший географический подвиг. Теперь имя Амундсена узнал весь мир, и оно уже никогда не будет сходить с газетных и журнальных полос.
Норвегия – совсем маленькая северная страна, которая только год назад стала самостоятельной, получив независимость от Швеции. Но Руаль Амундсен в одночасье сделал ее по-настоящему Великой.
Первым в мире Амундсен покорил в 1911 году и Южный полюс планеты, опередив на 33 дня хорошо оснащенную британскую экспедицию капитана Королевского флота Роберта Скотта.
В истории географических открытий два эти похода к промороженной миллионами лет льдом южной вершине планеты называют Антарктической битвой века. А битв без жертв не бывает.
Роберт Скотт тоже дошел до Южного полюса, но на обратном пути к береговой базе в проливе Мак-Мердо вся его группа из пяти человек замерзла на огромном леднике Росса от невыносимого переутомления и голода. Они не дошли чуть-чуть, всего несколько миль до спасительного промежуточного склада с продуктами и керосином.

***
Когда Руаль Амундсен, вернувшийся на родину с королевскими почестями, узнал о трагической гибели во льдах Антарктиды капитана Скотта, он дал большое интервью британской газете Daily Mail о завоевании Южного полюса. Восхищаясь силой духа и беспримерным мужеством своих недавних конкурентов, он сказал:
«Мой триумф в Антарктиде омрачен мыслью о трагедии капитана Скотта, она постоянно преследует меня. Я пожертвовал бы славой, решительно всем, чтобы вернуть его к жизни из ледяной могилы...»
Увы, но и самому Амундсену лед станет последним пристанищем. Но до этого еще целых 15 лет. А пока он заслуженно пожинает всемирную славу первого покорителя Южного полюса Земли и выдающегося погонщика собачьих упряжек. Почти 20 лет после Амундсена и Скотта в районе Южного полюса не было ни одного человека.
Но вернувшись из Антарктиды, Амундсен окончательно осознал – время каюров и нарт в полярных исследованиях заканчивается бесповоротно. Наступает новая эпоха – эра авиации. Еще в 1909 году, перед уходом «Фрама» к ледовым берегам Шестого континента, он был потрясен сообщением – французский владелец фабрики по производству фонарей Луи Блерио на моноплане собственной конструкции первым перелетел через Ла-Манш в Британию. И всего за 37 минут!
И вот теперь новая сенсация, новый мировой рекорд – летом 1913 года самолет «Русский витязь», построенный в Петербурге инженером Игорем Сикорским, взяв на борт 7 человек и 500 килограммов груза, пробыл в воздухе 1 час 54 минуты. Скорость его значительно превысила скорость курьерского поезда.
Получалось, что при наличии горючего и надежных моторов со Шпицбергена, от земли, что расположена ближе всего к Северному полюсу, можно долететь до него часов за 15–18, сесть там на лед или на воду, провести нужные работы и вернуться. Зачем годы и годы подготовки и затем месяцы мучительного пути под вой слепящей пурги, с риском получить гангрену?!

Да, чтобы быть снова первым в покорении полюса уже по воздуху, нужно срочно пересаживаться с нарт за штурвал самолета… Амундсен никому не хочет уступать воздушную дорогу к точке, где спасительная Полярная звезда всегда над головой.
Он закладывает свой дом под Осло, едет в Париж, за огромные деньги – 20 тысяч франков – покупает аэроплан новейшей конструкции «Морис Фарман» и нанимает опытного инструктора. В эти годы в родной Норвегии еще не было ни одного дипломированного пилота.

Амундсен и в этом новом деле хотел быть первым. И стал им. Налетав самостоятельно 20 часов, он блестяще сдал экзамен на пилота, продемонстрировав комиссии смелый выход из пике. Король Хокон VII сердечно поздравил телеграммой первого пилота страны.
Такое внимание главного лица королевства вдохновило Амундсена на подготовку новой экспедиции. Но отправиться на самолете к полюсу он смог только в 1925 году, когда, наконец, появились крепкие машины с надежными моторами, способные садиться и на лед, и на воду.
Амундсен выбрал лучшую на то время летающую лодку Do J Валь германского конструктора Клода Дорнье, которая блестяще зарекомендовала себя в дальних полетах и в жаркой Африке, и над океаном. Крепкая и легкая в управлении, она не раз позволяла летчикам с честью выходить из аварийных ситуаций.
В соответствии с Версальским соглашением Германии было запрещено строить военные самолеты и тяжелые гражданские. В этот список попал и гидроплан «Дорнье-Валь». Крупные авиакомпании страны начали искать обходные пути, создавая зарубежные филиалы. Так фирма Антони Фоккера обосновалась в Голландии, Гуго Юнкерс наладил производство самолетов в Швеции и в Советской России на подмосковных заводах в Филях.
Клод Дорнье выбрал небольшой приморский городок Марина-де-Пиза в теплой Италии и перевел туда свое производство летающих лодок.

Руаль Амундсен торопился, из-за океана доходили тревожные для него сведения – Национальное географическое общество США планировало в самое ближайшее время отправить к северному полюсу три биплана-амфибии, каждый из которых имел супер-двигатели «Либерти» мощностью 400 л. с. Что и говорить – такие способны долететь.
Кроме этой новости, на Амундсена надвигалась и реальная угроза финансового банкротства. В годы Первой мировой войны Норвегия была нейтральной страной. В 1918 году, когда еще лилась кровь на полях Европы, Амундсен зачем-то затеял новую полярную экспедицию, с целью повторить дрейф Фритьофа Нансена на судне «Фрам», но с таким расчетом, чтобы вмороженное в лед судно все-таки было вынесено ими в точку полюса.
На свои деньги Амундсен строит более усовершенствованный аналог «Фрама», 100 тысяч крон выделяет правительство…
Поставленная цель не была достигнута. Авантюрное предприятие, длившееся 3 года, не принесло Амундсену ни научных успехов, ни новой славы – только гибель нескольких членов экипажа и долги.
Чтобы как-то погасить их, собрать хотя бы часть денег на постройку двух гидропланов «Дорнье», нужно ехать к своим прямым конкурентам, в США. Там Амундсена любят, его лекции с показом картинок на диапроекторе собирают многие тысячи энтузиастов и любителей полярной экзотики.

Увы, на этот раз дело не очень-то заладилось: у американцев появились свои кумиры – например, бывший капитан, выпускник Военно-морской Академии, а ныне пересевший из-за штурвала судна за штурвал самолета, 37-летний известный летчик Ричард Эвелин Бэрд, который как раз и собирался лететь на полюс. А еще американцы планировали отправить к Северному полюсу и свой дирижабль. Но пока Президент США посчитал это предприятие слишком рискованным.
В общем, на лекции Амундсена народ ходил, но без прежнего энтузиазма. Сам же мэтр полярных странствий и посчитал, что лекционное турне и все гонорары за статьи в газетах и журналах покроют его расходы только тогда, когда ему исполнится 110 лет.
В своей автобиографии он напишет: «Более чем когда-либо за все 53 года жизни я был близок к мрачному отчаянию».
27 тысяч крон для покрытия наиболее срочных платежей он смог все-таки тогда заработать.

***
Однажды в номере отеля «Вальдорф Астория», где проживал Амундсен, размышляя в тот вечер о незавидном будущем, которое его ждет, раздался телефонный звонок.
Незнакомый твердый голос спросил:
– Это капитан Амундсен?
– Да, это действительно я. Хотя при этом не испытываю никакой гордости, поскольку в Америке точно так же обращаются и к водителям поездов.
Амундсен был в своем репертуаре – юмора и сарказма ему было не занимать в любой ситуации. Но незнакомец ничуть не обиделся.
– Отлично! – сказал он. – Мое имя Линкольн Эллсворт. Я как-то побывал на одной из Ваших лекций. И, знаете, она меня весьма впечатлила. Весьма. Вы-то мне и нужны!
Так судьба непредсказуемо свела норвежца Руаля Амундсена с сыном американского миллионера, владельца крупных угольных шахт, который сыграл огромную роль во всех его дальнейших делах. С этого дня их свяжут не только спонсорские деньги на экспедиции Амундсена, но и крепкая мужская дружба, ибо Линкольн Эллсворт уже давно болел Арктикой. Но он был из тех больных, кто хотел испытать смертельный холод и все трудности полярных экспедиций на себе. Он был в чем-то сродни Амундсену.
На первых порах семья Эллсворта выделила Амундсену 85 тысяч долларов на постройку в Италии двух летающих лодок. Этих денег хватало вообще на всю организацию экспедиции к полюсу.
Условие было только одно – в полет в качестве наблюдателя отправится и Линкольн.
В мастерских Марина-де-Пиза немедленно приступили к исполнению важного заказа не кого-нибудь – самого Руаля Амундсена. Какая реклама фирме Дорнье!

Все было исполнено наилучшим образом в оговоренные сроки. На каждом гидросамолете – два мотора по 360 л. с., просторные кабины с подогревом, по бокам лодок – прочнейшие металлические лыжи для посадки на лед.
После успешных испытаний летающие лодки были демонтированы, упакованы в огромные ящики, и на борту китобойного судна «Хобби» отправлены в Ню-Олесунн – самый северный поселок в мире, лежащий на берегу залива Кингсбей на Шпицбергене.
Это 79 градус северной широты, отсюда до полюса по прямой 1200 километров. При самых благоприятных погодных условиях на рейс туда и обратно горючего, пожалуй, хватит.
Но Север есть Север, здесь ничего предсказать нельзя – ни погоду, ни возможное обледенение, ни сбой работы моторов при очень низкой температуре, когда лопается не только резина, но и сталь.
Предусмотрели такой план: в каждом из самолетов три человека – пилот, механик и наблюдатель. В «Дорнье № 24» наблюдателем Линкольн Эллсворт, в № 25 – Амундсен.
В случае нехватки горючего или непредвиденной поломки оба самолета садятся. Топливо сливается в одну машину, на которой все шестеро возвращаются на Шпицберген.
***
21 мая оба самолета стартовали к полюсу, и первоначально полет проходил без трудностей. Но вскоре летающие лодки вошли в густой туман, который заставил пилотов надолго подняться выше, а это означало дополнительный расход бензина. На 88 параллели приборы самолета № 25 показали, что в баках осталась половина топлива.
В это время среди сплошных торосистых льдов появилась чистая полоска воды. Решили садиться, чтобы точно определить свое местоположение и решить, что делать дальше.
Cамолет Амундсена приводнился удачно. Вторая лодка села на несколько километров дальше, но при посадке получила серьезные повреждения, ударившись о лед. Никто из экипажа не пострадал, но понадобилось три дня, чтобы подтянуть обе машины как можно ближе друг к другу. Исправить поврежденную летающую лодку механикам не удалось.
Измерения по солнцу показали, что отсюда до мечты, до желанного полюса всего пара часов полета – чуть больше 200 километров. Но здравый смысл и полярный опыт Амундсена подсказывали: при наличии теперь только одного самолета риск будет неоправданным.

Как ни обидно, но удача на этот раз отвернулась от людей, и чтобы сохранить их жизни – нужно возвращаться на Шпицберген. А любая неудача в такого рода экспедициях, полученные навыки и опыт могут обернуться успехом в будущем.
Остатки бензина из поврежденной лодки перелили в баки «Дорнье № 25». Три недели ушло на подготовку взлетной полосы на льдине и профилактику внезапно забарахлившего мотора.
Из-за перегруза (а в самолете теперь были все шесть участников экспедиции) взлететь удалось только с третьей попытки, оставив на льду все лишнее и даже часть снаряжения и продуктов из неприкосновенного запаса. Другого выхода не было.
На остатках горючего едва дотянули до Шпицбергена, до безлюдного мыса Северный. Но им повезло – мимо проходила зверобойная шхуна. Ее экипаж с радостью принял на борт неожиданных странников и доставил их в Кингсбей с «Дорнье 25» на буксире.
Линкольн Эллсворт ничуть не опечалился потерей больших денег. Газеты писали об этом неудавшемся полете к полюсу как о большом достижении авиации, о начале новой эпохи изучения таинств и загадок Севера. Да и сам Линкольн получил такой заряд адреналина в крови, что заверил Амундсена принять участие и в следующей экспедиции мэтра к полюсу, каких бы денег она его семье ни стоила.
А вот каких – об этом вы узнаете в следующей главе.





ГЛАВА 8.  БЕЗ  КРЫЛЬЕВ  
НАД  МАКУШКОЙ  ПЛАНЕТЫ


Итак, попытка достигнуть Северного полюса по воздуху не удалось в очередной раз. Почему в очередной? Да потому, что до Руаля Амундсена это пытались сделать многие. А первыми рискнули совершить такой полёт три шведа: талантливый изобретатель и любитель воздухоплавания Соломон Андрэ, опытный инженер и известный спортсмен Кнут Френкель и 26-летний выпускник Упсальского университета Нильс Стринберг — блестящий фотограф и конструктор самых лучших в мире аэрофотокамер.
Летом 1897 года на огромном воздушном шаре ‘’Орёл’’, наполненном водородом, при благоприятном направлении ветра они стартовали с побережья Шпицбергена в сторону Северного полюса.
Из этого полёта смельчаки на Родину не вернулись… Их обледенелые останки нашли только 33 года спустя на необитаемом острове Белый восточнее Шпицбергена. Что удивительно — прекрасно сохранилась вместительная брезентовая лодка, в которой было много продуктов, оружие и меховая одежда. Из этого следовало, что люди погибли не от голода и холода. Найденный там же дневник с заголовком ‘’Санное путешествие 1897 года’’отчасти прояснил ситуацию.
Уже на третий день путешествия ветер непредсказуемо усилился настолько, что начал опасно гонять воздушный шар в разных направлениях. При этом он так обледенел, что корзина не раз касалась торосов. Перспектива разбиться заставила прекратить полёт.

Записи в этом походном дневнике и отпечатанные с пластинок Стринберга фотографии дали живую картину борьбы отважных людей с холодом и бесконечными льдами.
Взяв с собой всё самое необходимое для трудного перехода, они двинулись на юг, к земле.
Только через три месяца они ступили на берег острова Белый и, имея всё необходимое для дальнейшего пути, остались здесь. Остались, чтобы погибнуть?
Никаких записей на трагическую развязку в журнале не было. Ни строчки. Наоборот, все были абсолютно здоровы и полны сил для продолжения пути.. К тому же, свежее мясо подстреленного белого медведя — он был запечатлён  на одном из снимков Стринберга, - весьма улучшило рацион питания шведских робинзонов.
Причина их смерти остаётся тайной до сих пор. Можно только предположить, что, скорее всего, они отравились недостаточно проваренным мясом белого медведя. О страшной, смертельно опасной болезни трихинеллёзе люди тогда ещё ничего не знали. Как и том, что всего 100 граммов съеденной за один раз печени белого медведя, приводят к неминуемой смерти от перенасыщения организма витамином А.

***
Что ж, команда Руаля Амундсена едва не разделила трагическую участь шведских аэронавтов. Но ‘’Наполеон Севера’’ не собирался сдаваться.
Тщательно проанализировав свой путь, он понял — тактику достижения Северного полюса по воздуху и исследования льдов в высоких широтах, нужно менять в корне. Да, ‘’Дорнье’’ - самые надёжные военные летающие лодки. Да, именно эта машина спасла им жизни.
Но в своей книге он напишет:
- Арктика не прощает человеку ни малейшего просчёта. Это относится и к самолётам.
Малейший пустяк — небольшая течь горючего или масла, ослабнувшая гайка в моторе, провисший  трос в рулях управления вынуждают лётчика к непредвиденному спуску, а он более чем рискован на ледяное поле, зачастую покрытое торосами. Другой злейший враг, с которым приходится считаться постоянно — это туманы. Вынужденный спуск в тумане — верная смерть.
К тому же, и в благоприятных условиях, весьма большая скорость движения самолёта не позволяет качественно оценивать состояния льда…
Я всё больше и больше склоняюсь к мнению, что в Арктике дирижабли гораздо предпочтительнее аэропланов. Кажется, полковник Нобиле был прав. -

Амундсен познакомился с инженером и лётчиком Умберто Нобиле в 1924 году, когда приезжал в Италию заказывать свои летающие лодки. Местная пресса широко освещала его визит и цели будущей экспедиции к полюсу. Амундсен и Нобиле — две неординарные личности, одинаково честолюбивые и одинаково презирающие опасность — их жизненные дороги обязательно должны были сойтись.
Великий норвежец был поражён успехами итальянцев в дирижаблестроении и захотел лично побеседовать с главным строителем этих покорителей неба. Встреча состоялась. Нобиле подробно рассказал Амундсену о своём видении преимуществ дирижабля перед самолётом, особенно  в таком трудном деле, как исследование Арктики. Преимуществ было много.
Но главные заключались в следующем: дирижабль может взять на борт большое количество груза и много людей — всё зависит от его размера. Корабль может менять скорость полёта от нулевой до максимально допустимой, зависнуть над любой точкой суши или океана и на любой нужной высоте. С его борта удобно вести все виды научных наблюдений, производить фото и киносъёмку для точного картирования.
Прекрасные дирижабли строила и Германия. Уже в годы Первой мировой войны боевые монстры неба конструкции графа Фердинанда фон Цеппелина успешно сбрасывали тяжёлые бомбы на Париж и Лондон. При надобности, они могли часами находиться в воздухе, ведя наблюдения за противником.
Но все воздушные суда графа Цеппелина, даже послевоенной постройки, были цельнометаллические. Для их посадки требовались специальные причальные мачты и обязательные наземные команды.

У Нобиле же дирижабли были другого, полужёсткого типа — они тоже имели прочный металлический каркас, но он был просто обтянут многослойной, очень прочной перкалевой тканью. Такие дирижабли значительно выигрывали в весе, а значит, при равной скорости и грузоподъёмности по сравнению с Цеппелинами тратили меньше дорогого топлива. К тому же, им не требовалась причальная команда. Дирижабли Нобиле могли самостоятельно приземлиться и приводниться в любой точке.
При расставании Амундсен тепло поблагодарил Нобиле за полезную во всём беседу и, пожав руку, сказал:
- Чувствую, дорогой Умберто, - нам предстоит с Вами встретиться ещё раз. По важному для обоих делу. -
Время этой встречи наступило через 2 года, сразу после возвращения Амундсена из Арктики и неудавшейся попытки долететь до Полюса на гидросамолётах ‘’Дорнье’’.
Для переговоров он приглашает Нобиле в  своё норвежское имение под Осло.
Судьбы этих людей соединятся на время во имя общего великого дела, и затем разойдутся с взаимным непониманием и обидами. И в то же время один из них положит свою жизнь ради спасения жизни другого.

Коротко о жизненном пути Амундсена вы узнали из предыдущих глав. Теперь самое время немного рассказать и об Умберто Нобиле, с именем которого  будет навечно связана  и судьба ледокола ‘’Красин’’, борт которого мы временно покинули. Совсем ненадолго.
Итак, Умберто Нобиле родился в 1885 году в солнечной Италии, где большинство жителей никогда не видели плавучего льда, а зимние морозы не требовали ни шуб, ни шапок, ни рукавиц. Слова вечный лёд, Арктика, пронизывающий до последней косточки холод - вызывали у многих чувство неподдельного ужаса.
Тем не менее, Нобиле, как и многие его сверстники, бредил мечтой побывать когда-нибудь в Арктике. Почему? Да потому что конец ХIX – начало ХХ века были временем громких географических открытий и полярных экспедиций, полных приключений и трудностей, которые следовали одна за другой. Все страны считали за честь отправить свою экспедицию в высокие широты. Известные полярники были героями всего мира.
Но жизнь распорядилась по-своему. Хлеб насущный давался  семье Нобиле нелегко, Умберто нужно было позаботиться и о своём, достойном заработке. Юноша тяготел к инженерному делу, к изобретательству  и потому поступил в Неаполитанский университет изучать электромеханику и другие технически премудрости. Учёба давалась ему легко, блестящий мозг навсегда впитывал полученные знания.
После получения диплома инженера Нобиле несколько лет успешно работал на Итальянских железных дорогах — занимался их модернизацией и внедрением автоматики.
Но в 1911 году произошёл крутой поворот в судьбе молодого ещё человека — в небо стали подниматься самолёты. Они летали всё выше и всё дальше. Это был совершенно другой вид транспорта с его огромными возможностями быстро связывать между собой не только города отдельных стран, но и континенты. Масштабы развития авиации — вот где можно с пользой для всего человечества приложить свои знания и силы.
Умберто понял — это как раз его дело. Выдержав огромный конкурс, Нобиле поступает в военное училище в Риме, которое готовило крайне нужных стране специалистов по строительству воздухоплавательных аппаратов.
По окончанию училища каждый курсант получал и международный сертификат лётчика.

В 1914 году началась Первая Мировая война. Состояние здоровья не позволило Нобиле  стать военным пилотом, и его направляют на завод, где для нужд военно-морского флота строились и испытывались самолёты и первые в стране дирижабли.
Дирижаблестроение в Италии, как и в других промышленно развитых странах - США, Франции, Англии, Германии — считалось в эти годы очень перспективным направлением развития воздушного флота, имело важное оборонное значение и находилось под государственным контролем.
Уже через два года Умберто Нобиле в тесном содружестве с инженером Уго Пеше сконструировал и построил дирижабль принципиального нового типа, который на испытаниях показал надёжность и великолепные возможности его всестороннего применения.
Для военных нужд своей страны, а также для армий США, Аргентины, Испании и Японии итальянский завод построил 17 таких дирижаблей. Нобиле становится известным военным инженером. Таких, как он, в Италии, да, впрочем, и во всём мире - буквально считанные единицы. Параллельно с работой на заводе Нобиле читает лекции в Неаполитанском Университете, его учебник ‘’Элементы аэродинамики’’ - лучший в этой области знаний.
В 1919 году, Умберто Нобиле, уже в качестве генерального директора завода, приступает к разработке и строительству новых дирижаблей серии ‘’T’’ – трансконтинентальных, способных покрывать без посадки и дозаправки огромные расстояния. Правительство Италии отпустило деньги на закладку на верфях завода сразу 4-х таких стометровых воздушных кораблей-гигантов.
К началу 1925 года первый дирижабль этой серии был практически готов. Его намеревались приобрести США для своего Военно-Морского флота.
Как раз в это время Руаль Амундсен и пригласил итальянского конструктора в Норвегию для конфиденциального разговора. Нобиле догадывался, что речь пойдёт о покупке дирижабля для полёта в Арктику.

Амундсена действительно интересовал вопрос, способен ли новый воздушный корабль  Италии совершить сверхдальний перелёт, но не к полюсу, как полагал Нобиле, а через него, через весь Северный Ледовитый океан от норвежского Свальбарда (Шпицбергена) до северных берегов Аляски, покрыв больше 5000 километров.  
Подумав, Нобиле ответил, что итальянский дирижабль вполне способен преодолеть и гораздо большее расстояние, долететь не только до Северной Америки, а при надобности и до берегов Японии и Китая.
- Если так, - спросил Амундсен, - в какую, примерно, сумму нам обойдётся покупка вашего корабля? -
- Видите ли, Рауль, перед поездкой в Осло я имел беседу с премьер-министром страны Бенито Муссолини, - начал Нобиле. - Дуче хочет сохранить Ваши деньги и подарить Норвегии наш дирижабль, если эта экспедиция будет проходить под флагом Италии, именно как итальянская. Можете ответ сразу не давать, подумайте, переговорите с королём Норвегии. Но с ответом не затягивайте. -
- Этот вариант исключён! Он абсолютно невозможен! - сразу и твёрдо ответил Амундсен. - Экспедиция уже спланирована как Норвежско-Американская. И именно такой останется! Всё, что я могу Вам предложить — это стать командиром дирижабля на время всей экспедиции и привлечь несколько опытных механиков. В общем, вся техническая сторона полёта — на ваших плечах.
- Ну что ж, - улыбнулся Нобиле, - это Ваш честный и прямой ответ. Я согласен! Но Вам придётся заплатить Италии 75 тысяч долларов. Как только деньги будут в Национальном банке, мы немедленно приступим к работе и дооборудуем дирижабль для полярного маршрута.
Расстались — почти друзьями.
В тот же день в Америку от Амундсена уходит срочная телеграмма Линкольну Эллсворту с коротким текстом: - Они хотят 75 тысяч! -
Ответ поступает незамедлительно:
- Дорогой Рауль, можете вполне рассчитывать на 100 тысяч. Условие прежнее - я с Вами на борту дирижабля. -
***
К весне следующего года дирижабль ‘’N-1’’ – ‘’NORGE’’ был полностью подготовлен к полёту. С учётом маршрута из Рима до места старта на Шпицбергене ему предстояло преодолеть 13 тысяч километров. Немыслимо много!
Красавец ‘’NORGE’’ длиной 106 метров и высотой 26 имел три мотора по 250 л.с. каждый, которые  обеспечивали среднюю скорость судна чуть больше 100 киломеров в час. Полётная масса дирижабля составляла всего 13 тонн. Половина из них — полезная нагрузка!
После того, как на корме корабля затрепетал норвежский флаг, ‘’NORGE’’ через все страны Европы и Советскую Россию (в Гатчине, под Ленинградом, была остановка для профилактики и получения метеорологических данных) отправился к своему историческому месту старта — в Ню-Олесунн на Шпицбергене, где его уже ждали Амундсен с Линкольном Эллсвортом. В полёт должны были отправиться 18 человек. Вот тут между Нобиле и Амундсеном упало первое яблоко раздора.

Экспедиция ‘’NORGE’’ была несколько странной. Она считалась ’’международной’’, но таковой обозначалсь лишь на бумаге. На деле властный и неуступчивый Амундсен в любой ситуации действовал по принципу — ‘’если есть два мнения, то одно моё, второе  - неправильное’’. Национальный герой Норвегии весьма неохотно делился даже крупицами своей власти и славы.
Вместе с Нобиле на борту ‘’NORGE’’ прилетел радиотелеграфист русского происхождения Геннадий Олонкин. 7 лет он был бессменным радистом на норвежском научном судне ‘’Мод’’, плавал в Арктике и с Амундсеном. На маршруте из Рима до Кингсбея Олонкин отправил и принял больше тысячи телеграмм. Нобиле считал - лучшего радиста и желать не надо.
Но Амундсен : - В моей экспедиции радистом будет только норвежец Готвальд и никто другой. -
В книге воспоминаний Руаля Амундсена об этом полёте через Северный полюс читаем:
- Эллсворт и я — были товарищами, разделявшими и опасности, и работу. Я был счастлив разделить национальную честь с моим верным американским другом. Но я вовсе не собирался делиться ею с итальянцами. Им мы не были обязаны абсолютно ничем, кроме случайной возможности купить у них военный дирижабль за установленную плату.
Признаюсь, мне было очень приятно взять к себе на службу итальянского офицера, спроектировавшего и построившего этот великолепный во всём корабль, и пять его опытных механиков. Но не больше того.
Я также твёрдо решил дать возможность участвовать в полёте и Оскару Вистингу, так как он был в числе тех четырёх смельчаков, с которыми я, обмороженным, дошёл до Южного полюса 15 лет назад. Я хотел, чтобы он разделил со мной и славу предстоящего полёта над Северным полюсом. Но эта экспедиция была только моя и Эллсворта.

Вот так — делёжкой шкуры неубитого медведя начиналась историческая  воздушная экспедиция через весь Аrctic Ocean  - Северный Ледовитый океан.
Но не только это огорчило начало полёта. Когда люди ссорятся, говорят, что между ними пробежала кошка. А вот между Нобиле и Амундсеном пробежала собака. Настоящая.
Умберто Нобиле души не чаял в своей собачке Титине и считал её своим талисманом, хранящим от всех бед и наветов. Дело доходило до того, что если Титина отказывалась войти в кабину дирижабля, Нобиле без колебаний откладывал полёт.
Вот и на этот раз на старт ‘’NORGE’’ Умберто явился в сопровождении Титины. Собачка резво взбежала по трапу, обнюхала гондолу и уютно устроилась на мешках с провиантом.
Однако, появление четырёхногого, к тому же незапланированного пассажира, просто взбесило Амундсена. Все доводы Нобиле, что пятикилограммовая собачка cовсем не перегрузит огромный дирижабль,  долго не могли успокоить разъярённого потомка викингов.
Многие защитники животных всегда нелестно отзывались о героических походах Амундсена, считая его живодёром, ведь он относится к собакам, как к консервам, которые могут тащить ещё и сани. Ещё бы — только на пути к Южному полюсу и обратно Амундсен со товарищами съёл 24 эскимосских лаек. Строго по разработанному плану - каждая собака на определённом участке пути.
Всё так, было такое, съел. Иначе до южной вершины планеты было не дойти.

Теперь же, на дирижабле запас продуктов на 50 суток, 40 огромных термосов наполнены крепчайшим ароматным кофе и наваристым мясным бульоном с клёцками. Каждому участнику полёта кухарки в Кингсбее вручили добавочно по корзинке с различными бутербродами и варёными яйцами. Да, это совсем не пеший поход в суровую Арктику, где буквально каждый грамм продовольствия на учёте.
С испорченным настроением, но всё-таки с оставленной в гондоле Титиной, Нобиле 11 мая 1926 года ровно  в 10 часов утра поднимает корабль в воздух и, набирая высоту, направляет его к Северному полюсу Земли, к точке, где сходятся все меридианы.
Этим полётом Руаль Амундсен не ставил перед собой какие-либо научные цели. Единственное, в чём он хотел убедиться -  действительно ли вокруг полюса только лёд, или есть участки суши, наличие которых предполагают многие учёные.
Погода благоприятствовала полёту. Моторы работали ровно. Амундсен сидел  у большого иллюминатора и наблюдал за бесконечно тянущимися ледяными полями с грядами торосов и вспоминал о своём прошлогоднем полёте к полюсу на ‘’Дорнье’’, закончившемуся на 88 градусе Северной широты. С высоты океан был виден со всех сторон на десятки километров вперёд. Нет ли там тёмной крохотной точечки от повреждённого и оставленного второго самолёта?
Нет - под дирижаблем только лёд, лёд и лёд. И никаких признаков наличия суши.

Через 15 часов 30 минут полёта ‘’NORGE’’ был в расчётной точке над Северным полюсом.
Амундсен со словами: - Ну вот, и сбылась наша мечта — мы на полюсе! - прежде всего пожал руки своим спутникам Эллсворту и Вистингу.
Сделав несколько кругов вокруг вершины планеты, сбросив под оружейный салют на полюс флаги Норвегии, США и Италии, ‘’NORGE’’ направился дальше и, следуя вдоль 150 градуса Западной долготы, 13 мая пересёк Северное побережье Аляски.
Берингов пролив встретил дирижабль густым туманом и ураганным ветром. Началось обледенение. Куски льда под напором воздуха от пропеллеров в нескольких местах пробили оболочку дирижабля. В таких непростых условиях Умберто Нобиле мастерски посадил дирижабль в посёлке Теллер, в 150 километрах от запланированного для этой цели Нома.
Так успешно был завершён первый в истории освоения Арктики перелёт из Европы в Америку без посадки. За 72 часа ‘’NORGE’’ преодолел над неизведанными просторами океана 5400 километров. Это было выдающееся достижение и в истории воздухоплавания.
В Норвегии к тому времени о судьбе экспедиции не было никаких известий уже в течении трёх суток...Первые смутные слухи поступили с Аляски только 15 мая, и лишь через два дня, в   национальный праздник — в День независимости Норвегии — страна узнала, что Северный полюс покорён её  великим представителем — Руалем Амундсеном.

Около месяца путешественники провели в Теллере в ожидании рейсового парохода  из Сиэтла. А потом, с восторгом принятые американцами, из Нью-Йорка отправились в Европу.
Перед расставанием с Линкольном Эллсвортом, который по праву разделял теперь славу покорителя Северного полюса, Амундсен сказал своему финансовому благодетелю:
- Линкольн, спасибо Вам за всё! И я очень рад, что Вы стали настоящим полярником. Уверен, Ваше имя ещё не раз прославит благодарный народ Соединённых Штатов!
(Амундсен  в этом предвидении оказался прав — уже в 30-х годах  американский горный инженер Линкольн Эллсворт на свои деньги организовал и сам возглавил 4 крупные экспедиции, но уже не в Арктике, а в малоисследованной совсем Антарктиде.
В 1935 году, первым в истории авиации, уже в качестве пилота, он совершил и беспримерный трансантарктический перелёт через весь континент, бессменно проведя за штурвалом своего самолёта 11 часов!
Линкольн Эллсворт также открыл в Антарктиде несколько горных хребтов, один из которых по праву носит  имя его отца — Земля Джона Эллсворта.)

Норвегия в очередной раз встречала Руаля Амундсена со всеми почестями национального героя — салют, военный оркестр, море цветов, гудки пароходов, ликующий народ на пристани в Осло, награды от короля и правительства.
Едва Руаль Амундсен ступил на берег, журналисты из разных стран мира атаковали его вопросами во имя чего, во имя какой цели он совершает свои, порой нечеловеческой трудности, подвиги.
Амундсен развернул над собой флаг Норвегии из прочного шёлка и ответил:
- Вот что всегда движет мною и моими поступками! Флаг моей Родины!





ГЛАВА 9. ТЯЖЕЛЫЙ КРЕСТ
ПАПЫ РИМСКОГО

Успешный перелет через Северный полюс дирижабля «NORGE» принес всемирную славу всем участникам этой арктической экспедиции, но в большей степени, что вполне заслуженно, его конструктору, а во время полета и капитану воздушного корабля – Умберто Нобиле.


Глава Италии Бенито Муссолини – энергичный и очень амбициозный человек, пришедший к власти на фоне тяжелого бремени экономических проблем после Первой мировой войны, старался извлечь из успеха этой экспедиции максимально возможные для страны дивиденды – укрепить власть уже набравшей силу фашистской партии, которую он возглавлял, показать всему миру культурную и техническую мощь страны и силу духа итальянского народа.
Умберто ди Винченса Нобиле встретили на родине как национального героя. Он улетал полковником – вернулся 41-летним генералом. Муссолини немедленно оказал ему высочайшую честь – сделал почетным членом своей партии – немыслимо быстрый карьерный рост.
Италия, неизбалованная в те непростые времена большими учеными и известными путешественниками, неистовствовала в своем ликовании – и бедные, и богатые боготворили и буквально носили на руках своего соотечественника, когда он приезжал в тот или иной город.
Сам Муссолини сопровождал Нобиле во время его поистине триумфальных встреч в Неаполе и в Риме, давая понять всем своим критикам и недругам, что он действительно Дуче – защитник и отец народа.
Обладая великолепным ораторским даром, Муссолини, где только можно, возвышал роль Нобиле в историческом полете «NORGE», считая ее главной во всем успехе предприятия.
До Амундсена доходили сведения, что в Италии его считают не более чем именитым пассажиром на воздушном корабле «великого итальянца», приводя Наполеона Арктики просто в бешенство. Оно усиливалось оттого, что определенный резон в такой оценке его роли был.
Амундсен не проводил с помощью дирижабля никаких научных экспериментов, и даже при установке на Северном полюсе флагов Норвегии, США и Италии ни один человек не ступил для этого на лед вершины планеты. А ведь могли ступить. И без всякого риска – погода стояла великолепная. Но без остановки лететь дальше – именно так распорядился тогда начальник экспедиции Руаль Амундсен. По большому счету, это было чисто спортивное мероприятие. Только на дирижабле. Весь полет Амундсен удобно просидел в кожаном кресле, а судя по его книге воспоминаний – на баке с водой, у окна в гондоле дирижабля. Весь полет – от старта до посадки.
И сейчас Амундсен пожинал нравственные плоды этого воздушного путешествия. Его трения с Нобиле, начавшиеся еще до полета, разворачивались теперь с новой силой – кого же все-таки считать главным в этом перелете из Европы в Америку.
Конечно, успешный полярный опыт Руаля Амундсена в подготовке всей экспедиции нельзя недооценивать, как и деньги Линкольна Эллсворта. Но ликующая Италия об этом как-то позабыла. Да и что об этом говорить – разве смог бы синьор Амундсен без Нобиле и его дирижабля добраться до Северного полюса?!
А сможет ли теперь уже генерал Умберто Нобиле долететь до полюса без именитого норвежца?! Ответ на такой вопрос должен был поставить своеобразную точку в этом споре «кто же главнее».

(Спор этот – бессмысленный и нравственно ущербный – сам собой разрешился после ухода из жизни большинства его участников. За несколько часов до вылета «NORGE» к полюсу Амундсен уже знал, что американский пилот Роберт Бэрд на трехмоторном самолете «Жозефина Форд» первым в мире достиг Северного полюса, стартовав вчера из того же Кингсбея. Может быть поэтому «великий норвежец» и не стал задерживаться на полюсе, раз первый – не он, а сосредоточиться на успешном завершении первого в мире трансарктического перелета.
Оказалось, что Роберт Бэрд никогда не был на полюсе. Он не долетел до него примерно 150 километров. Дотошные историки и технари только совсем недавно докопались до истины – в бортовом журнале того полета обнаружены тончайшей работы подчистки, да и расход топлива однозначно не соответствовал ранее известным данным. С учетом того, что и сухопутные «покорители» Северного полюса адмирал Роберт Пири и Фредерик Кук до него не дошли, – Руаль Амундсен, Умберто Нобиле, Линкольн Эллсворт и все члены экипажа «NORGE» были первыми, кто действительно достиг вершины планеты.
Сегодня это признали и все международные комитеты, ответственные за авиационные рекорды).

А пока... пока Италия решила доказать всему миру, что она способна и на великие дела, и на великие открытия. Глава республики Бенито Муссолини и генерал Умберто Нобиле задумали отправить на Северный полюс свою экспедицию на новом дирижабле «Италия» – четвертом из серии Т – трансконтинентальных. Первый, как мы знаем, приобрела Норвегия, второй использовался самой Италией для обучения пилотов и парашютистов, а третий купила Япония для нужд своего Военно-морского флота. Муссолини рассчитывал, что в случае успеха это будет очень важное очко в пользу Италии на международном уровне. И не одно.
Подобно другим руководителям государств, глава правительства Италии, он же ее министр иностранных дел, испытывал давние симпатии к летчикам и видел в развитии авиации серьезный пропагандистский и политический ресурс. Кроме того, каудильо мечтал увековечить свое имя на карте мира – а вдруг Нобиле обнаружит в ледяных просторах океана пусть не таинственную Землю Джиллиса, которую мечтают увидеть все полярники, а на худой конец, даже совсем крохотный островок, затерянный среди вечных льдов? И его можно назвать именем Бенито Муссолини!
В отличие от дуче, Нобиле прекрасно понимал, что подлинную славу Италии может принести не просто очередной полет к вершине планеты, а только широкомасштабная, хорошо оснащенная новейшими приборами научная экспедиция. Конечно, это стоит очень больших денег. Даже очень больших – тут только стоимостью дирижабля не обойтись. Правительство колебалось – деньги были нужны в первую очередь на снижение социальной напряженности в стране, на создание миллионов рабочих мест. А Муссолини пока был еще не в силах единолично принимать любые решения, хотя его путь к полной диктатуре уже завершался.
Проблема сама собой разрешилась, когда Союз промышленников Милана – города, в котором родился Нобиле, и Итальянское королевское географическое общество на паях решили во славу и престиж страны полностью профинансировать задуманное Нобиле мероприятие.

Итак, Италия решила побить Амундсена по всем статьям. Новый дирижабль, символично названный «Италия», за несколько месяцев был достроен и приспособлен к полетам в высоких широтах. Нобиле предусмотрел все, даже нежелательную, но все же возможную аварию, – Арктика не раз сурово наказывала смельчаков за малейшие допущенные промахи. Поэтому в гондолу загрузили сани, прочные палатки, спальные мешки, меховую одежду, значительный запас продовольствия, включая мясные и овощные консервы. Конечно же – оружие, боеприпасы и запасную радиостанцию.
Научные задачи, которые ставил Нобиле, были весьма обширны, и план этот составлялся в тесном содружестве с другим «великим норвежцем» – Фритьофом Нансеном.
Предполагалось обследовать районы Новой Земли, Земли Франца-Иосифа, Северной Земли, Гренландии и Канадского Арктического архипелага. (Наземным экспедициям работы хватило бы на десятилетия.) С этой целью предполагалась высадка на лед небольших специальных групп из двух-трех человек.
Для обеспечения научной части экспедиции были приглашены итальянский профессор А. Понтремоли (изучение земного магнетизма), чешский ученый Ф. Бегоунек (исследование атмосферного электричества) и всемирно известный шведский геофизик Ф. Мальмгрен (океанические и метеорологические наблюдения, который входил в состав экипажа «NORGE» и обеспечивал тогда командира корабля Нобиле информацией о погоде на маршруте).
Бенито Муссолини был категорически против нахождения на борту «Италии» любого иностранца – только свои. Нобиле все-таки удалось убедить каудильо, что успех экспедиции будет во многом зависеть именно от работы Бегоунека и Мальмгрена – специалистов такого высокого уровня в Италии пока нет.

Столь же серьезно подбирался и остальной состав экспедиции со списочным составом в 16 человек. В полет должны были отправиться три морских офицера – штурманы Мариано, Цаппи и Вильери, инженер Трояни, старший механик Чечони, монтажник Алессандрини, радист Бьяджи, журналист Лога и мотористы Ардуини, Каратти, Чокку и Помелла – все четверо летали с Нобиле на «NORGE». Семнадцатой на борту значилась любимая собачка командира – болонка Титина.
У экспедиции к Северному полюсу была еще одна строго секретная задача, о которой не знала пресса, и были в курсе только самые близкие Муссолини люди. О ней обязательно расскажу чуть позже. Еще не время.
Наконец, треволнения всех подготовительных работ – позади. К берегам далекого Шпицбергена отправилось и вспомогательное судно «Читта ди Милано», которое должно обеспечивать радиосвязь экспедиции Нобиле с миром.
Там же, на Шпицбергене, на месте старта «Италии» к Северному полюсу, для профилактики дирижабля оборудован огромный ангар. Все его стальные балки рабочие сплошь расписали одним словом – «дуче»! Так итальянский народ в те непростые годы в большинстве своем воспринимал приход к власти Бенито Муссолини – спасителя от бед, послевоенной разрухи и нищеты.
Надо отдать должное, дуче – отец народа – сделал много полезного для страны и подданных королевства. Но это совсем другая сторона истории, которую вы читаете.

За несколько дней до отлета «Италии» весь экипаж дирижабля был приглашен в Ватикан. На торжественной аудиенции Его Святейшество Папа Пий XI передал генералу Умберто Нобиле огромный дубовый крест для установки его на вершине планеты как своеобразного символа Всемирной миссии Ватикана. При этом мудрый глава католиков справедливо заметил: «Как всякий крест, это будет для Вас, Умберто, нелегкая ноша!» Папа Римский знал, что говорил, – в юношеские годы он был страстным альпинистом и понимал все опасности, которые таят в себе лед и снег. Но тогда сам Нобиле даже не подозревал, насколько тяжелую ношу ему придется теперь носить до самого последнего дня своей долгой жизни.
15 апреля 1928 года все было окончательно готово к полету. На торжественный старт экспедиции, собравший тысячи восторженных людей, из Рима в Милан прибыл и глава правительства Бенито Муссолини. На ветру развеваются флаги Италии, гремит военный оркестр, сотни вспышек фотокорреспондентов из разных стран, – с большой помпой провожала страна своих сыновей с берегов теплой Адриатики в холод и льды бесконечного Арктического океана.
В этой чрезмерно сладкой бочке меда ложка дегтя все же оказалась – собачка Титина категорически, напрочь, отказалась идти в гондолу дирижабля, как будто предвещая ему нелегкую судьбу. Но на этот раз Нобиле не мог перенести полет на другой день. Не мог – за стартом наблюдал Муссолини. Генерал подхватил на руки свою любимицу и вошел внутрь корабля, как будто и не было никакой заминки.
Несмотря на дурную примету, экспедиция стартовала, и часы истории начали отсчет времени очередной трагической драмы во льдах Арктики.
Полет «Италии» к берегам Шпицбергена тоже совсем не радовал. «Все было против нас, – впоследствии вспоминал Нобиле. – Яростные ветры, дождь, как из ведра, град, буря, снег, сильное обледенение. Впрочем, эти неприятности можно было считать тренировками перед суровыми испытаниями Арктики». Но небо уже на этом этапе так потрепало дирижабль, что пришлось почти на две недели задержаться в немецком городе Штольпе для ремонтных работ.
Когда «Италия» пролетала над Стокгольмом, Умберто Нобиле виртуозно подвел огромный воздушный корабль к самому дому Финна Мальмгрена, чтобы тот смог сбросить письмо своей матери. Увы, это была его последняя весточка близким, послание из вечности – ученый больше никогда не переступит порога родного жилища.

8 мая дирижабль прибыл на базу в Конгс-фьорд на восточном побережье Шпицбергена. Теперь оставалось ждать только мало-мальски приличной погоды. Но она в этих широтах очень неустойчивая. Полное затишье может внезапно смениться свирепым ураганом.
С первым полетом к Земле Франца-Иосифа так и получилось – пришлось экстренно возвращаться после 7 часов полета.
Зато второй вылет стал очень успешным. «Италия» благополучно на тихом ходу для детального осмотра и картографирования пересекла гигантские вечные ледники архипелага Земля Франца-Иосифа, затем вышла к островам Северной Земли и оттуда направилась к Новоземельским хребтам, отделяющим Баренцево море от Карского.
За 69 часов полета было исследовано 47 тысяч квадратных километров неизвестного ранее района между этими островами и развеян миф о существовании здесь таинственной Земли Джиллиса. Описав гигантский треугольник над Северным Ледовитым океаном, дирижабль благополучно вернулся на базу для отдыха экипажа и небольших профилактических работ.
В программу третьего полета входило исследование области между Шпицбергеном и Гренландией. Затем «Италия» прямиком должна была направиться к Северному полюсу. Здесь нужно было установить крест Ватикана, флаг Италии, и высадить на лед исследовательскую группу с тем, чтобы забрать ее через семь дней работы.
Первый этап полета прошел нормально и ничто, абсолютно ничто, не предвещало беды. При попутном ветре «Италия» уверенно шла вперед. Но на подлете к последней, 90-й параллели, погода стала резко ухудшаться. Тем не менее, 24 мая 1928 года в 00 часов 20 минут «Италия» была над Северным полюсом. Об этом важном событии на борт «Читта ди Милано» незамедлительно уходит радиограмма Нобиле. Оттуда радостное сообщение тотчас передается в Рим.
Все крупные утренние газеты страны срочно верстаются заново – передовицы запестрели портретами Нобиле и других участников экспедиции. Утром страна с ликованием должна узнать о своих героях. Но обстановка на Севере в эти часы была совсем не радужной.
Облачность стремительно сгущалась, а ветер все усиливался. Дирижабль порой швыряло, как шлюпку в штормовом море. Ни о какой высадке людей на лед теперь не могло идти и речи.
Единственное, что успели, – это сделать вокруг полюса пару небольших кругов и сбросить на него тяжелый крест Папы Римского и флаг Италии. Надвигался ураган, нужно было срочно поворачивать к спасительному Шпицбергену.
Вот тут все и началось по-серьез­ному – арктическая весна вступила в яростное сражение за свои права с медленно отступающей зимой. Огромный фронт холодного, со снегом, сырого воздуха мощно надвигался с юга навстречу «Италии».
Почти сутки дирижабль шел в сплошном переохлажденном тумане, обрастая то тут, то там коркой льда. Три мотора с трудом толкали отяжелевшее судно вперед. В борьбе со штормовым ветром скорость корабля порой не превышала и 30 километров в час.
Пропеллеры отшвыривали от себя куски льда, отколовшиеся от тела дирижабля, и те болидами пробивали его мягкую оболочку. Опасные дыры по мере сил экипаж быстро заклеивал, но утечка спасительного водорода продолжалась. Это сулило потерю «плавучести» – обледеневший дирижабль постепенно становился тяжелее объема газа в его теле.
Каждый час на «Читто ди Милано» c борта «Италии» поступали радиограммы о борьбе за выживание дирижабля на пути к базе.
В 10:27 утра 25 мая радист Бьяджи отправил очередное сообщение. Оно было последним, отмеченным в журнале радистом вспомогательного судна, ожидающим возвращения «Италии» на Шпицбергене. Связь с экспедицией Нобиле окончательно прервалась. На запросы «Читто ди Милано» Бьяджи не отвечал. Эфир был заполнен только ужасным шумом бушующей над Арктикой бури. Стало ясно – с «Италией» случилась беда.

Да, она таки произошла. В 10:00 из-за большой потери водорода и обледенения «Италия» начала резко снижаться со скоростью полметра в секунду и большим, почти в 8 градусов, кормовым дифферентом. Для дирижабля это называется двумя трагическими словами – неуправляемое падение. Работающие на пределе возможности двигатели уже не могли справиться с ним. За борт полетел балласт, все ненужное и многое из нужного, что могло замедлить падение. Бесполезно!
Поняв, что крушение неизбежно, и опасаясь взрыва водорода, командир «Италии» приказал остановить двигатели. Корабль еще с большей скоростью продолжил свое смертельное падение. Люди с полным осознанием неизбежного конца молча и мужественно вверили свои жизни предписанной небом судьбе.
Сначала о лед со страшной силой ударилась кормовая мотогондола, в которой находился механик Помелла. Он погиб мгновенно. Гондолу же с жутким скрежетом, в секунды оторвало от обшивки. Облегченная корма дирижабля резко рванула вверх. Наступил черед носовой гондолы управления, в которой находилась большая часть экипажа. Около 50 метров рубку тащило по гребням торосов, пока она не развалилась от сокрушительных ударов. Как инородный груз, из нее горохом были вышвырнуты все, кто находился внутри.
Прочтем несколько строчек из воспоминаний капитана «Италии» – так будет понятнее весь ужас трагедии оказавшихся на льду людей в безбрежье Арктического океана.
«Раздался ужасающий треск. Я ощутил страшный удар в голову. Почувствовал себя сплющенным, раздавленным. Ясно, но пока без всякой боли, ощутил, что несколько костей у меня сломано. Затем что-то свалилось сверху, и меня выбросило наружу вниз головой. Инстинктивно я закрыл глаза и равнодушно подумал: “Все кончено!”»
Нет, все тогда только начиналось. Избавившись от двух тяжелых гондол и части людей, неуправляемая «Италия» поднялась в воздух. На палубе корабля осталась большая часть снаряжения, продуктов и 6 человек экипажа – Алессандрини, Понтремолли, Ардуини, Чокку, Каратти и Лаго.
Ветер, как пушинку, безвозвратно понес стометровую сигару дирижабля на восток – все дальше и дальше от места трагедии. Шесть черных точек людей на борту искореженного корабля уносило в неизвестность…
Вскоре, далеко над горизонтом, просветлевшее от бури небо на мгновения осветилось призрачным желтым светом, сменившимся облаком серого дыма. Тайна гибели этой шестерки не раскрыта до сих пор. Скорее всего, произошел взрыв водорода, и глубины океана навечно поглотили людей вместе с остатками дирижабля.
А здесь, на месте крушения «Италии», среди частей гондолы управления, лежали приходящие в себя от шока 8 человек. Трое — с тяжелыми травмами.
У Нобиле в нескольких местах была сильно рассечена голова, сломаны голень и запястье руки. У механика Чечоне – тяжелый перелом ноги, у метеоролога Мальмгрена сломана левая рука. Бегоунек, Мариано, Цаппи, Вильери, Трояни и Бьяджи отделались менее тяжелыми травмами.
Собачка капитана «Италии», его талисман, – болонка Титина, целая и невредимая, быстро отыскала среди обломков тело хозяина и, поскуливая от счастья, что он дышит, слизывала кровь с его лица….





ГЛАВА 10. ПЕРВЫЙ СРЕДИ ПЕРВЫХ

В годы Второй мировой войны в партизанских отрядах Италии против фашистов героически сражались сотни советских солдат и офицеров, которым удалось сбежать из германских концлагерей. В Гарибальдийских бригадах, например, каждый боец знал имя бесстрашного русского солдата Федора Полетаева.
Летом 1942 года на Донском фронте он был тяжело ранен в ногу, попал в плен, и после нескольких неудачных побегов был отправлен на изнурительные работы в Италию. Местные подпольщики помогли ему выбраться из ада обреченных на смерть рабочих. Так он попал в отряд сил Сопротивления.
Карательные же органы СМЕРШ и НКВД считали его предателем Родины, самострелом, добровольно перешедшим на сторону врага. Естественно, семья солдата подверглась страшным гонениям.
Федор Полетаев погиб уже в самом конце войны в одном из боев под Генуей, и там же с почестями захоронен товарищами по оружию. Италия не забыла своего героя. Вскоре после войны Поэтан – так называли его партизаны – был посмертно награжден Золотой медалью на синей муаровой ленте «За военную доблесть» – высшей и самой почетной наградой итальянского Сопротивления. Достаточно сказать, что в Италии и сегодня любой генерал обязан первым отдавать честь солдату, у которого на груди эта медаль. Ее имеют очень немногие, и среди них нет ни одного иностранца, кроме русского солдата Федора Полетаева. Благодаря усилиям журналиста Сергея Смирнова о его подвигах узнали и на Родине. Но произошло это только через 15 лет после Победы.
А вот вам другой совершенно удивительный пример – в Апеннинских горах на Севере Италии с фашистами сражался партизанский отряд имени Шмидта. Нет, нет, читатель, – это не лейтенант Петр Петрович Шмидт, который в 1905 году на крейсере Черноморского флота «Очаков» возглавил восстание революционных моряков, и после его подавления был быстро осужден и расстрелян.

Это был отряд Николая Шмидта – русского паренька, который никогда не был в Италии, но вся страна знала его, боготворила его имя и считала своим национальным героем. Итальянцы шли в бой с его именем, не зная, что в самом начале войны чекисты Советского Союза расстреляли Николая Шмидта как матерого германского шпиона.
Что же такого преступного для СССР и одновременно героического для Италии сделал этот парнишка? Какой подвиг совершил он во славу народа Апеннинского полуострова?
Не знаю как в современной России, но любой итальянский школьник и сегодня скажет: «Русский радист Николай Шмидт много лет назад спас от гибели полярную экспедицию генерала Умберто Нобиле!» Все так и есть. Именно спас! Как же это было?
Давайте вернемся на льдину, о которую 25 мая 1928 года разбился дирижабль «Италия», и теперь среди его обломков приходили в себя чудом выжившие 9 аэронавтов из всего экипажа в 16 человек.
Потерпевшим крушение несказанно повезло. Судьба не оставила их без самого необходимого для первоначального выживания. На лед вывалился ящик со снаряжением – точными хронометрами и так необходимым для определения местоположения секстантом. Но главной удачей был особый мешок для участников несостоявшейся высадки на лед. В нем находилась прочная четырехместная палатка, большой спальный мешок, пистолет с запасом патронов, значительный запас продуктов – в том числе 70 килограммов мясного концентрата пеммикан и 40 килограммов шоколада. И еще – прежде всего на радость радисту – маленькая коротковолновая радиостанция с батареями. Ее Бьяджи взял на борт дирижабля «на всякий случай».

Теперь это «на всякий случай» вселяло в людей единственную надежду на спасение. Бьяджи с Мальмгреном немедленно из трубчатых поручней дирижабля соорудили приличной высоты антенну и занялись настройкой передатчика к работе.
Зеленую палатку приспособили только для раненых и радиостанции. Для лучшей заметности ее облили найденной красной краской, которая в специальных стеклянных шарах использовалась для определения точной высоты полета дирижабля.
В торосах нашли и несколько бочек с бензином. Из подручных материалов соорудили своеобразную печку. При строгом рационе питания в 300 граммов на человека в сутки можно было продержаться около двух месяцев.
С помощью секстанта штурман Мариано определил точное местонахождение лагеря потерпевших крушение – 81º 14’ с. ш. – 25º 25’ в. д. – до берегов Шпицбергена, в принципе, по меркам Севера, просто рядом – всего 200 километров. Там, в Кингсбее, «Читта ди Милано» с мощной радиостанцией и опытными радистами. Только бы удалось связаться с ними. Там – спасение!
Конечно, ни один корабль идти в такие высокие широты, опасаясь быть раздавленным льдом, пожалуй, не рискнет. Но есть вероятность добраться сюда на собачьих упряжках, а с самолетов можно сбросить все необходимое для жизни – медикаменты, теплую одежду, продукты и лодки. Без них – никак. Через полтора-два месяца наступит лето, льдина, если ее понесет к югу, будет таять, а при первом же шторме или подвижке льдов может превратиться в смертельно опасную шугу. Лодки и каяки не раз спасали людей, гибнущих во льдах…
***
Наконец, радиостанция готова к работе. Джузеппе Бьяджи садится за ключ и отправляет в эфир первое сообщение: «SOS – ИТАЛИЯ – НОБИЛЕ»… Он повторяет его каждый час.
Но этот призыв не был принят ни 27 мая, ни 28-го, ни в последующие дни... «Читта ди Милано» не слышала «Красную палатку».
Можно только представить себе, что пережили в это время Нобиле и его спутники. Полное молчание в ответ на призывы о помощи повергли людей в глубокое уныние. Оптимизм первых часов, когда заработавшая рация вселила надежду на связь с миром, исчез. Запас продовольствия таял, аккумуляторы разряжались. О судьбе тех аэронавтов, которых унес с собой в ледяную пустыню неуправляемый дирижабль, тоже ничего не было известно.
Все больше приходило понимание, что оставаться на месте равносильно гибели, а двигаться без саней группа не могла, поскольку у Нобиле и механика Чечони были сломаны ноги. К тому же, резко усилился дрейф льда, и однажды только за сутки лагерь пострадавших отнесло от места крушения к Северо-Востоку на 29 километров.
Каждый день невидимое морское течение уносило людей все дальше и дальше от спасительной земли.
***
Первую треть прошлого – ХХ – века можно без всякого преувеличения назвать временем Севера. За экспедициями полярников следил тогда буквально весь мир. Полярники были героями и кумирами молодежи, как и космонавты в конце того же века.
Полет дирижабля «Италия» подробно освещали все крупные издания планеты. «Там, где дуче – там победа!», «Ура Бенито Муссолини, ура Нобиле!» – кричали заголовки итальянских газет.
И вдруг с арктических широт, с борта дирижабля перестали поступать сообщения. За 5 суток ни одной радиограммы, ни единого слова. 30 мая Романья – капитан вспомогательного судна «Читта ди Милано» – высказался на этот счет вполне определенно: «Раз молчат обе радиостанции дирижабля – и основная, и резервная – значит, радиста просто нет в живых. И слушать эфир в дальнейшем бессмысленно. Скорее всего, погибли все!»
За день до этого день к «Красной палатке», на новый запах живого, ничего не опасаясь, подошел огромный белый медведь. Мальмгрен здоровой правой рукой, имея большой опыт северных зимовок, уложил зверя единственным, но точным выстрелом в ухо. Наваристый бульон и свежее мясо несколько подняли дух «полярных робинзонов».
Но так как последние надежды на радио практически рухнули, штурманы Мариано и Цаппи предложили командиру «Италии» следующее: они и выразивший желание присоединиться к ним Мальмгрен, который имел опыт нескольких экспедиций в Арктике, пешком направятся к берегам Шпицбергена. Риск погибнуть во льдах, конечно, есть. Но есть и надежда: если преодолевать хотя бы 10 километров в день, то через две-три недели можно добраться до людей и организовать спасательную операцию.
После долгих колебаний Нобиле все-таки принял решение разделить оставшийся в живых экипаж на два отряда. 30 мая с приличным запасом пеммикана и шоколада группа из трех человек покинула лагерь и направилась к ближайшему острову Шпицбергена.
***
Рим, конечно же, не оставался безучастным к судьбе экипажа «Италии». Муссолини распорядился ни в коем случае не прерывать попыток связаться с дирижаблем. Наоборот, постоянно посылать в эфир сообщения, что страна помнит о пропавших и организует их поиск. Бьяджи удалось услышать одно из таких сообщений, но для него «Читта ди Милано» была по-прежнему глуха, радисты судна не принимали его сигналы бедствия.
Впрочем, нет: как-то один из них услышал обрывки сообщений, похоже, идущих с борта «Италии», но вся дежурная смена посчитала, что это позывные далекой станции в Могадишо – столице Сомали – и ее главного порта. Нет никакого смысла слушать ее.
Тем не менее, правительство Италии фрахтует у Норвегии для поисковых работ два больших китобойных судна – «Хобби» и «Браганца», Швеция тоже готова отправить в Арктику свои корабли… К поискам пропавшего дирижабля готовы приступить и другие страны. Даже Советский Союз, у которого с Италией Муссолини хорошие взаимоотношения не складывались.
Кремль планировал в ближайшие годы начать экономическое освоение богатств своего Севера. От крайней западной точки Кольского полуострова и от крайней восточной на берегу Берингова пролива к полюсу были прочерчены две прямые линии. Всю территорию – все воды, весь лед и все острова между ними – Советский Союз, вопреки международному праву, объявил полной собственностью. И из-за этого в морях Северного Ледовитого океана на промыслах рыбаков и зверобоев уже не раз происходили стычки даже с применением оружия. Северные страны не могли смириться с такой узурпацией советами значительной части Аrctic Ocean.
Большой войны, к счастью, тогда не случилось, но все шло к этому. До Сталина доходили слухи, что и экспедиция Нобиле не чисто научная, а с конкретной политической целью – Муссолини вынашивает план присоединить к Италии весь Архипелаг Земля Франца-Иосифа, все его 200 островов. И это правда, такой план существовал.
Аргументы дуче были очень просты: эту огромную территорию в Северном Ледовитом океане в 1873 году открыла и частично исследовала Австро-Венгерская экспедиция под руководством молодых офицеров флота Юлиуса Пайера и Карла Вейпрехта. У берегов вновь открытых земель, названных именем императора Австро-Венгрии, судно экспедиции «Тегетгоф» напрочь вмерзло в лед, и, чтобы не погибнуть, люди двинулись через нагромождения торосов к берегам Новой Земли. Они дошли. Это был изнурительный, смертельно опасный поход протяженностью в 90 суток. Это был настоящий подвиг!  А вся экспедиция, потеряв всего одного человека, заняла 725 дней. «Тегетгоф» уходил в Арктику из города Триеста, Триест и встречал своих героев.

После окончания Первой мировой войны Австро-Венгерская империя развалилась. Начался дележ ее между победителями. Город Триест достался Италии. Придя к власти, дуче и его приближенные посчитали, что теперь самое время предъявить СССР свое законное право на Землю Франца-Иосифа. И вот такой случился конфуз, провал всей затеи возвеличить новую Италию, поднять гордость и силу духа ее народа.
Но после того, как стала очевидной катастрофа «Италии», Муссолини теперь было явно не до наследства – среди океанских льдов нужно спасать Нобиле и его команду, если они еще живы. Надежда все-таки оставалась.
И Кремль принимает решение – всесторонне помочь иностранцам в поисках пропавших во льдах Севера аэронавтов. Это можно понять. Всегда, когда люди попадают в тяжелую беду, их горе находит живой отклик в сердцах многих. Беда словно подходит к порогу каждого дома. Сталин прекрасно понимал, что мир будет благодарен СССР за проявление благородства и человеколюбия. А если спасательная операция завершится успехом – это будет не только успехом страны на международном уровне, но и покажет несомненные возможности Советского Союза и в Арктике.
Москве очень повезло. Когда Италия официально обратилась за помощью к народам мира, прежде всего на этот призыв откликнулись энтузиасты радио, радисты-коротковолновики. Сотни любительских станций на всех континентах денно и нощно слушали теперь бездонный эфир с мириадами звуков и шумов, стараясь распознать среди них хотя бы буковку с дирижабля «Италия». Но Арктика молчала.

В Советском Союзе время радио только-только зарождалось, первая передача состоялась в 1924 году. И радиодело буквально захватило пытливые умы тысяч и тысяч юношей и девушек страны. Проявляя чудеса выдумки и находчивости, из простых подручных средств они мастерят радиоприемники, которые позволяют слышать новости не только из Москвы, но и из далеких от нее стран.
И не только слышать. Но и, освоив азбуку Морзе, передавать друзьям по увлечению свои сообщения. Куда угодно – в Париж, в Лондон, в Берлин. «Как же так, – недоуменно спросят многие, – какая связь по радио с другими странами, если в СССР даже переписка по почте с заграничными родственниками приравнивалась к измене Родине и шпионажу?!»
Все правильно, думаю, что каждый из рожденных в годы войны или сразу после нее, в той ли иной степени сталкивался с этой позорной страницей истории страны. Но в те – 20-е – годы власть все-таки еще не чувствовала в каждом человеке потенциального врага. В городах и селах во множество росли радиокружки, которые объединило между собой Всесоюзное общество друзей радио. Радиолюбительство окончательно утвердил в правах и закон о «cвободе эфира».
Что говорить – золотые были времена, короткие по продолжительности, но, тем не менее, – времена свободы. Это чуть попозже отец народов – Иосиф Виссарионович Сталин – возьмет «под ноготь» всех коротковолновиков. Но не только их – и писателей, и ученых, и простых тружеников. «Наследники Сталина» живы и сегодня.
***
Но вернемся в 1928 год. Итак, Москва, 3 июня. Руководителю Общества друзей радио тов. Мукомлю на стол ложится срочная телеграмма из далекого северного села Вознесенье-Вохма.
Радиолюбитель Николай Шмидт сообщает, что ему удалось среди шумов атмосферы принять сигнал бедствия с дирижабля «Италия» – люди живы и просят помощи.
С этой телеграммы начала свои активные действия Советская комиссия по оказанию помощи Нобиле. После тщательной перепроверки полученные сведения немедленно передаются в правительство страны и в Итальянское посольство.
6 июня радист Бьяджи уже напрямую связан со Шмидтом и передает ему точные координаты «Красной палатки»… Весь мир облетает долгожданное сообщение: «Нобиле и его спутники живы! Их сигналы SOS принял русский радиолюбитель Николай Шмидт! Браво, Россия!»
Ох, как обрадовался Кремль, что советский комсомолец утер нос всем иностранцам, сделал то, что оказалось не под силу мощным радиостанциям Земли. Вот что значит советская школа, вот что значит социалистическое воспитание!
До сих пор официальная пропаганда втюхивает людям в головы миф, рожденный в сталинские времена и распространенный по всему миру, о простом пареньке с деревенским образованием Николае Шмидте. Голодной стране позарез нужны были герои, да еще и из глубинки страны, плоть от плоти трудового народа – будущие Павлики Морозовы. Таким и вылепил Кремль в сознании нескольких поколений Колю Шмидта.
Да, он действительно был первым, кто услышал сигналы бедствия экспедиции Нобиле. Но это отнюдь не какая-то случайность, а результат его огромных знаний в области только зарождавшейся радиотехники и пытливого ума талантливого изобретателя.
Когда упоминание о селе Вознесенье-Вохма не сходило со страниц газет, Николаю Шмидту шел уже 22-й год. Он был по тем временам в возрасте зрелого мужчины.
В годы Гражданской войны его семья жила во Владивостоке. Отец – Рейнголд Орестович – крупный военный инженер, а мать – Анастасия Григорьевна – была из княжон знаменитого грузинского рода Маматкази. Она закончила Петербургский институт благородных девиц, свободно говорила и писала на нескольких иностранных языках, прекрасно играла на фортепиано. Вот в такой образованной семье росли Коля Шмидт и три его брата.

Однажды на уроке физики Коля узнал о «телеграфии без проводов» – так тогда называли радио, и мир невидимых радиоволн буквально завладел воображением мальчика, ему захотелось глубже проникнуть в ту область техники, о которой даже его отец с большим инженерным стажем имел весьма смутные представления.
В 14 лет Коля Шмидт уже изобрел и построил свой первый искровой передатчик. И за это чуть не поплатился. На лодке, подальше от людских глаз, он отправился в море испытать свое техническое сокровище. Владивосток тогда был под контролем японской администрации, и военный патруль арестовал незадачливого экспериментатора. Его отцу стоило немалых усилий и денег убедить власти в том, что его сын не шпион, а просто любознательный подросток.
Несмотря на строжайший запрет заниматься радио, Коля втайне даже от родителей продолжал изобретать новые и новые аппараты связи. От точно родился для развития радиодела.
После внезапной смерти главы семьи, чтобы прокормиться, Анастасия Григорьевна с детьми решает переехать «поближе к земле», к своим родственникам в Северодвинской губернии, ставшей Вологодской областью.
Здесь, в таежном селе Вознесенье-Вохма, Николай Шмидт устроился киномехаником. Электричества в Вохме в ту пору не было, дома освещались керосиновыми лампами. Во время сеанса ручку динамомашины вращали местные школьники. Они в своем патроне души не чаяли – он крутил кино, озвучивал все поясняющие надписи – работал за актеров.

До Вознесенья-Вохмы и сегодня добраться нелегко – от областного центра на нескольких перекладных за сутки, если повезет. Что говорить о 1928 годе. Тем не менее, люди здесь не были оторваны от жизни страны, да и знали все свежие мировые события.
Все это благодаря «первому парню на селе» – Николаю Шмидту. Его собственное радио заменяло центральные газеты, которые доходили до села через неделю-две после их выхода. А он знал день в день, час в час все свежие московские новости и рассказывал о них сельчанам. А вскоре затерянная в лесных глухоманях Вохма, стала самым радиофицированным населенным пунктом страны – практически во всех семьях, где были школьники, появились радиоприемники, сделанные руками любознательных ребят. Николай Шмидт объединил их в кружок юных радиотехников, научил буквально из ничего собирать приемники, обучал передаче сообщений с помощью азбуки Морзе. Комната самого Шмидта напоминала исследовательскую лабораторию. Здесь рождались его приборы и аппараты, которых еще не делала промышленность.
Когда Николай Шмидт узнал о потере связи с дирижаблем «Италия», он принял беду полярной экспедиции генерала Умберто Нобиле как свою. Все свободное время, надев чувствительные наушники собственной конструкции, он проводил теперь у приемника, пытаясь уловить в арктическом шуме Вселенной сигналы от терпящих бедствия людей. И он распознал эти совсем тихие сигналы SOS, идущие с высоких широт Севера. Распознал первым в мире.

До спасения экспедиции было еще далеко, но уже каждый итальянец знал эти короткие русские слова – Николай Шмидт. Знал их и глава государства Бенито Муссолини, и благодарил Бога за появление на свет этого парня.
И все же зададимся вопросом: почему Николай Шмидт, находясь за несколько тысяч километров от места катастрофы «Италии», на своем маломощном аккумуляторном приемнике услышал сигналы бедствия, а радисты специализированного для этого судна «Читта ди Милано», находясь совсем рядом с лагерем Нобиле, не слышали их?!
Ларчик открывался совсем просто. После 5 дней безрезультатного прослушивания эфира, когда Бьяджи с инженером Бегоунеком налаживали радиостанцию, капитан корабля Джузеппе Романья решил: раз не дают о себе знать ни основная, ни запасная радиостанции «Италии» – значит, радист просто погиб. Держать теперь смену радистов «Читта ди Милано» в круглосуточном режиме – бессмысленно. Это была непоправимая ошибка.
Позже выяснилось, что, например, 3 июня, как раз в тот день, когда Николай Шмидт услышал позывные SOS, радисты «Читта ди Милано» отправили в Италию почти 400 телеграмм родственникам членов своего экипажа и большие репортажи журналистов в газеты. Где уж тут было внимательно прослушивать эфир?!
6 июня из Рима, от морского министра, на борт корабля поступило предупреждение: «Никаких личных телеграмм на Родину. Установить постоянную связь лишь с радистом “Италии”».

Эта связь радиостанции «Читта ди Милано» c группой Нобиле была налажена только через двое суток. Капитан Романья никак не мог поверить, что радист Бьяджи, которого он считал погибшим, жив, и сигналы поступают именно от него. Странная ситуация, когда для спасения людей был дорог каждый час, разрешилась лишь после того, как Бьяджи отправил на вспомогательное судно номер своего удостоверения личности.
И, собственно, только теперь, когда точные координаты «Красной палатки» стали известны – 80º 30’ с. ш. – 24º 4’ в. д., – начал раскручиваться огромный маховик помощи итальянской полярной экспедиции.
В истории освоения Арктики это была – и до сих пор остается ею – самая масштабная международная спасательная операция, в которой приняли участие шесть стран. На спасение аэронавтов направляются 16 судов, 22 самолета, по льду к месту катастрофы уходят собачьи упряжки с лучшими каюрами и альпийскими стрелками.
Только две страны – США и Великобритания, к которым Муссолини тоже обратился за помощью, дипломатически вежливо отказались послать в Арктику свои самолеты и корабли, за неимением свободных на это средств.






ГЛАВА 11. ПОКАЯНИЕ ВЕЛИКОГО НОРВЕЖЦА

Советский Союз одним из первых откликнулся на беду, постигшую итальянских аэронавтов. Комитет помощи «Италии», который возглавил заместитель наркома по военным и морским делам И. Уншлихт, уже 4 июня собрал в Москве ведущих полярников и ученых Севера, чтобы оперативно разработать план спасательной операции.
Самым опытным и самым знающим Арктику человеком в этой комиссии был директор Института по изучению Севера Рудольф Лазаревич Самойлович – человек удивительной судьбы. Он закончил с отличием в германском Фрейбурге Королевскую горную академию, в которой когда-то учился М. В. Ломоносов, и, вернувшись на Родину, в Россию, влился в ряды революционеров. За антиправительственную деятельность был арестован, судим и сослан под надзор полиции в село Холмогоры Архангельской губернии.

Товарищи по ссылке подшучивали:
– У тебя и у Михайлы Ломоносова общая судьба, только все наоборот: он из Холмогор уехал во Фрейбург, а ты после Фрейбурга – в Холмогоры. Да еще и в кандалах.

Тем не менее, здесь, в ссылке, губернатор края разрешил ему работать по специальности горного инженера – грамотных, толковых людей ох как не хватало на Севере. В Архангельске Самойлович знакомится с руководителем многих полярных экспедиций, в недалеком прошлом тоже политическим ссыльным, а ныне кавалером престижного государственного ордена Владимира за исследования Новой Земли – Владимиром Александровичем Русановым. Оба – геологи, оба – молоды. Подружились. Русанов поражен эрудицией своего нового друга и его знанием горного дела. Еще бы – дипломом Самойловича был блестящий проект крупной угольной шахты в полярных районах.

В 1912 году Российское правительство, боясь опоздать застолбить на Шпицбергене участки с полезными ископаемыми, направляет Русанова исследовать геологию этого архипелага.
Естественно, на Грумант он отплывает вместе с Самойловичем. За несколько месяцев, исходив по ледникам и горным хребтам этих суровых островов сотни километров, они открывают и наносят на карту 20 крупных месторождений каменного угля, а уже следующим летом Самойлович строит здесь промышленную шахту и выдает на-гора первые тонны угля.
С этого времени суровая Арктика станет для него родным домом – только за последние годы 12 крупных арктических экспедиций! Только благодаря ему страна получила апатиты Хибин, нефть Ухты, уголь Воркуты, свинец и цинк, медь, молибден, горный хрусталь других месторождений Севера. Он один из немногих, кто работал во всех морях Северного Ледовитого океана и хорошо знал коварные свойства льда и погоды Севера.
Так вот, Самойлович предупреждает: лед в Арктике в этом году необычайно силен. Ни ледокольный пароход «Малыгин» (это наш старый знакомый «Соловей Будимирович»), ни тем более маломощный научно-исследовательский корабль «Персей», выделенные для спасательной экспедиции, вряд ли смогут дойти до лагеря Нобиле.

Туда, на закованный в лед 80-й градус северной широты, сможет пробиться только единственный корабль из всех, которые уйдут в высокие широты и от других стран. Это советский ледокол «Красин», самый мощный в мире на сегодняшний день. Только он сможет выполнить эту гуманитарную миссию спасителя людей.
«Малыгина», который находится в Архангельске, c приданным ему одномоторным самолетом для ледовой разведки, нужно немедленно отправлять в Арктику, в восточный сектор Шпицбергена – именно в том направлении ушли по льду три члена экипажа Нобиле.
А вот «Красин»... с «Красиным» проблема – его команда практически распущена, ледокол уже несколько месяцев с потушенными топками стоит в Ленинграде в ожидании ремонта. Но без него – никак! Старший механик корабля, правда, заверил комиссию, что машины и механизмы ледокола находятся в хорошем состоянии, и в случае необходимости ремонт по силам сделать во время движения судна.
И из Кремля поступает приказ – немедленно готовить законсервированный «Красин» к арктическому походу. Немедленно! Начальниками экспедиции назначить: на «Красине» – директора Института по изучению Севера Р. Л. Самойловича, на ледокольном пароходе «Малыгин» – его заместителя В. Ю. Визе. (В. Ю. Визе, будучи молодым ученым, входил в состав экспедиции Г. Я. Седова к Северному полюсу на судне «Cвятой мученик Фока» в качестве гидрографа и метеоролога.)

Когда моряки Ленинграда узнали о предстоящем походе ледокола на спасение экспедиции Нобиле и наборе команды, в пароходство поступили сотни заявлений. По конкурсу отобрали 140 лучших специалистов – механиков, электриков, кочегаров.
Хотите верьте, хотите нет. Но ровно через четверо суток 7 часов и 47 минут оживший «Красин» с полными трюмами угля и трехмоторным «Юнкерсом» Балтийского Военно-Морского Флота на палубе 16 июня 1928 года вышел из ленинградского порта и, огибая Скандинавию, направился к ледникам Северного Шпицбергена.

Люди, которые хотели покорить Северный полюс или исследовать высокие широты Арктики, годами тщательно готовили свои экспедиции. «Красину» отвели на это всего несколько суток, и западная пресса ехидно ерничала: «Так могут собираться только большевики или сумасшедшие…»
«Малыгин» вышел из Архангельска на 4 дня раньше «Красина». Пока советские корабли подходили к кромке льдов, в бухтах залива Кингсбей швартовались суда из Швеции, Норвегии, Дании, Финляндии и самой Италии с самолетами на борту. На самолеты, на разведку с них дороги во льдах возлагались все надежды спасателей.

Первыми 20 июня отыскали крошечный лагерь Нобиле итальянские летчики. Гидросамолет S 55, сделав пару кругов над льдиной, сбросил бедствующим небольшой запас продовольствия и улетел, приветливо покачав крыльями. Это было счастьем – все пострадавшие реально ощутили, что помощь идет.
Через два дня над «Красной палаткой» появились уже два самолета ВМС Италии. Вот что пишет об этом событии генерал Нобиле в своей книге «Крылья над полюсом»:
«Сбросив нам груз – все необходимое для жизни на льду – самолеты снизились настолько, что можно было хорошо различить людей, разглядывающих нас. Среди них я заметил кинооператора, который крутил рукоятку своей камеры.
Вот это меня очень огорчило. Мы были грязные, раненые, полуголодные. Со дня катастрофы дирижабля прошел почти месяц. Все это время мы с томительным беспокойством ожидали столь необходимые нам вещи: аккумуляторы, чтобы поддерживать связь с цивилизованным миром, медикаменты, продовольствие, теплую одежду. И вот драгоценный груз, наконец, прибыл. Мы видели, как он падает к нам, и подбирали его с криками ребяческой радости. Скользя и оступаясь на льду, мы были как нищие, ожидающие куска хлеба у дверей богача. Наконец этот кусок, о котором мы мечтали в течение долгих недель, нам дали.
Мы были опьянены радостью, и сердца переполняла благодарность к славным летчикам, пролетавшими над нами. Но к радости примешивалась и горькая печаль от сознания унизительного положения. Мы сами, привыкшие летать выше всех, были сейчас так далеки от людей в пилотских кабинах. И мы оставались здесь, в крайней нужде и зависимости от милости, падавшей с неба…»

Сбросив груз, одна из летающих лодок сразу же повернула обратно. А другой самолет резко снизился, как будто хотел совершить вынужденную посадку. Все обитатели ледового лагеря в страхе затаили дыхание: что это – отказал мотор, разобьется?! Но когда до палатки оставалось всего несколько метров, летчик весело крикнул людям на льду: «До скорого свидания!» – и уверенно взмыл вверх…
Свидание это состоялось уже на следующий день. Днем 23 июня на сравнительно ровную, но короткую площадку всего в ста метрах от палатки виртуозно приземлился на лыжах одномоторный биплан «Фоккер». Его пилотировал шведский лейтенант Эйнар Лундборг. Он прилетел с приказом первым вывезти на базу в Кингсбей генерала Умберто Нобиле.

Знаете, в морском братстве, в своде чести офицера, есть неоспоримое правило – капитан корабля при крушении либо последним покидает борт судна, либо уходит на дно вместе с ним.
Льдина, на которой волею судьбы шесть человек плыли по океану, под лучами незаходящего теперь арктического солнца ежедневно подтаивала со всех сторон и фактически ничем не отличалась от корабля, терпящего бедствие. Генерал наотрез отказался оставить свою команду.
– Из всех нас в самом тяжелом состоянии находится механик Чечони, – сказал шведскому офицеру Нобиле. – Он и должен первым полететь с Вами.
Нобиле лукавил. Все обитатели ледового лагеря прекрасно знали, что в самом тяжелом состоянии находится как раз сам командир. Он серьезно ранен, физически истощен и не способен самостоятельно стоять на ногах. А тяжелораненых всегда и везде выносят с поля боя в тыл первыми.

Лундборг прекрасно понимал, какая драма, достойная пера Шекспира, разворачивается сейчас в душе Нобиле. Но он твердо сказал:
– Нет, генерал, не настаивайте! Это отнюдь не моя прихоть. Я должен выполнить приказ. Рим хочет, чтобы Вы с борта «Читта ди Милано» возглавили операцию по спасению Ваших товарищей и поиску тех, кто ушел, и кто был унесен в неизвестность на разбитом дирижабле. Я доставлю Вас на базу и обязательно вернусь, чтобы вывезти всех остальных. К тому же, – лейтенант немного замялся, но продолжил: – К тому же, в водах Баренцева моря пропала летающая лодка Руаля Амундсена, на которой он спешил Вам на помощь. Так что Амундсену, если он жив благодаря божьему промыслу, теперь, полагаю, потребуется помощь уже от Вас. Поторопитесь, генерал. У нас не так много бензина, и мотор продолжает работать.

Печальное сообщение об Амундсене тяжелым камнем легло на сердце Нобиле… Вот уже два года они были с великим норвежцем, конечно же, не в состоянии непримиримой войны, но гордыня обоих оставляла их за рамками нормальных отношений. «Ах, Руаль, Руаль! Ты все-таки по-прежнему велик во всем!» – Нобиле незаметно рукавом здоровой руки протер увлажнившиеся глаза.
– Генерал! Вам надо отправляться! – обратился к командиру Чечоне. – Что из того, что я улечу позднее? Там Вы нужнее. Да и в случае чего, будет кому позаботиться о наших семьях.
Все обитатели ледового лагеря безоговорочно поддержали слова раненого механика.
Только после этого Умберто Нобиле принял верное, но, как окажется позднее, трагическое для его дальнейшей судьбы решение: «Надо лететь!»

Вместо себя начальником лагеря он назначает штурмана дирижабля Альфредо Вильери.
До самолета генерала донесли на руках и аккуратно уложили на дно кабины.
Площадка для взлета самолета оказалась слишком короткой. Чтобы облегчить вес машины, Нобиле пришлось снять свои тяжелые кожаные унты, часть верхней одежды и шапку.

С собой он взял только Титину, фотографию жены и журнал с записями отправленных с места крушения радиограмм…
На полном форсаже Лундборг с трудом, но все-таки оторвал лыжи своего самолета от смертельно опасного льда... Курс – прямиком в Кингсбей. Светило слепящее арктическое солнце.
Пролетая над островом Фойн, пилот показал Нобиле карту и прокричал:
– Вот здесь мы обнаружили следы людей на протяжении нескольких миль! Дальше были только следы белых медведей!
Кто это был – тройка Мариани, Цаппи и Мальмгрена? Или унесенная в безвестность шестерка Ренато Алессандрини?
Нобиле с содроганием думал о возможной ужасной судьбе своих товарищей.
***
На «Читта ди Милано» раненого генерала Нобиле встретили как героя, дважды покорившего Северный полюс. Практически вся команда вспомогательного судна не любила своего заносчивого и амбициозного капитана Романья и надеялась, что теперь Нобиле потеснит его и возьмет в крепкие руки дело спасения экипажа «Италии».
Но дело осложнялось тем, что после пропажи гидросамолета Амундсена значительные силы спасателей Норвегии и Швеции были направлены теперь на его поиски в бескрайние просторы Баренцева моря. Странная складывалась ситуация – никто не знал, где, в каком районе моря, искать Амундсена. Никто.

Он и раньше-то редко делился своими планами, чаще вообще держал их в тайне. Вот и на этот раз в норвежском Тромсе, откуда вылетел его гидросамолет, знали только то, что он решил первым найти лагерь Нобиле и вывезти со льда бедствующий экипаж «Италии». Амундсен, как всегда, опять хотел даже в деле спасения людей быть только первым.

За пару дней до вылета в интервью корреспонденту итальянской газеты «Коррьере делла сера» норвежец сказал: «Необходимо действовать без промедления. Только тот, кто, как я, провел много лет среди льдов, может понять, что это значит. Существует чувство солидарности, которое должно объединить людей, особенно тех, кто рискует жизнью во имя науки. Перед этим чувством наши личные разногласия должны исчезнуть. Все, что омрачало наши личные отношения с генералом Нобиле, должно быть забыто. Сегодня я знаю только одно: генерал Нобиле и его товарищи в опасности, и необходимо сделать все возможное, чтобы спасти их».
***
Общественность восприняла эти слова как нравственное покаяние Великого норвежца перед человеком, которого он буквально «распял» в своей последней книге «Моя жизнь», опубликованной всего год назад. Амундсен не мог пережить, что имя Нобиле в какой-то степени затмило его полярные подвиги. В книге он называет строителя и капитана дирижабля «Норге», который доставил его на Северный полюс, «заносчивым, эгоистичным выскочкой, нелепым офицером».
Человек, с которым он совершил первый в мире беспосадочный перелет из Европы в Америку, предстает перед читателями как «персона дикой, полутропической расы».
Волосы дыбом от таких уничижительных характеристик. Впрочем, в книге досталось по полной не только генералу Нобиле. Практически все, кто был с Амундсеном рядом во льдах, теперь стали его врагами. Он не пощадил даже своего брата Леоне, а ведь тот всегда помогал ему в житейских проблемах и не раз спасал от финансовых скандалов и катастроф.
Да что родной брат – разразился грандиозный международный скандал: в американском издании книги он назвал Британию страной bad losers – cтраной людей, падающих духом при поражении и обвиняющих в нем других.
Англичане прекрасно поняли намек на проигранные гонки в Антарктиде капитана Скотта в борьбе за Южный полюс, и их возмущению не было предела.

Да, в своей книге Амундсен опустился до полного цинизма. Он язвительно пишет, что уже покойный лорд Джордж Керзон якобы поднял тост после покорения Южного полюса не за того, кто пришел туда первым, а за того, кто съел больше собак на пути к славе. Но ни один человек подобного от Керзона никогда не слышал. Королевское Географическое общество требует от Амундсена извинений за гнусную ложь и оскорбление памяти своего выдающегося дипломата.
Одна неприятность следовала за другой. В общем, впоследствии, когда Норвегия решила опубликовать все труды Руаля Амундсена, эта скандальная книга в полное собрание его сочинений не вошла.
В заключении «Моей жизни» Амундсен пишет:
«...Я хочу сознаться читателям, что отныне считаю свою карьеру исследователя законченной. Мне было дано совершить в жизни то, к чему я себя предназначал с детства. Этой славы достаточно для одного человека».
Вместо славы на этот раз Амундсен получил от мировой общественности резкое осуждение и неприятие книги. Даже самые близкие люди, прочитав ее, говорили, что написать такое нормальный человек не мог. Амундсен явно находится в состоянии aффекта.
Фритьоф Нансен обращается в письме к одному из своих друзей: «С грустью приходится констатировать, что великий Руаль окончательно утратил душевное равновесие и не вполне отвечает за свои поступки».

Такая оценка подтверждала слухи, что Амундсен невменяем. После экспедиции с Нобиле его поведение действительно становится странным.
Амундсену 57 лет, пик его жизни пройден, и он больше не видит ни одной области, где бы он хотел и мог быть первым.
Врачи подозревают рак, и он становится угрюмым отшельником. Амундсен никогда не был женат. Его хозяйство всегда вела старая, еще с детских лет, няня. А после ее смерти он стал заботиться о себе сам. Впрочем, ему было не привыкать – он жил по-спартански, словно до сих пор находился в одной из своих экспедиций.
Великий норвежец никого не хочет ни видеть, ни слышать. Теперь его главная забота – закончить давно задуманную книгу «Моя жизнь». А пока для жизни личной нужны деньги – гонорар издательства маячит лишь впереди. Брать в долг не у кого – со всеми перессорился. Да и гордыня не позволяет: на жизнь – это не на экспедицию!

Он продает коллекционерам все свои ордена и почетные награды. Зачем все это – народ Норвегии, да и всего мира будет помнить его и без них.
Будет помнить… А пока планета следит за дирижаблем «Италии». У нее новый кумир, который сейчас ни с кем не делит свою славу, отобранную у Амундсена.
Но когда «Италия» разбилась, и оставшиеся в живых оказались беспомощными на льду, Амундсен ни минуты не сомневался, что снова настал его новый звездный час. Он, именно он должен спасти своего оппонента. Спасти первым! Что может быть благороднее этого?!
Весь мир, обрушившийся на него после выхода книги «Моя жизнь», сможет оценить этот жест доброй воли!
Чтобы быть первым – нужно первым и добраться до места катастрофы. Лучше всего это сделать на большом дирижабле, способном преодолеть тысячи километров и забрать сразу всех попавших в беду людей.

Такой дирижабль есть у Военно-Морских сил США. Но Америка вообще отказалась принимать участие в спасательных операциях. Остается только самолет, мощный и с большим запасом топлива. Лучший на сегодняшний день – во Франции. Это двухмоторный дальний бомбардировщик «Латам-47» с экипажем 5 человек.
Амундсен срочно обращается за финансовой помощью к своему прежнему покровителю – американцу Линкольну Эллсворту. Тот тянет с ответом, но, в конце концов, обещает выделить 2000 долларов. Этого мало.
И тут Амундсену опять везет – не перевелись еще люди, готовые отдать свое ради спасения жизни других. Норвежский коммерсант Фредерик Петерсен, узнав о проблемах Амундсена с деньгами, сообщает ему, что готов оплатить полностью аренду французской летающей лодки без каких либо условий. Просто оплатит и все. Любую названную сумму.
18 июня 1928 года, ровно в 16 часов, «Латам-47» c двумя дополнительными топливными баками и шестью людьми на борту стартует из северного норвежского города Тромсе и направляется в сторону залива Кингсбей на Шпицбергене, до которого почти 1500 километров.
В 18:45 радист гидросамолета запросил пеленг острова Медвежий. После этого наступило молчание. «Латам-47» на связь больше не выходил.

Что говорить – тяжелая утрата в самом начале спасательной операции. Вместо одной – теперь их две.
Лишь 31 августа, через полтора месяца после исчезновения самолета, рыбаки в разных частях Баренцева моря нашли поплавок от «Латама» и пустой бензобак. Но что, где именно, и в какое время произошло с самолетом Амундсена над просторами Ледовитого океана, никто не знает до сих пор.
Советский поэт Константин Симонов откликнулся на гибель великого норвежца прекрасной мини-поэмой о мужестве этого человека. Читал я ее очень давно, еще в юношеские годы. А вот последние строки помню до сих пор – так его слова мою душу задели:

Под осень, накануне ледостава,
Рыбачий бот, уйдя на промысла,
Найдет кусок его бессмертной славы –
Обломок обгоревшего крыла.

Амундсен не раз говорил, что почитал бы за счастье умереть во льдах Севера. В Арктике он и ушел в свою вечность.
***
Между тем, шведский летчик лейтенант Лундборг сдержал слово – его «Фоккер» cнова вылетел к «Красной палатке». Но вывезти из ледового лагеря очередного пострадавшего не смог – при посадке на лед он допустил ошибку, и «Фоккер» сильно cкапотировал, переломав винт и лыжи. Чудом сам пилот не пострадал, только повис вниз головой, пока ему не помогли выбраться из кабины.
Так неожиданно Лундборг сам стал заложником Севера и присоединился к страдальцам.

Только через несколько дней посадить самолет у «Красной палатки» смог еще один шведский летчик. Он и вывез Лундборга на базу в Кингсбее…
Больше никто из пилотов спасательных и поисковых отрядов не рискнул садиться на изборожденную гребнями льда и начинающимися трещинами площадку ни в лагере Вильери, ни где-либо в другом месте.

Умберто Нобиле, как мог, постоянно по радио поддерживал дух своих оставленных товарищей. Но он прекрасно понимал, что в нынешней ситуации спасти оставшихся на льдине людей мог только советский ледокол «Красин», который уже достиг северной части Шпицбергена.
Генерал прекрасно знал главу русских спасателей – Рудольфа Самойловича. Перед полетом «Италии» к Северному полюсу они встречались в Германии, и Самойлович помог

Нобиле не только скорректировать план его научных работ, но и дал бесценные советы бывалого полярника. Изучать лед – не для каждого. Это могут делать только крепкие во всем люди.
Вот и сейчас, после того как он связался с «Красиным» по радио и подробно переговорил с Рудольфом Самойловичем, у Нобиле немного отлегло от сердца за судьбу своих товарищей.
Русские заверили его, что сделают все возможное и невозможное, чтобы снять страдальцев со льдины.






ГЛАВА 12. ПОЧЕМУ ЗАМОЛЧАЛ
«КРАСНЫЙ МЕДВЕДЬ»

28 июня 1928 года самый мощный в мире ледокол «Красин», снизив обороты винтов, уже входил в недоступные для других судов тяжелые паковые льды высоких широт.
На морских картах тех лет этот район значился как «приблизительный северный предел воды доступный для мореплавания хоть какую-то часть года».
«Хоть какую-то часть года» – означало и месяц, и два, и даже три. Все зависело от настроения Арктики. Бывали годы – даже на свой порог она вообще не пускала ни один корабль...
Пахнуло смертельным холодом. Буквально за несколько часов красинцы попали из лета в зиму. Всем на борту судна выдали полушубки, меховые шапки и теплые сапоги.
Большие и маленькие льдины на пути судна постепенно сращивались в мощные ледяные поля, а они, наползая друг на друга, образовывали бескрайние гряды крепчайших торосов, точно закрывая ими дорогу к Северу. Стремительно падала и температура воздуха.
Пока «Красин», наползая на ледяные поля своим стальным телом весом в 10 тысяч тонн, справлялся с ними, подминал расколотый лед под себя. 140 тонн угля в сутки пожирали топки огромных паровых котлов ледокола. До 80-й параллели северной широты в состязании «кто сильнее» – лед или корабль – пока выигрывал «Красин».
Но там, в глубоких подпалубных пространствах, 50 мускулистых кочегаров, обливаясь потом в аду гудящих нестерпимым жаром топок, первыми почувствовали растущую силу и крепость льдов – прожорливые и без того раскаленные котлы требовали все больше и больше пищи.
Толщина льда уже достигала полутора-двух метров.

С просторов Ледовитого океана поступали совсем нерадостные сообщения – лед крепко прихватил норвежское спасательное судно «Браганца», а советский «Малыгин» напрочь вмерз в лед у 76-й параллели, даже не дойдя до побережья Шпицбергена. Гигантское ледяное поле потащило его по океану.
Что ж, это пленение природой нужно было использовать с толком – весь экипаж занялся научными исследованиями: на пути дрейфа льда замеряли его скорость и направление движения, делали промеры глубин, измеряли плотность и соленость воды. Все эти данные были бесценны для науки об океане и мореплавания. Тем более что Советский Союз уже готовил грандиозный план освоения Северного морского пути. А знаний о льдах и течениях Арктики было очень мало.

С каждой милей продвижения к цели, к известным координатам «Красной палатки», падала скорость «Красина» – льды сплотились настолько прочно, что ледокол своим весом уже не мог проломить их и делал это с двух-трех-четырех наскоков. А часто и отступал, нехотя обходя трудный участок и теряя на это столь драгоценное время.
Именно здесь, у Семи островов Северного Шпицбергена, лед Арктики оказался прочнее самой крепкой стали, из которой британские корабелы отлили винты «Красина». 3 июля у левого винта от мощного удара льдиной отлетела лопасть и стремительно ушла на дно океана.
– Стоп всем машинам!
К этой беде добавилась и другая – было повреждено и рулевое управление. Тем не менее, корабль не потерял ход. Серый плотный туман оседал льдом на трубах и снастях ледокола. Решили все же продвигаться дальше на самых малых оборотах. Температура воздуха упала до минус 28 градусов.
Ночью с борта «Красина» в Москву ушла тревожная радиограмма: «Находимся в 70 милях от лагеря спутников Нобиле. Тяжелый торосистый лед не дает возможности идти вперед. За прошедшую вахту смогли продвинуться только на полкорпуса корабля. Самойлович».
Да, всего 70 миль отделяло теперь группу Вильери от спасительного борта «Красина». По меркам Севера – это всего два шага. Но мы на примерах многих хорошо знаем – в Арктике и последний шаг до спасительного убежища может стать смертельным.
Да, пятерым страдальцам из лагеря Вильери смерть от голода и холода больше не угрожала – им сбросили в достатке и продуктов, и теплой одежды. Беда поджидала с другой стороны – наступало полярное лето, льды, подтаивая, обязательно придут в движение, начнут яростно терзать друг друга, перемалывая себя в густую, смертельно опасную шугу. Попав в такое, человеку не выжить. Вот это и угрожало теперь всем обитателям «Красной палатки».
«Красинцы» опасались именно такого развития событий. Дорог был не только каждый день и каждый час. Дорога – каждая минута.
К тому же, у «Красина» для работы во льдах оставалось всего 700 тонн угля – только на 4 дня. 1000 тонн лежало неприкосновенным запасов в бункерах – ровно столько требовалось ледоколу, чтобы дойти до ближайшей базы с углем.
У «Красина» не было коротковолновой радиостанции. Связь с радистом «Италии» Бьяджи осуществлялась только через передатчики «Читта ди Милано», так что Нобиле прекрасно знал о ситуации «Красина» и понимал невозможность Самойловича ускорить ход спасательной операции. Но он верил в руководителя советских спасателей, верил, что русские не отступят.
Верили в русских и те, кто ждал помощи на льдине. Больше ее ждать было не от кого. Несколько собачьих упряжек, ушедших к лагерю Вильери, теперь сами сгинули во льдах. А финны вообще вернули свои корабли и самолеты домой. Они осознали – сделали все, что могли. Оставаться в Кингсбее гостями – только мешать другим.

***
6 июля случилось то, что случилось – лед выдержал очередной, пятый по счету, наскок 10 тысяч тонн веса «Красина». Ледокол уже физически не имел сил преодолеть прочность льдины, и беспомощно сполз в воду под собственной тяжестью. Все!
Обездвиженное судно теперь вмерзало в ледяную твердь океана. Ах, как нужен был сейчас свирепый шторм, чтобы разомкнуть, разорвать клещи скованных морозом воедино льдин. Начнется подвижка, найдется и проход – ледокол сможет за сутки пройти эти несчастные 70 миль до измученных людей генерала Нобиле. Но на ближайшие дни синоптики не обещали благоприятного изменения погоды. Только туман – тяжелый, северный, промозглый до костей.

Командир авиаторов на ледоколе Борис Чухновский, несмотря на свой возраст – ему в апреле исполнилось 30 лет, был уже известным и опытным пилотом. Он – один из пионеров зарождения полярной авиации. Еще в 1925 году Чухновский вместе с летчиком Кальвицем совершил труднейший по тем временам перелет из Ленинграда на Новую Землю. Там, на холодных островах, он и познакомился с геологом Рудольфом Самойловичем.
В то время, когда весь мир следил за трагедией с дирижаблем «Италия», разыгравшейся в просторах Ледовитого океана, Борис Чухновский лежал в госпитале. Его готовили к операции по удалению аппендицита. Кому-то в палате принесли свежую газету с объявлением о наборе добровольцев в команду «Красина» на поиски Нобиле. Нужны были и летчики.
Естественно, душа авиатора требовала полета. Особенно во льдах полюбившейся ему Арктики. Да еще и под руководством самого Самойловича. Из больницы летчик Чухновский фактически сбежал – главному врачу после долгих уговоров дал слово в первый же день после возвращения лечь на операционный стол.

***
«Красин» встал. Настал час авиации. На самолет Чухновского, на его экипаж из 5 человек возлагались теперь все надежды. При сносной погоде, если удастся найти минимально пригодную для посадки площадку, можно за один-два рейса переправить на борт ледокола всю группу Вильери и начать поиски тройки Мальмгрена, покинувшей лагерь месяц назад.
Сверху можно увидеть и оценить состояния льда вокруг «Красина», найти приемлемый для него проход, обойти в этой части океана сравнимый со сталью лед.
Площадка же для старта самого «Юнкерса» («ЮГ-1», по-советски) была найдена буквально в сотне метров от ледокола. Это был довольно ровный участок льдины длиной около километра. Чем не настоящий аэродром?
Самолет с отделенными крыльями был прочно прикантован к палубе. От него вниз из бревен соорудили специальный помост и смазали его жиром. Сто человек с помощью веревок за десять минут стянули машину на лед. Уже через сутки собранный механиками «ЮГ-1», с позывными «Красный медведь», был готов к первому вылету.
8 июля, как только туман немного рассеялся, «ЮГ-1», на полном форсаже трех моторов, легко оторвался от льдины и ушел в свой пробный полет. Он был пробным во всех смыслах – ни Чухновский, ни члены его экипажа на таком «Юнкерсе» никогда не летали, за его штурвалом не сидели. Но все они «болели небом» и, сделав несколько больших кругов над ледоколом, поняли – справятся.
Сели на лыжи под крики «Ура!» всех свободных от вахты красинцев. А они до этого удивленно качали головами – Чухновский поднял в воздух тяжелый самолет, который пробежал по льду невероятно мало – всего сто метров. Вот это мощь моторов, помноженная на мастерство пилота!

Лундборгу на легком биплане для старта со льдины понадобился гораздо больший разбег. Такой виртуозный взлет Чухновского давал надежду, что его самолет сможет сесть на небольшую льдину с «Красной палаткой».
Весь мир в напряжении ждал развязки трагического крушения дирижабля «Италия». Итальянские газеты, не разобравшись в ситуации, с позволения властей вовсю шельмовали генерала Нобиле, обвиняли его в предательстве и трусости, в том, что он, спасая свою шкуру, нарушил честь офицера и оставил погибать на льдине свой экипаж.
Норвежское радио сообщало народу, что их национальный герой, «рыцарь века» Руаль Амундсен, скорее всего, погиб. И главный виновник его смерти – он, генерал Умберто Нобиле.
Представьте, каково было слушать все эти совершенно нелепые обвинения самому генералу, какие нравственные муки испытывал он в эти тревожные дни?!
Да и в Советском Союзе нашлись доморощенные прокуроры и вершители судеб:
Аэростат погиб. Спаситель – самолет.
Отдавши честь рукой
в пуховых варежках,
предав товарищей,
вонзивших ногти в лед,
бежал фашистский
генералишко…
Узнаете? Конечно же, это он – Владимир Владимирович Маяковский. Сильные строки, бьют наотмашь. Но жаль, что стойкость генерала и его порядочность в критической ситуации поэт увидел в кривом зеркале. Конечно же, мы – советские, мы – самые честные и справедливые, пример всем на Земле!
Маяковский вскоре застрелится, а «фашистский» генерал Нобиле станет отцом советского дирижаблестроения. Вот такие исторические странности...

***
Во время спасательной миссии «Красина» в его кают-компании ежедневно вывешивался лаконичный бюллетень, основанный на сообщениях крупных радиостанций мира, информации с «Читта ди Милано» и с борта самого ледокола.
В бюллетене от 9 июля сообщалось:
«– Капитан авиации Торнберг, находящийся в Кингсбее, уведомил Шведское министерство обороны, что посадка самолетов в лагере Вильери при нынешнем состоянии погоды и подтаивании льда невозможна. К тому же, большей части машин требуется серьезный ремонт.
– Все обитатели «Красной палатки» живы, но есть больные. Запасов продовольствия сброшено на 3 месяца.
– О группе Мальмгрена до сих пор нет никаких известий. Она либо погибла, либо находится на дрейфующем льду. Оружия у них нет. Экипировка и обувь скверные.
– Предполагается, что погибли итальянский офицер Сора и два его спутника, вышедшие на лыжах и собачьей упряжке на поиск группы Мальмгрена.
– Наш дрейф вдоль побережья Шпицбергена к Юго-Востоку за сутки составил почти 10 миль. Состояние льда позволяет надеяться на дальнейшее продвижение ледокола к лагерю Вильери.
Как только позволит погода, Чухновский вылетит в этот район».
Тягучий туман немного рассеялся только к вечеру следующего дня, когда неожиданно стала видна тонюсенькая светлая полоска у горизонта. Лететь в ночь? Да, в ночь. В это время года в Арктике светло все 24 часа. При хорошей погоде можно стартовать всегда.
Весь экипаж «Юнкерса» на борту, пропеллеры гонят по льду свежую поземку. Кинооператор Вильгельм Блувштейн заканчивает крутить ручку своего тяжелого аппарата, и его вместе со штативом уже буквально на ходу втаскивают в стартующий самолет.
Качнув над «Красиным» крыльями со звездами, «Красный медведь» вскоре черной точкой растворился в волне опять наползающего тумана.

Вся «Нобилеада» – великолепный сюжет для красивого художественного фильма, полного трагизма, мужества, романтики. И, конечно же, такая картина была снята – в 1969 году на экраны мира вышел советско-итальянский фильм «Красная палатка».
Режиссер – Михаил Калатозов, прославивший страну фильмом «Летят журавли». А актеры – все мировые звезды: Амундсен – Шон Коннери (лучший Джеймс Бонд), генерал Нобиле – Питер Финч, Лундборг— Харди Крюгер. Летчика Чухновского блестяще сыграл Никита Михалков, штурмана Мариано – Донатас Банионис. Ну, а какой же фильм без красивой женщины, без любви? Да не фильм это вовсе. Кто же пойдет смотреть картину, где показаны только переживания мужчин, хоть и попавших в чрезвычайные жизненные обстоятельства?! Но не было в той трагической истории с дирижаблем «Италия» женщины. Не было – так сценаристы придумали. Подобное в кино сплошь и рядом.
И в фильме появилась любовная линия. Роль медсестры Валерии, якобы возлюбленной Мальмгрена, сыграла красавица Клаудия Кардинале. В общем, хоть и много в картине выдуманного и даже развесистой клюквы, фильм за баснословные по тем временам 10 миллионов долларов получился очень зрелищным, а некоторые сцены прошибали до слез. Особенно женщин.
Думаю, что многие из вас, читателей, смотрели этот фильм, и образы героев той драмы Севера в вашей памяти. Я тоже смотрел «Красную палатку», даже не один раз, так уж случилось.
Но мне в жизни очень повезло – я видел живыми истощенных, но не сломленных, всех обитателей «Красной палатки» и всех, кто спасал их на ледоколах «Красин» и «Малыгин». Всех – генерала Умберто Нобиле, радиста Бьяджи, механика Чечони, штурманов Мариано и Вильери, Рудольфа Самойловича, капитана «Красина» Карла Эгге, летчика Чухновского и даже собачку Нобиле Титину.

Истинная правда, не вру, – видел. И сейчас могу. Хоть каждый день. Спасибо за это товарищу Сталину.
Дело в том, что Иосиф Виссарионович очень любил кино. Особенно кинохронику. Да и как ее не любить – это зрительная летопись истории страны, правдивое зеркало размаха ее грандиозных свершений и планов. Это ее несокрушимая армия, ее балет, ее «Волховстрой». Кинохроника сильнее любой статьи в газете. Люди с киноаппаратом, как и летчики, – любимцы Сталина.
Естественно, в Арктику спасать Нобиле отправились и кинооператоры. Их было трое – Вильгельм Блувштейн, Игнатий Валентей и Ансельм Богоров. Все, что они сняли на кинопленку, – бесценно. Благодаря им Арктическая история Нобиле приобрела свой вечный зрительный образ.
В конце 1928 года люди во всех уголках планеты, затаив дыхание, смотрели советский документальный фильм «Подвиг во льдах». Звука тогда еще не было – суть событий в Арктике поясняли переведенные на разные языки надписи.
Этот фильм сыграл свою огромную имиджевую роль – западные газеты писали, что мир смотрел теперь на большевиков «широко открытыми глазами». «Красин» не только одолел льды Северного Ледовитого океана, спас от неминуемой смерти всех страдальцев «Красной палатки», но и сокрушил лед недоверия к Советскому Союзу и ее народу, рассеял политический туман над страной пролетариев. Советская власть походом «Красина» для своего международного признания, вероятно, сделала больше, чем усилия всего дипломатического корпуса страны за последние годы.

***
Своей профессией я тоже избрал кино. Естественно, что «Подвиг во льдах» – эту классику документального кино – я посмотрел, еще будучи студентом. Но мне невероятно повезло – сразу после окончания института я был направлен на Ленинградскую студию кинохроники. Здесь работала элита советских кинохроникеров. Среди них был и Ансельм Львович Богоров – тот самый, из тройки операторов фильма о спасительной миссии во льдах советских ледоколов.
Ансельм Львович запечатлел на пленку все самые знаменательные вехи истории страны – пуск «Днепрогэса», первый прокат советского блюминга и выход из сборочного цеха Путиловского завода первого трактора, освоение Северного морского пути и подъем затонувшего ледокола «Садко». Его камерой сняты выдающиеся деятели Советского Союза – С. М. Киров, Г. К. Орджоникидзе, М. И. Калинин, М. Горький, И. П. Павлов, Л. А. Орбели. В годы войны, находясь в блокадном Ленинграде, на последней стадии истощения, Ансельм Львович ни на день не выпускал из рук свою камеру «Аймо». Потом освобождал с нею Советское Заполярье, дошел до Берлина. За 37 лет работы в кино он снял 1700 сюжетов.

А уж слушать увлекательные рассказы Богорова из жизни кинохроникера было просто удовольствие. Так что эпопею о спасении экспедиции Умберто Нобиле я узнал не только из книг, но и из уст ее непосредственного участника. Много позже Ансельм Львович подарил мне кассету с фильмом «Подвиг во льдах». Привез я этот бесценный дар и в Америку.
Перед тем как написать материал, который вы сейчас читаете, я еще раз посмотрел этот фильм, снятый 90 лет назад. 90 лет! Великая сила кино – все события тех трагических дней вновь прошли передо мной живой чередой.

***
Но вернемся на оставленный во льдах «Красин», в лето 1928 года.
Борис Чухновский вылетел к «Красной палатке» с запасом топлива на 6 часов работы моторов. Через два часа на борт ледокола поступило первое сообщение с «Красного медведя»: «Туман. Видимости нет. Лагерь Вильери пока не нашли. Возвращаемся».
Возвращаемся! Как же Чухновский посадит свою машину, ведь на льдину опять наползал непроницаемый туман?! Да такой, что самые мощные прожекторы «Красина» не могли пробить и десяти метров пространства. Все свободные от вахты разожгли несколько огромных костров из досок, солярки и ветоши вдоль заранее очищенной от ледяных надолбов и заструг посадочной полосы.
Но самолет в расчетное время не вернулся.
Потянулись уже не часы – минуты тревожного ожидания. Ни слова от Чухновского, ни даже намека на отдаленный гул моторов.

Самойлович и капитан «Красина» Эгги не отходили от радиста ледокола, а тот с короткими паузами продолжал отстукивать: «Медведь, ответь “Красину”» – где вы, что случилось?»
Но Арктика молчала. После вылета самолета Чухновского прошло больше 7 часов. Горючее у них закончилось. Стало ясно, раз молчит радиостанция – случилась беда. Неужели разбились? Никто на ледоколе не смог уснуть в ту тревожную ночь.
И вдруг радист «Красина» Юдихин, покрепче прижимая наушники к ушам, радостно закричал:
– Рудольф Лазаревич, Карл Павлович, я их слышу! Они живы! – и карандаш радиста побежал по бумаге.
Через несколько минут в битком набитой людьми кают-компании комиссар экспедиции Пауль Юрьевич Орас зачитывал радиограмму с борта «Красного медведя»: «Не могли подойти к “Красину” из-за тумана. На широте 80 градусов 42 минуты, долготе 25 градусов 45 минут обнаружили группу Мальмгрена. Двое махали руками, третий лежал навзничь. Сделали над ними пять кругов. Туман мешает точно определиться. Решили садиться у Семи островов. В конце пробега снесло шасси. Сломано два винта. Все здоровы. Запасов продовольствия – на две недели. Считаю необходимым “Красину” срочно идти спасать людей Мальмгрена. Они дрейфуют на небольшом торосе. Двумя минутами южнее льдины Мальмгрена уже совершенно чистая вода. Чухновский».
Нервное напряжение команды наконец-то спало. Но ситуация складывалась не из простых – в беде сразу две группы людей. Решили все же сначала идти к льдине Мальмгрена, как и просил Чухновский.
Утром 11 января метеоролог Березкин доложил начальнику экспедиции:
– Туман скоро разойдется. Будет солнечно.
Капитан «Красина» отдает команду:
– Готовить машины!







ГЛАВА 13. ПОСЛЕДНЯЯ ТЕЛЕГРАММА БЬЯДЖИ


Ровно в 10:30 утра 11 июля «Красин» поднял якорь, и, немного раскачав корпус влево и вправо, всем своим весом и мощью машин навалился на лед.

Огромная трещина со звоном расколола льдину и побежала, ветвясь, от носа ледокола далеко вперед. Корабль, раздвигая и расширяя ее, с поломанным левым винтом медленно двинулся вперед, постепенно набирая ход.
Смена кочегаров, отдохнув за время вынужденной стоянки, трудилась с удвоенной энергией – не опоздать бы! Во что бы то ни стало нужно снять со льдины людей, найденных Чухновским! И в прожорливые топки ледокола летели новые и новые тонны лучшего для паровых машин кардиффского угля. Последние из запаса, отведенного на поиск и спасение людей Нобиле.

Туман действительно рассеивался. Казалось, что периодические длинные гудки «Красина» дробят его на светлеющие клочья, которые быстро растворялись в чистом белесо-хрустальном воздухе Арктики. Вскоре желтое пятно солнца превратилось в слепящий золотой слиток, и ледокол со своей тенью стал единственным движущимся темным пятном на белом безбрежье Севера.
Лед еще сопротивлялся кораблю, но «Красин» все уверенней подминал его под себя, и глыбы льда огромными поплавками всплывали за его кормой.
С каждой милей продвижения вперед лед слабел, проигрывая ледоколу бой за стойкость. В средней полосе страны уже поспевали хлеба – почти середина июля, а Арктика только-только сбрасывала зимний покров.
Через 20 часов хода «Красин» подходил к месту, указанному Чухновским. Льды здесь совсем размякли, превратившись в плавающие острова, разделенные пока еще небольшими протоками. Где-то на одном из них три человека ждали помощи. Живы ли? Не перевернулась ли льдина, не раскрошилась ли под силой более крепких, напирающих с Севера полей?

Все борта и мостики «Красина» облепили добровольные впередсмотрящие. По судовому радио объявили распоряжение начальника экспедиции: «Кто первым увидит группу Мальмгрена – получит премию в 100 рублей».
Первым заметил одну черную точку вахтенный штурман. На его часах было ровно 5 утра 12-го июля. Пронзительный длинный гудок «Красина» понесся туда, где видимый уже в бинокль человек отчаянно махал руками, призывая на помощь.

Еще несколькими гудками, теперь басистыми, с коротким промежутками, точно азбука Морзе, «Красин» как бы ответил: «Видим! Идем к вам!»
Все сгрудились на носу судна.
Кто был с биноклем, в недоумении говорили:
– Видим только двоих. Один машет нам руками, другой, видимо, совсем без сил, лежит у его ног. Третьего нет. Льдина в сплошной шуге, совсем крохотная. Метров 15–20 в диаметре... Как еще не развалилась?! Держитесь, мужики. Мы уже рядом!

При подходе к льдине с людьми «Красин» cбавил ход до самого малого. Но волна от его мощного тела побежала вперед, и человек на льдине, испугавшись, что она перевернет их и без того зыбкое, качающееся пристанище, закричал:
– Стой! Стой! Мама мио! Красин, грацио!
Лежащий на льду человек делал тщетные усилия, чтобы подняться и хотя бы сесть. Третьего действительно не было. На льду лежало мокрое от подтаявшей воды одеяло. Очевидно, Чухновский и принял его за третьего человека.
В 7 часов «Красин» остановился в ста метрах от льдины с людьми. Спасательная команда спустилась на лед. С помощью больших широких досок, переброшенных со льдины на льдину, она добралась до терпящих бедствие.
Первый вопрос тому, кто стоял на ногах:
– Мальмгрен?
Человек с почти черным, обожженным солнцем лицом, с всклокоченной бородой и длинными спутанными волосами отрицательно покачал головой:
– Цаппи! – Потом указал на товарища: – Мариано! – И через паузу: – Мальмгрен… – рука несколько раз опустилась ко льду, давая понять, что их третий спутник погиб.
Но было не до расспросов.
Цаппи, страхуемый красинцами, добрался до шторм-трапа и самостоятельно поднялся на палубу. Мариано не мог даже подняться. Его уложили на носилки и, доставив на корабль, сразу же унесли в лазарет.

Уже в эти минуты спасения людей Нобиле все красинцы недоумевали: почему Цаппи был в довольно бодром состоянии, в меховой обуви и очень тепло одет, даже сверх необходимости, а Мариано физически изможден, в носках без обуви и в совсем тонких штанах, сквозь дыру которых чернела обмороженная нога. Доктор Средневский вынес суровый приговор:
– Хочет жить – придется ампутировать!
Судовой фельдшер Щукин, готовя ванны для спасенных, был просто в шоке от разницы в физическом состоянии итальянцев, но особенно от их экипировки. Сделав полную опись снятой с них одежды, он только недоуменно покачал головой – пусть кому положено разбираются, в чем тут дело.
Вот этот запротоколированный капитаном «Красина» список:
Вещи штурмана Цаппи. Шапка меховая. Куртка брезентовая с капюшоном. Куртка меховая. Рубашка вязаная шерстяная. Теплое нижнее белье.
Брюки брезентовые. Брюки меховые. Брюки суконные. Тюленьи мокасины мокрые – верхняя пара. Тюленьи мокасины сухие – нижняя пара. Шерстяные чулки –две пары. Теплая комбинация.

Вещи штурмана Мариано. Рубашка меховая. Рубашка вязаная. Брюки тонкие, суконные, с дырами. Носки шерстяные – одна пара. Теплая комбинация. Обуви вообще нет.
Ну и дела! Как же Мариано практически с отмороженной ногой шел по льду без обуви, а у Цаппи на ногах было две пары мокасин? Почему вся одежда Мальмгрена была только на Цаппи?
И еще – где, как и почему погиб сам Мальмгрен, ведь в этой группе он был самым подготовленным к такому походу?! Много лет работая в экспедиции с Амундсеном, Мальмгрен хорошо знал Север и его сюрпризы.

Все эти вопросы отложены на потом. А теперь – медицинская помощь, горячая ванна и совсем немного еды. Как выяснилось, спасенные съели последние крошки пеммикана 13 дней назад. 13 дней они были без пищи.
– Пожалуй, на первый раз только по чашке кофе с бисквитом и сон. Столько, сколько потребует вымотанный организм, – именно так распорядился доктор.

Самойлович отправляет Нобиле срочную радиограмму:
«Команданте Цаппи и Мариано на борту “Красина”. С их слов, Мальмгрен умер в пути месяц назад. Направляемся к группе Вильери».

Этот день – 12 июля – можно назвать Днем спасения: на борту ледокола окажутся 7 человек из экипажа «Италии»: двое из групы Мальмгрена и пятеро из группы Вильери, которому Нобиле перед отлетом в Кингсбей вверил судьбу остающихся на льдине.
На борту «Красина» находились три журналиста, освещавшие его спасательную миссию: два от Советского Союза и один от Италии. Вот как описал приход «Красина» к лагерю Вильери корреспондент «Комсомольской правды» Э. Миндлин:

«Ровно в 21 час 45 минут мы были уже у цели. “Красина” подходил к льдине, как к пристани. Вокруг из тумана выступало море торосов, разрыхленных, разбитых ледяных плит. Меж ними лежало поле размером 125 метров на 325. Посреди поля торчал грязный, и совсем не красный уже, треугольник брезентовой палатки. Вблизи нее на снегу – свернутые тюки и три каучуковые пневматические лодки. В лодках – банки консервов, приборы и карабины – все необходимое было готово на случай, если льдина развалится, и лодки станут новым пристанищем для изнуренных страданием людей.

На северо-восточном краю льдины, словно лапы опрокинутой на спину огромной мертвой птицы, в небо смотрели лыжи разбитого самолета шведского пилота Лундборга. 4 человека стояли возле палатки и махали нам руками. Самый высокий из них отделился и, крупно шагая по снегу, подошел к самому борту ледокола.
В возникшей тишине он громко назвал свое имя: “Вильери!”
Следом за ним подошел другой человек, огромный, с детским лицом. Это был чех физик Бегоунек. Двое оставались у палатки. Один, с совершенно седой бородой, опирался на весла, служившие ему костылями. Правая нога его была перевязана и казалась короче левой. Мы поняли – это механик Чечоне. Рядом с ним стоял совершенно исхудалый маленький человек. Конечно же, это инженер Трояни. Пятого не было.
На лед вместе с начальником экспедиции Самойловичем спустились десятка два красинцев. Вильери обнимал Самойловича, а Бегоунек взял меня под руку и жестом хозяина пригласил к палатке. Он смеялся от счастья, сняв черную шапку, радостно мял ее в огрубевших, исцарапанных до крови руках.

Чечоне, издали наблюдавший всю сцену встречи, не выдержал. Морщась от боли, он, опираясь на весла, двинулся нам навстречу. Его поддерживал Трояни.
Итак, четверо. Пятого не было».
Нет-нет – не переживайте. Был и пятый. Живой. Радист «Италии» Бьяджи не мог покинуть даже в эти радостные, долгожданные минуты возвращения к нормальной жизни (вот уж действительно минуты «со слезами на глазах») свой пост, пока не поведал дорогому генералу Нобиле, Риму и всему миру, что корабль с красными звездами на трубах пробился к их лагерю, и ему, сержанту Бьяджи, больше нечего делать на льдине.

Итальянский журналист Джудичи спросил его:
– Джузеппе, куда и кому Вы отправили последнюю радиограмму?
И Бьяжи, аккуратно закрыв крышку радиостанции, сказал:
– Только что я отправил ее в Россию. Николаю Шмидту. Этому парню в первую очередь мы обязаны своим спасением!
– Я думаю, итальянский народ такого же мнения! – горячо пожал ему руку Джудичи.

***
47 дней провели на льду спасенные. 47 дней без элементарных бытовых удобств и мало-мальского тепла. Пока они отмывались горячей водой, лубяными мочалками и сильным дегтярным мылом, которыми обычно пользовались кочегары, на борт «Красина» поступили радиограммы со словами благодарности за спасение людей от правительства СССР, Италии и лично от Бенито Муссолини. Его радиограмма начальнику экспедиции была очень короткой, но сильной по сути: «От имени всех итальянцев благодарю вас. В условиях Арктики вы совершили дело, которое станет достоянием истории».

Но первым пришло сообщение от Нобиле. Он писал Самойловичу: «Дорогой Рудольф, я не знаю, что выразить вам в этот день, когда душа моя наполнена радостью от вашего замечательного, великодушного и удивительного поступка. И все же – могу ли я вас просить сообщить мне, насколько возможно в ваших условиях направить ледокол к востоку на 10–15 миль, чтобы прояснить ситуацию с унесенным дирижаблем. Я чувствую, что прошу слишком много, но надеюсь, вы меня простите. Судьба моих товарищей не покидает меня. Еще раз благодарю вас от всего моего сердца».

Это послание генерала очень озадачило руководителя экспедиции Рудольфа Лазаревича Самойловича. Он понимал, что пока «Красин» находится в районе крушения «Италии», есть еще надежда поискать группу Алессандрини. Но, с другой стороны, у ледокола потеряна лопасть левого винта и неисправен руль. На исходе и допустимый запас угля.
В этой ситуации самым разумным решением было бы обнаружить группу пропавших с помощью авиаразведки, и уже потом двинуть туда «Красин».

Но Чухновский сам ждал помощи, его трехмоторный «Юнкерс» разбит и обездвижен. Поэтому руководство экспедиции сообщило генералу Нобиле, что «Красин» готов выполнить и эту миссию, если итальянские летчики предпримут необходимую разведку с воздуха. На тот момент у борта «Читта ди Милано» покачивались на якорях две большие итальянские летающие лодки. Да и погода позволяла самолетам подняться.

И вот теперь представьте себе, как был поражен Самойлович, когда получил сообщение от капитана Романьи, что генерал Нобиле отстранен приказом из Рима от руководства спасательной экспедицией, и эта обязанность возложена на него. Кроме того, Романья извещал, что правительство Италии не считает целесообразным проводить дальнейшие поиски группы Алессандрини ни с помощью судов, ни с помощью авиации, и просит как можно быстрее доставить семерых спасенных из экипажа Нобиле в Кингсбей.

И все это после того, что сделал для итальянцев Советский Союз?! После всех усилий и самоотверженности красинцев?!

Италия Муссолини фактически бросала в Арктике своих пропавших граждан на произвол судьбы. Только после такого позорного, негуманного решения власти и согласования с Кремлем Самойлович решил идти к группе Чухновского.
Лагерь Вильери постепенно опустел. Все имущество «арктических робинзонов», даже разбитый самолет Лундборга, команда «Красина» подняла на палубу.

Последний гудок ледокола перед отходом был густым и продолжительным. «Красин» и все люди на его борту прощались со льдиной, которая стала пристанищем для выживших в крушении дирижабля Нобиле и которая, возможно, уже завтра под лучами солнца развалится, превратится в шугу, а затем окончательно растворится в студеных водах океана.

Побежденная людьми Арктика, точно плотным саваном, накрывала опустевшую льдину промозглым серым туманом.
А «Красин», постепенно набирая нужные обороты, двинулся теперь к Семи островам, к месту, где уже несколько дней лежал на льду у прибрежных скал разбитый «Красный медведь» Чухновского.

Мир знал об этой вынужденной трагической посадке в тумане. Знал и восхищался поступком экипажа. Сами же чухновцы никак не могли понять, за что их так благодарит человечество и Родина. Позже Чухновский не раз повторял представителям прессы, рассказывая о причинах аварии и жизни экипажа у разбитого самолета на 81 градусе северной широты:
– Посудите сами – не могли мы просить помощи прежде, чем спасут остальных, которые находились в большей беде, чем мы. У нас не было травм, в достатке были еда, горючее, теплая одежда, оружие. Мы подстрелили двух оленей. Спали в самолете, правда, по очереди. Единственное, чего не было, – соли. Без нее мясо невкусное. Ничего, приспособились, варили его в морской воде. Пригодился и штатив нашего кинооператора. Из него мы соорудили антенну для радио. Но всю нашу эпопею на мысе Кап-Вреде Вилли Блувштейн все-таки умудрился запечатлеть на пленке. Интересный получился эпизод. А поступить иначе мы тогда не могли. О чем тут вообще говорить – не могли!

Вот за это – «не могли» – мир и рукоплескал советским авиаторам.

***
К утру 15 июля «Красин» подходил к скалам Кап-Вреде. Шел густой мокрый снег. Но в белесом тумане в бинокль у входа в залив Рипсбей просматривался и корпус самолета, и два желтых огня сбоку от него – это чухновцы из-за отсутствия дров облили шкуры оленей бензином и подожгли их. Чем не маяк и ориентир?

Так как на карте лоция этого района была сплошным белым пятном, капитан «Красина» Эгги, чтобы ненароком не напороться на подводные рифы, остановил ледокол в двух милях от берега. Решили отправить на разведку к лагерю Чухновского двух человек на лыжах.
Через несколько часов, когда борт «Красина» вновь облепил весь его экипаж, чтобы пожать руки возвращающейся пятерке Чухновского, из тумана вышли не семь человек, как должно было быть. Люди не верили своим глазам – их было одиннадцать! Да, без сомнения, – одиннадцать!

Неужели это была часть группы Алессандрини? А может быть, это Амундсен с экипажем пропавшего в море «Латама»? Ну и дела! Вот это удача! И где – в местах, где никогда не ступала нога человека.
Четверо незнакомцев были на лыжах, шли легко, профессионально. На головах у них были шапки с петушиными перьями. Тот, кто возглавлял это странное шествие, беззаботно, на ходу, курил огромную трубку.

Через полчаса, уже на борту «Красина», когда отгремело «Ура!» в честь экипажа Чухновского и гостей, все разъяснилось. Это оказались спасатели с китобойного судна «Браганца», которое правительство Италии арендовало у Норвегии для поисков и спасения экспедиции Нобиле. Судно находилось недалеко от Семи островов, всего в 22 километрах, когда радио сообщило о вынужденной посадке самолета Чухновского в заливе Рипсбей.

Деревянное судно в 300 тонн, с обшивкой для льда героически осмелилось забраться так далеко, где мог пройти только «Красин». И было решено немедленно отправить на помощь отважным советским летчикам четырех альпинистов с легкими санями. Они подошли к лагерю Чухновского как раз в тот момент, когда «Красин» отдал там свой якорь.

Целый день ушел на доставку «Красного медведя» к борту ледокола и его погрузку.

После этого «Красин» уже прямым ходом направился в Кингсбей, по пути высадив на борт «Браганцы» итальянских спасателей. Вскоре вахтенный дежурный вручил Джузеппе Бьяджи желтый бланк с радиограммой из Италии. Когда тот прочел ее, то сначала зашелся от смеха, а потом, потрясая бланком над головой, радостно выговаривал:

– Ну надо же, вспомнили обо мне! Спасибо, родные, – вспомнили! Джудичи, переведите, пожалуйста, русским этот текст. Пусть знают, как родина заботится о нас.

Корреспондент взял бланк, пробежал строчки глазами и раскатисто расхохотался. Вскоре над полученной радиограммой смеялся весь экипаж ледокола. Ее текст гласил: «Синьор Бьяджи, ввиду того, что ваше местонахождение теперь обнаружено и вы находитесь на борту ледокола “Красин”, налоговый отдел римского муниципалитета напоминает, что вами вовремя не уплачен налог на принадлежащую вам собаку».
Да, такое специально не придумаешь. С одной стороны – необходимая государственная пунктуальность, с другой – махровый бюрократизм.
А вот другая радиограмма, уже с борта «Читта ди Милано» расстроила всех спасенных итальянцев – Рим настоятельно предписывал им воздержаться от любых разговоров и интервью по поводу аварии дирижабля «Италия», и особенно причин и обстоятельств смерти Мальмгрена. На этот счет в Италии создается специальная комиссия расследования, и никакой утечки информации до ее выводов быть не должно.

Правда, красинцы кое-что о трагической и героической смерти шведского метеоролога Финна Мальмгрена уже знали из весьма сбивчивых рассказов Цаппи. А вот Мариано вообще старался обходить эту тему стороной, все время ссылался, что Цаппи расскажет лучше, как будто память об этом нестерпимо жгла его душу. Пожалуй, что так оно и было... Казалось, что какое-то, возможно, недостойное человека событие, разделило этих равных по званию офицеров. Какая-то некрасивая тайна легла между ними. Но какая?..

«Красин» на жалких остатках топлива шел к заливу Кингсбей, в Ню-Олесунн – угольную столицу Шпицбергена, где стоял «Читта ди Милано», чтобы передать на итальянское судно спасенных страдальцев экспедиции генерала Умберто Нобиле.






ГЛАВА 14. РАЗВЕНЧАННЫЙ ГЕРОЙ

В художественном фильме Калатозова «Красная палатка» метеоролог Финн Мальмгрен совсем немногословен. Приняв решение уйти с Цаппи и Мариано к берегам Шпицбергена за помощью, он говорит Нобиле:
– Я пойду. Они не знают Арктики. Они погибнут.
...И вот мы видим, как Цаппи тянет за собой на веревке своих обессилевших товарищей. Пока они еще могут идти. А потом Мальмгрен проваливается в полынью. В Арктике – без огня, без тепла, без сухой одежды – это равнозначно неминуемой смерти. Она и приближается. Очередной привал, сил совсем нет. Мариано, едва восстановив дыхание, говорит Цаппи:
– Нет, не мы с тобой убиваем Мальмгрена! А он нас!
Эта сцена, пожалуй, самая сильная в фильме. Комок подступает к горлу, когда Мальмгрен появляется из-за тороса в нижнем белье и протягивает своим товарищам снятую одежду:
– Вот, возьмите, это вам нужнее. Я дальше идти не могу. Оставьте меня здесь.
Сцена эта снималась на основе показаний Цаппи и Мариано, которые они дали следственной комиссии в Италии. Все из тех, кто в будущем опубликовали статьи и книги о трагическом полете «Италии», использовали только эти, частично доступные для прессы, показания спутников Мальмгрена. Других не было.
Оказалось, что были. И выяснилось это совсем недавно.
Когда после спасения штурман ВМФ Италии Филиппо Цаппи отмылся и отоспался, красинцы пытались узнать у него подробности о гибели Мальмгрена. Цаппи прекрасно общался на трех языках. Не зная русского, чтобы его поняли, говорил вперемежку то на итальянском, то на английском, то переходил на французский.
Однако на судне был человек, который блестяще владел семью языками, – помощник начальника экспедиции, ее партийный комиссар эстонец Пауль Юрьевич Орас. Именно он и зафиксировал в своем дневнике о походе «Красина» эти первые признания Цаппи.

В 1937 году участь «злостного шпиона» и активного члена антисоветского подполья не миновала и Ораса. Но бывший командир крейсера «Адмирал Макаров», военспец Первого ранга, военный атташе СССР в Швеции, Греции, Италии и США Пауль Юрьевич Орас не был расстрелян – смертную казнь ему заменили 15-ю годами лагерей и отправили в сверхсекретную «шарашку» по проектированию новых типов подводных лодок. В ГУЛАГе блокадного Ленинграда в 1943 году он и скончался от голода в возрасте всего 46 лет.
При аресте Ораса чекисты изъяли весь его богатейший архив. Считалось, что он впоследствии пропал в недрах тайных архивов ГПУ-КГБ. Пропал, но, к счастью, не весь. Красинский дневник чудом сохранился, и недавно передан родственникам Пауля Юрьевича. Сам Орас полностью реабилитирован в 1956 году во время «хрущевской оттепели».
Записи Ораса не столь красочны, как описания маститых журналистов, которые были на борту ледокола. Они ценны тем, что документальны. Итак, ознакомимся с тем, что рассказал штурман Цаппи.
«30 мая наша тройка – Мальмгрен, Мариано и я – тронулась в путь. Мы шли, взяв курс на остров Брок. Мы шли днем и ночью в лучах незаходящего солнца, огибая полыньи и перескакивая со льдины на льдину. 300 граммов еды в сутки на каждого из нас. Это все, что мы имели. Мы шли уже две недели, но морское течение порой относило нас обратно, и силы постепенно покидали нас. Однажды, преодолевая огромные гребни торосов, Мальмгрен сорвался и сильно расшибся. Вскоре он уже не мог идти, и только полз. Мы сделали большой привал. Но Мальмгрен отказался идти дальше. Он нам сказал:
– В Арктике есть один важный закон. Он гласит, что слабые должны избавлять от себя сильных, чтобы не быть им помехой. Я больше не могу идти с вами. Нет сил. Я все равно умру по дороге. Лучше здесь. Возьмите мои вещи и продовольствие. Спешите на твердую землю.

Все это было сказано им твердо и без колебаний. Он снял с себя все теплое белье и передал нам со словами:
– Теперь к вам последняя просьба. Я не хочу быть съеденным белым медведем. У вас есть топорик. Вырубите во льду углубление для меня, я туда лягу. А сверху меня засыплет снег. Не плачьте, Мариано, прошу вас. Меня утешает мысль, что с вашей помощью спасут остальных. Возьмите мой компас и передайте матери в Стокгольм. Пусть он будет ей последней памятью обо мне.
Мы сделали все, как хотел Мальмгрен, и пошли дальше. При этом Мариано сказал мне:
– Цаппи, если Финн позовет нас, мы должны вернуться. Мы не можем бросить его, пока он не умер.
Но Мальмгрен не позвал. В тот день мы поделили между собой его норму пищи.
Дальше мы шли как в страшном сне, теряя счет дням и силы. Последние граммы пеммикана мы съели 30 июня.
Как-то льдина, на которой мы отдыхали, оторвалась от поля, и мы оказались со всех сторон окружены водой. Мы надеялись, что наше пристанище прибьет к ледяному полю. Но случилось иное – наша и без того крохотная льдина раскололась пополам. Мариано едва успел перебраться ко мне. Так мы очутились на плавающей глыбе льда 15 метров в поперечнике. Путь к берегу был начисто отрезан водой.
Нам оставалось только покориться своей судьбе, пока, наконец, 10 июля нас заметили с большого самолета, который сделал над льдиной несколько кругов. Но прошел целый день, а самолет не возвращался. У Мариано гангрена уже поразила всю ногу. Он терял последние силы.
Осознавая приближение смерти, он предложил мне, как только умрет – высосать его кровь и съесть его мясо. Я, естественно, отверг это и успокоил его:
– Нас спасут, Мариано! Обязательно спасут!
Вскоре мы услышали гудок парохода. Спасибо «Красину» – он вернул нас с Мариано Италии и нашим семьям!
Под записью рассказа Цаппи у Ораса в записной книжке приписано:
– Так говорил Цаппи. Так я записал его слова без каких-либо комментариев. Но меня мучит вопрос: как два офицера могли оставить в ледяной могиле еще живого своего товарища?! Это не укладывается в голове…

Да, невольно и мы задаемся этим вопросом: как могли?
Чуть позже я вернусь еще к материалам итальянской следственной комиссии, ибо не все стыкуется в них с этой исповедью Цаппи. Но значительная часть тех материалов, к сожалению, и сегодня остается с грифом «Секретно. Хранить вечно!»
Как только стало известно, что советский ледокол «Красин» успешно снял со льдины лагерь Вильери, все спасательные суда покинули районы поисков и столпились у причалов небольшого поселка угольщиков Ню-Олесунн, где базировался «Читта ди Милано».
Норвежский поселок встретил красинцев как героев – флагами, приветственными гудками пароходов, выстроившимися вдоль бортов командами офицеров и матросов в парадной форме. Едва бросили якорь, с «Читта ди Милано» прибыл катер, который забрал всех спасенных и носилки с Мариано.
Вскоре ледокол с визитом благодарности за блестяще проведенную спасательную экспедицию посетили гости: капитан «Читта ди Милано» генерал Романья, начальник шведской спасательной экспедиции на корабле «Квест» капитан Торнберг, знаменитый итальянский летчик Мандалена, хозяин угольной шахты «Куль-Компани» в Ню-Олесунне господин Кисс.
Как положено, подняли рюмки русской водки за спасителей и спасенных ими. Но среди гостей генерала Умберто Нобиле не было. По приказу из Рима он фактически находился уже под арестом.
Романья все-таки разрешил Самойловичу на следующий день во время ответного банкета на борту «Читта ди Милано» встретиться с Умберто Нобиле. Рудольф Лазаревич пробыл у него около часа, как мог морально поддержал его, но был потрясен положением опального генерала: он не имел права выходить из каюты, в ней же отдельно его и кормили. Офицерам корабля и членам команды дирижабля «Италия» было категорически запрещено общаться с Нобиле.
Весь рядовой и офицерский состав «Читта ди Милано», кроме его командира, относился к генералу с большим почтением – Нобиле был и оставался для них героем Арктики, дважды покорившим Северный полюс.
Но каждый из них, до последнего матроса, знал, что Муссолини разгневан на генерала, и что на родине его ожидает суровый суд.

Между тем красинцы очень переживали за судьбу Мариано. Его состояние с каждым часом угрожающе ухудшалось. Доктор Средневский был убежден, что никакие лекарства не помогут – только срочная ампутация ноги может спасти жизнь Мариано. Хирург с «Читта ди Милано» был такого же мнения, и пригласил русского врача ассистировать ему, но при этом сказал:
– Состояние Мариано таково, что мы не можем дать ему хлороформ и усыпить. Резать и пилить будем по живому. Но выхода нет. Нам с вами, доктор, как и ему, придется быть мужественными.
Когда шла эта операция без наркоза – она была мучительной для всех, кто знал о ней. Некоторые матросы тихо плакали. Мариано выдержал. Жизнь второй раз за последние два месяца снова возвращалась к нему.
Только теперь «Читта ди Милано» вслед за кораблями других стран мог сняться с якоря и покинуть Кингсбей.
Ню-Олесунн пустел. Последним покидал высокие широты Арктики «Красин». Ему был нужен серьезный ремонт, и сухой док в норвежском Ставангере уже срочно освобождали для этой работы. Не кого-нибудь примет док – самого «Красина»! Газеты писали, что этому кораблю удалось без шума и без излишних жестов разбить много льда, еще разъединяющего СССР и Запад.
Но судьба корабля-спасителя приготовила ледоколу новое испытание.
«Красина» – богатыря, победителя многометровых арктических льдов – хотели видеть не только фотокорреспонденты крупнейших иностранных изданий, но и просто состоятельные люди. «Красина» хотели видеть все, его имя повторяли на всех языках. Туристические компании быстро смекнули – на советском ледоколе можно сделать хорошие деньги, организовав специальные туры к Шпицбергену. Там экзотики и так хватает, но «Красин» – статья особая, приманка, которая дорогого стоит.
Так и было – богатые денег не жалели. Первый рейс организовали прямо в Ню-Олесунн, когда там еще стояли и «Читта ди Милано» с погруженными на палубу гидросамолетами, и шведские «Квест» и «Тания», и «Красин» с осадкой в 9 метров на рейде. 500туристов привез океанский красавец «Стелла Полярис».
Пощелкали фотоаппаратами, удовлетворили любопытство и отчалили – теперь уже увидеть китов в море и лежки моржей на скальных пляжах многочисленных островов архипелага.

Другой туристический корабль – германский «Монте Сервантес» – поджидал «Красина» у южной оконечности Шпицбергена. Это судно было посолиднее «Cтеллы Полярис» – шикарные рестораны, весь в разноцветных огнях, как новогодняя елка, одних туристов 1500 человек, да еще команда, обслуживающий персонал, большой оркестр для танцев под живую музыку. Чем не новый «Титаник»?
Он «Титаником» и оказался, едва не разделив его печальную судьбу – в густом тумане залива Решершбее наскочил на льдину, которая основательно пробила борта судна. Вода потоками хлынула в трюмы, работающие во всю мощь насосы не справлялись, и «Монте Сервантес» медленно погружался в холодные, могильные глубины океана.
28 июля на «Красине» приняли с него сигнал SOS. Капитан немецкого круизного судна сообщал, что «Монте Сервантес» может продержаться на воде не более 16 часов. «Красин» находился от терпящих бедствие в 80 милях (130 км).
В солнечную полночь «Красин» подходил к гибнущему судну. Печальный «Монте Сервантес» имел большой крен на правый борт, нос глубоко зарылся в воду. Вместо музыки скрипели лебедки и раздавались громкие команды – часть пассажиров уже находилась на воде в спасательных шлюпках, другие с самыми необходимыми вещами в страхе толпились на палубе в ожидании эвакуации.
«Красин» дал длинный гудок, возвещающий о своем прибытии. Это был гудок счастья. Пассажиры «Сервантеса» теперь знали – они будут жить. Все здесь было: и слезы радости, и восторженные крики на разных языках: «Ура! Виват “Красин”! Слава Советам!»
Восемь суток корабли стояли бок о бок. Водолазы «Красина» тщательно осмотрели корпус немецкого лайнера и обнаружили не одну, а две огромных пробоины и несколько мелких. В носовой части стальная обшивка была пропорота так, что ее листы вошли внутрь корпуса и образовали дыру почти в 6 квадратных метров. На нее с трудом завели специальный пластырь, смонтированный на палубе «Красина», и все малейшие щелочки заделали специальным цементом. Насосы теперь уже двух кораблей не останавливались.
Для ремонта наиболее пострадавшего левого борта только пластырем было не обойтись – нужны были большие стальные листы.
Но где их взять в океане у подножия вечных ледников Шпицбергена? Выхода не было – пришлось оторвать нужный металл от родного тела ледокола, пожертвовать частью палубы машинного отделения. Пожертвовать своим ради других.
Пассажиры «Монте Сервантеса» по достоинству оценили это благородство русских моряков – многие осеняли их своими нательными крестами. Немало было и тех, кто впервые понял, что русские отнюдь не ходят до сих пор в лаптях и медвежьих шкурах, а что они – обычные, очень доброжелательные и отзывчивые на чужую беду люди.
192 часа посменно трудились красинцы, спасая от гибели германский круизный лайнер. Это была беспрецедентная ремонтная и спасательная операция в открытом море.
Наконец все необходимые работы были закончены, и «Монте Сервантес» мог тихонько идти своим ходом. Прощаясь с «Красиным», на его палубах собрались все туристы. Они махали ему красными самодельными флажками, экипаж в парадной форме отдавал морякам ледокола честь, а оркестр сыграл «Интернационал» и гимн Советского Союза.

Когда «Красин» пришел на ремонт в норвежский Ставангер, восторженные жители города встретили его праздничными фейерверками, криками «ура» и парадом судов.
150 рабочих и инженеров трудились в доке, чтобы залечить тяжелые раны ледокола, нанесенные ему суровой, но покоренной все-таки Арктикой…
А вот итальянский корабль «Читта ди Милано» Норвегия приняла без почестей. Более того – как гостя нежеланного.
Из Рима капитану Романья пришел приказ доставить генерала Нобиле и его команду в порт Нарвик, там посадить с охраной на поезд и незамедлительно, нигде не задерживаясь, следовать в Италию. Но в Нарвике итальянское судно окружили сотни лодок и катеров. Люди кричали совсем нелицеприятное:
– Нобиле, верни нам нашего Амундсена! Генерал, это из-за тебя погиб наш герой! Нобиле, где Амундсен?
На причале никто не хотел принимать швартовы. Портовики встретили корабль в гробовом молчании. На видном месте висел плакат: «10000 крон за информацию о судьбе “Латама” и Амундсена».
В довершение всего, власти города не разрешили Нобиле ступить на землю Норвегии, чтобы он не осквернил ее. От борта судна до железнодорожного вокзала были проложены деревянные мостки, и моряки «Читта ди Милано» по ним на носилках доставили раненного и опального генерала прямо к вагону.
Но ни один мускул ни злобы, ни ненависти к людям не дрогнул на лице генерала. Он переносил свой позор и унижение мужественно и с достоинством.
Он уже знал, что Родина примет его еще хуже – как предателя и слабака.
***
Так и случилось. Следственная комиссия по выяснению причин гибели дирижабля и половины его команды немедленно приступила к работе.
Да, Италия Муссолини вместо триумфа страны, вместо взлета национального самосознания, получила тяжелейший удар ниже пояса – ее генерал бросил в Арктике своих подчиненных и позорно бежал, спасая свою шкуру и собаку. Собака, костлявая пигалица, была для него дороже раненных членов экипажа. А ногу генерал сломал не во время крушения дирижабля, а когда бежал к самолету шведского пилота, чтобы покинуть место бедствия первым.
Именно так освещала итальянская пресса в те дни начавшийся судебный процесс над Умберто Нобиле.
К Северному полюсу улетали герои, истинные патриоты Италии, да вот их командир оказался плох – не офицер, и не мужчина.
Не сомневаюсь, если бы Нобиле погиб в арктических льдах при крушении своего детища, власть незамедлительно сделала бы из него икону и возвеличила до небес его подвиг во имя Италии. Живой Нобиле, пусть тяжело раненный, и при этом много сделавший для спасения своих людей, Муссолини был не нужен. Дуче ничего не сделал, чтобы вывести бывшего протеже и талантливейшего инженера из-под несправедливых обвинений в трусости.
Кроме того, в партийном окружении Дуче было много подхалимов, которые завидовали стремительному карьерному росту Нобиле и теперь были счастливы видеть его моральное и физическое унижение.
Среди главных недругов Нобиле был будущий министр авиации Италии, ближайший сподвижник Муссолини по фашистской партии, руководитель ее боевого отряда чернорубашечников, генерал Итало Бальбо. Он был известен в мире своим высказыванием: «С приходом Муссолини закончилась эра нашего унижения!»
Именно Бальбо настаивал, чтобы Нобиле лишили не только генеральского, но и вообще офицерского звания.

Несмотря на то, что Нобиле выполнил приказ, переданный ему шведским летчиком Лундборгом, что все члены экипажа «Италии» на многочисленных одиночных и перекрестных допросах не сказали против своего командира ни одного слова обвинения, наоборот – всячески защищали его и сами настояли на его отлете как самого нуждающегося в медицинской помощи, несмотря на все это – Нобиле был обвинен в том, что самолично допустил аварию дирижабля и, поправ честь офицера, беспричинно покинул пострадавших.
Муссолини все-таки не был извергом и тираном, даже коммунистов пока не гноил в застенках.
Просто Умберто Нобиле, лишив его всех воинских званий и наград, было предложено уйти в отставку, и тот незамедлительно это сделал. Он понял, что стал не нужен своей стране.
А как же следственная комиссия разобралась с поступком штурманов Цаппи и Мариано, как те объяснили, что бросили во льдах на произвол судьбы Финна Мальмгрена?
– Душевное состояние Мальмгрена уже с самого начала нашего пути было подавленным. Он с трудом преодолевал даже самые незначительные препятствия. Через несколько дней после выхода из лагеря, после того, как он провалился в полынью, Мальмгрен уже не мог идти, – объяснили они. – У нас не было ни лыж, ни саней, чтобы везти его, заканчивались продукты. Он отказался от пищи, сказав, что это только продлит его мучения на несколько дней. Он не хотел, чтобы мы видели, как он умирает. Мы так и поступили. Мальмгрен – сильный духом человек. Если бы мы не ушли – мы бы точно погибли рядом с ним или, не имея оружия, стали бы пищей белым медведям. А так из трех все-таки двое выжили. И мы еще можем послужить Италии.

На вопрос членов комиссии, почему на Цаппи оказалась не только одежда Мальмгрена, но и частично Мариано, Цаппи, при полном согласии своего спутника, объяснил это так:
– Мариано страдал от страшной боли. Он тоже вскоре не мог ни идти, ни ползти, как это делал я. Он видел и понимал, что гангрена уже поразила всю его правую ногу, и гибель неизбежна. Либо сегодня, либо завтра, но она настигнет его. А потом мы оказались на плавучей льдине. И Мариано, предчувствуя смерть, сказал мне: «Филиппо, убей меня. Я не хочу больше мучиться. Я обмотаю голову тряпкой, а ты ударь по ней топором, чтобы не видеть рану. Возьми пока часть моей одежды. А когда я умру, одень на себя все. Может быть, тебе удастся выбраться отсюда. А мясо мое поддержит твои силы».
Он так решил за несколько часов до того, как нас увидел самолет. А потом нас спас русский «Красин».
Простой народ Италии, да и многие в мире понимали, что не все чисто в этой неприглядной истории. Ходили предположения, что Цаппи и Мариано убили Мальмгрена. Цаппи при спасении был полон сил именно потому, что ел человеческое мясо, а Мариано не смог стать каннибалом. Много было разных предположений и вопросов «почему?»
Но военный трибунал снял с этих офицеров все обвинения.
Филиппо Цаппи после суда за большие деньги охотно давал интервью прессе, рассказывая о своем спасении, и приукрашивал его все новыми и новыми цветастыми героическими подробностями. Он дослужился до большого звания контр-адмирала, и Муссолини направил его послом сначала в Саудовскую Аравию, потом в Финляндию.
Адальберто Мариано, ставший инвалидом, наоборот, хранил молчание о пути во льдах с Мальмгреном и Цаппи. В годы фашистского режима он возглавлял префектуру Палермо. И вот что интересно: когда у него родился сын, Мариано дал ему совершенно не итальянское имя. Он назвал своего мальчика Финном.
Именно так звали погибшего шведского метеоролога Мальмгрена.
Этим Мариано как бы частично снимал с себя вину за смерть во льдах Арктики своего товарища.






ГЛАВА 15. ПОЛЯРНАЯ  ГОЛГОФА

Итак, подведем некоторые итоги полета дирижабля «Италия» к Северному полюсу.
До цели воздушный корабль длиной 100 метров долетел и даже сбросил на него флаг страны, но утром 25 мая 1928 года разбился.
С этого дня по 12 июля были спасены 8 человек из числа тех, кого выбросило на льдину.
Раненого командира дирижабля Умберто Нобиле шведский пилот Лундборг вывез в Кингсбей 23 июня.
Штурманы Мариано и Цаппи спасены ледоколом «Красин» 12 июля.
Штурман Вильери, инженер Трояни, механик Чечони, физик Бегоунек и радист Бьяджи подняты на борт «Красина» вечером того же дня.
Теперь о людских потерях: за этот же период погибло 17 человек.
Механик Помелло – погиб 25 мая при катастрофе дирижабля.
Механики Алессандрини, Ардуино, Каратти и Чокка, физик Понтремоли и журналист Лаго унесены на неуправляемом дирижабле. Их дальнейшая судьба неизвестна.
Метеоролог Мальмгрен умер в пути во льдах. Обстоятельства и время его гибели известны, но достоверно ничем не подтверждены.
Экипаж самолета «Латам 47» (Дитрихсон, Гильбо, де Кювервиль, Брази и Валлет) во главе с Руалем Амундсеном, вылетевший на поиск лагеря Нобиле 18 июня, на базу не вернулся. Обстоятельства гибели летающей лодки и людей неизвестны до сих пор.
На обратном пути из Кингсбея на родину разбился гидросамолет ВМС Италии с тремя пилотами.
Итак: из 17 погибших – 10 итальянцев, 4 француза, 2 норвежца и один швед.
Суровый список жатвы смерти. Но, как оказалось, далеко не полный. Вскоре он значительно расширится. И пополнят его как раз те, кто совершил свою героическую спасательную миссию во льдах Севера. Сталин и его опричники не пощадят красинцев. Большой террор 30-х годов выкосит лучших из них. И из тех, кто покорял и осваивал Север – ученых, зимовщиков, штурманов и капитанов, геологов, учителей, врачей и простых рабочих.
Но об этих печальных и страшных расправах чуть позже…

А пока советский ледокол «Красин», ставший уже поистине легендарным, с триумфом возвращается на Родину.
На подходе к Кронштадту корабли Балтийского флота на рейде встречают ледокол мощными орудийными залпами. 3 эсминца идут в почетном эскорте. Над ним проносятся истребители, приветственно покачивая крыльями с красными звездами.
В городе встречать «Красина» на набережные Васильевского острова вышли 250 тысяч восторженных людей. Играли гармошки и баяны, торжественными маршами гремели военные оркестры. Когда отдали якорь, несмолкаемое «Ура-а-а!» понеслось над городом и могучей Невой! Люди обнимались, целовались, танцевали. Это был день нескрываемой радости, счастья и гордости за людей, которые спасли других!
Такого масштаба поистине всенародный праздник единения повторился, пожалуй, только 12 апреля 1961 года, в день, когда в космос полетел и вернулся на Землю Юрий Гагарин. Тот день я – студент второго курса – запомнил на всю жизнь. Ничего подобного больше никогда не было.

***
Красинская эпопея во льдах завершалась. Для экипажа ледокола и всех, кто принимал участие в спасении людей Нобиле, начиналась другая, полная незабываемых встреч на заводах и фабриках необъятной страны, в колхозах, на кораблях и на погранзаставах – миллионы благодарных слушателей, охваченных гордостью за подвиг своей страны во льдах.
В Кремле красинцам и малыгинцам вручили ордена и медали, был устроен торжественный банкет. Не забыли и того, кто первым принял из Арктики сигналы бедствия с дирижабля «Италия». Николая Шмидта тоже пригласили в Москву, и Комитет спасения Нобиле подарил ему именные золотые часы. Подарки и приветственные телеграммы поступали на «Красин» cо всех концов мира.
А вскоре первые красинцы уже выехали за рубеж. Их были рады видеть всюду. Они беседовали с монархами и простыми рабочими, с министрами и политиками. Как мы говорим сегодня – устанавливали дружественные связи с Западными странами, пробивали со времен Петра новое окно в Европу.
Городской совет чехословацкого курортного города Теплице пригласил всех красинцев – от капитана до рядового матроса – бесплатно пройти месячный курс отдыха и лечения горячими и холодными минеральными водами. Особенно тепло принимали советскую делегацию в Италии: жители Милана, Рима, Сорренто буквально забрасывали ее цветами.

А что же с Умберто Нобиле, как он переживал в дни триумфа спасителей свое несправедливое наказание судом и общественный остракизм? Как сложилась дальнейшая судьба лишенного звания генерала?
Все было очень плохо. Падение с высоты всемирной славы, от гения дирижаблестроения до рядового, по существу, инженера – такое мог вынести не каждый. Он этот жизненный кошмар выдерживал годы.
От трагической развязки нервного потрясения Нобиле спас Иосиф Виссарионович Сталин. Да-да – именно он.
Начиналось время широкого освоения страной Крайнего Севера. Для Советской России, с ее огромными, практически неосвоенными просторами Сибири, идея использования дирижаблей для экономического развития страны была крайне актуальной. Еще в 1925 году при Совнаркоме СССР была создана специальная комиссия по развитию использования дирижаблей. Немецкие гиганты графа Цеппелина уже перевозили по воздуху пассажиров из Берлина в Токио через Сибирь без каких-либо промежуточных посадок всего за четверо суток. Точнее – за 101 час.
Сталин понимал – кроме ледоколов и самолетов, огромной по территории стране нужны воздушные корабли, которые могут перевозить на себе людей и большие грузы и при этом приземляться в любой точке, где нет аэродромов, и куда не каждое морское судно доберется. В первую очередь цеппелины нужны для Арктики и Сибири.
В СССР пришло время дирижаблестроения. В Италии как раз в эти годы оно закончилась. Италия сделала ставку на самолеты. Сталин по-дружески попросил Муссолини направить в Советский Союз на несколько лет для работы по контракту Нобиле и его ближайших помощников. Дуче понимал, что с Советским Союзом лучше дружить и охотно отпустил своих специалистов помочь Кремлю.
Так подмосковный городок Долгопрудный стал центром советского дирижаблестроения.
Планы были под стать масштабам страны и пятилеткам индустриализации – в ближайшие годы построить 425 дирижаблей. Вот это размах, вот это по-нашенскому – по-советски! Потом план значительно снизили – Нобиле убедил «кремлевских мечтателей», что дело совсем не в количестве: советские дирижабли должны стать лучшими в мире по всем показателям – летать дальше всех, быстрее и выше всех. К тому же быть и дешевле всех в производстве.
Уже в 1932 году «Дирижабльстрой» cконструировал и собрал 4 воздушных судна, которые ничем не уступали западным аналогам. На испытаниях они летали в Мурманск, в Ленинград, в Казань, отрабатывая первые постоянные пассажирские и грузовые маршруты между этими городами.
7 ноября все четыре дирижабля в кильватерском строю торжественно и уверенно проплыли над Красной площадью.
Венцом советского дирижаблестроения стал воздушный корабль «СССР В-6». Это был усовершенствованный во многом корабль N-4 «Италия», на котором командиром Нобиле покорил Северный полюс. И сейчас он сам поднял в воздух новое детище длиной 104 метра с тремя моторами, созданное уже совместными силами советских и итальянских инженеров. Правой рукой Нобиле был молодой советский конструктор Михаил Кулик. Дирижабль мог принять на борт 20 пассажиров и 8,5 тонн полезного груза. Построили этот воздушный корабль полностью из отечественных материалов всего за три месяца. На специализированной верфи в Италии N-4 cобирали полгода.
29 сентября «CCCР В-6» отошел от причальной мачты, чтобы установить мировой рекорд по продолжительности полета. Экипаж 16 человек, смена каждые 8 часов полета, запас бензина 5700 литров. Маршрут проходил над городами Калинин, Курск, Воронеж, Брянск, Новгород.
Дирижабль продержался в воздухе 130 часов 27 минут, на 12 часов больше прежнего рекорда германского «Графа Цеппелина LZ-127», который он установил в 1931 году, летая над Советской Арктикой с учеными советско-германской полярной экспедиции. Кстати, руководил тогда этим полетом начальник спасательной миссии «Красина» все тот же Рудольф Лазаревич Самойлович – человек с мировым именем и широчайших научных знаний.
«СССР В-6» был первенцем целой серии дирижаблей для дальних трасс и тех, что могли садиться даже на воду. На чертежах в КБ уже стояли их имена – «Ленин», «Сталин», «Клим Ворошилов», «Большевик», «Колхозник».

Увы, серия эта на маршруты страны не вышла. Программа дирижаблестроения в СССР вообще начала сворачиваться. Причиной тому стала страшная авария с «СССР В-6».
Нет-нет – никто конструкторов в произошедшем не обвинял. Просто случилось обычное – очередное, необъяснимое ничем советское головотяпство. Вспомним крылатую фразу и дней сегодняшних, произнесенную бывшим премьер-министром РФ В.С. Черномырдиным: «Хотели, как лучше, а получилось, как всегда!»
В феврале 1938 года в Ледовитом океане терпела бедствие первая в мире дрейфующая научная станция «Cеверный полюс» – CП-1», названная «Папанинской» по фамилии ее руководителя И. Д. Папанина – будущего руководителя Севморпути. До «СП-1» Папанин несколько лет возглавлял полярные станции в Бухте Тихой на архипелаге Земля Франца-Иосифа и на мысе Челюскина.
274 дня ученые «СП-1» изучали льды и погоду Арктики. 2500 километров составил этот трудный рабочий дрейф. Но с появлением солнца началась борьба за выживание – лед таял и крошился на глазах. Когда со станции в Москву ушла тревожная радиограмма, от огромного ледяного поля остался совсем крохотный кусочек 200 на 300 метров, где стояла жилая палатка с радиостанцией. Чем не «Красная палатка» Нобиле?
Из Мурманска к берегам Гренландии, где находилась льдина, спасать папанинцев вышли ледокол «Таймыр» и пароход «Мурман» с двумя самолетами-разведчиками на борту. В Ленинграде готовился к выходу ледокол «Ермак». Но до Гренландии несколько суток хода. Успеют ли?
В Долгопрудном спешно стали готовить к полету дирижабль «CCCР В-6» – уж он-то успеет точно, при скорости 100 километров в час опередит всех. Быстро смонтировали лебедку для поднятия со льдины людей и грузов, запаслись продуктами, теплой одеждой, надувными лодками – и в путь. Сначала через Карелию на Мурманск. Командиром корабля был опытный пилот Н. Годованцев. Точной современной карты местности не оказалось – экипаж получил карту... 1905 года. Это и стало главной причиной трагедии.

Погода не баловала, поэтому сотрудники НКВД, готовившие этот спасательный полет, дали указание железнодорожникам на всей трассе дороги от Петрозаводска до Мурманска разжечь большие костры для ориентировки дирижабля. Путь к берегу Баренцева моря именно вдоль железной дороги был самым безопасным. Но Годованцева об этих «земных маяках» забыли поставить в известность. Он и недоумевал со штурманом: «Что за странные огни?
Летели по карте. В двадцати километрах от Кандалакши ночью дирижабль врезался в вершину горы, которая на карте не была обозначена. Раздался страшной силы взрыв.
Папанинцев сняли со льдины высланные к ним корабли. Спасли четырех – потеряли 13. Из 19 человек экипажа «СССР В-1» в водородном огне выжили только 6 человек. Но об этой ужасной трагедии на фоне эйфории всенародного чествования «героев-папанинцев» cоветские газеты не сообщали.
Пять лет Умберто Нобиле провел в Долгопрудном, помог стать на ноги десяткам советским инженерам. Он называл эти годы самыми счастливыми в своей жизни.
В Италии же по-прежнему у него не было и маленькой дольки счастья. Нобиле покидает родину и перебирается за океан, в США. Но и там не находит себе места – дирижабли становятся опасными и дорогостоящими монстрами старины.
Папа Римский помнит, кто водрузил крест Ватикана на Северной вершине планеты. На «великое дело» отвечает отзывчивостью к беде опального генерала и добром – помогает Нобиле устроиться преподавателем в один из университетов США. Кажется, все трудное позади, жизнь начала налаживаться.
Начала! Но началась и Вторая мировая война, в которой Муссолини выступил на стороне Гитлера. Надзорные органы США конфискуют у Нобиле не только радиоприемник, но и фотоаппарат. Перемещаться даже в пределах своего графства он может только с разрешения полиции и под ее контролем. К тому же, профессор, награжденный Золотой медалью Конгресса США за полеты к полюсу, лишается работы.
Помните, перед вылетом Нобиле в Арктику Папа Римский сказал ему, что даже деревянный крест – это совсем нелегкая ноша. Это испытание судьбой.
Вот это нравственное испытание нес Умберто Нобиле до самой своей смерти в 1978 году в возрасте 93 лет.
И хотя, вернувшись на родину после войны, он был полностью реабилитирован властью и восстановлен в генеральском звании, Норвегия так и не простила ему гибель Амундсена.
В 1976 году в Ню-Олесунне Норвегия установила монумент в честь полета дирижабля «Италия» к Северному полюсу. На мемориальной доске навечно выбиты все имена, причастные к этой арктической эпопее, но имя Умберто Нобиле там отсутствует… Тяжелая судьба великого человека.

Но еще трагичнее она оказалась у тех, кто спасал Нобиле и его команду. Больно писать об этом. Очень больно. Люди, которые искренне любили свою страну, гордились ею и отдавали ей все знания и силы, чтобы она развивалась и процветала – в одночасье стали предателями, врагами трудового народа, матерыми шпионами иностранных разведок. Дорвавшись до власти, бесконтрольные во всем чекисты, в первую очередь уничтожали самых умных и талантливых, способных не исполнять, а думать. Когда вокруг тебя слишком много умных, можно потерять главное – узду на них.
Уходя на поиски экспедиции Нобиле, Рудольф Лазаревич Самойлович собрал на палубе весь состав «Красина». Речь руководителя спасателей была очень краткой. Он сказал: «Помните, что наша задача – благороднейшая из всех, какие могут выпасть на долю человека: спасти погибающих от верной смерти, ибо вернуть человека к жизни – это непревзойденное, истинно человеческое счастье». Он и верные ему люди спасли тогда 8 жизней!
После похода «Красина» Cамойлович каждый год возглавлял ту или иную полярную экспедицию, наносил на карты новые месторождения ценных руд. Страна заслуженно называла его – Директор Арктики! В 1937 –1938 годах состоялась последняя экспедиция – его часы отсчитывали в ней и последние месяцы жизни ученого.
Случилось совершенно недопустимое. Эта навигация по ледовой обстановке и без того была очень тяжелой. Но московское руководство и начальники Главсевморпути, затянув сроки поставки продовольствия и нужных грузов для Севера, превратили ее окончание в кошмар – в тиски прочнейшего льда попали сразу 29 кораблей, фактически весь торговый флот Советской Арктики. Не помогла и авиаразведка. Самолетов для этого просто не было – все полярная авиация искала пропавший самолет С. Леваневского, который совершал санкционированный лично Сталиным, но плохо подготовленный трансарктический перелет.
Вынужденная зимовка судов проходила очень сложно. Руководил ею, как вы уже догадались – Р. Л. Самойлович, и она завершилась без единой потери. Более того, в ее период Рудольф Лазаревич смог организовать широкий круг исследований и собрать богатейший научный материал. Вернувшись в Ленинград, он пошутил:
– Ну, вот теперь у меня полное «очко»! – это была 21-я северная экспедиция Директора Арктики. Кстати, он всегда носил очки, и перед революцией именно под этим именем «Очко» проходил как подпольщик в донесениях филеров царской охранки.
Мог ли Рудольф Лазаревич даже подумать, что на пике своей научной известности он попадет в лапы охранки еще более зловещей, чем царская.

После успешно завершенной операции по спасению замерзших в Арктике судов, Кремль направил его поправить здоровье в один из правительственных южных санаториев. Там, под покровом ночи, в один из дней на его руках и захлопнулись стальные наручники.
Его – доктора географических наук, вице-президента Географического общества СССР, организатора и главу кафедры Полярных стран в Ленинградском университете, почетного члена Географических обществ многих стран, награжденного высшей наградой СССР – орденом Ленина и специально отчеканенной Золотой медалью благодарной Италии за историческую спасительную миссию «Красина», родина отблагодарила кандалами и пытками в обильно политых кровью подвалах Лубянки.
Оказывается, Рудольф Лазаревич, лично общаясь со многими иностранными учеными, передавал западным разведкам секреты страны, своими действиями подрывал ее экономику, создал в Институте Севера антисоветскую организацию, намеревался продать иностранцам советские угольные месторождения на Шпицбергене. Но самое главное – принимал активное участие в подготовке покушения на товарища Сталина. Только за одно это положен расстрел. Он и был расстрелян, в день своего осуждения – 4 марта 1939 года. Ему исполнилось всего 57 лет.
Рудольф Лазаревич Самойлович не встал на колени перед властью, не признал ни одного пункта предъявленных ему обвинений, не сказал ни слова напраслины против своих коллег. Жене выдающегося ученого в знак назидания и для устрашения родных и близких палачи издевательски вернули окровавленную рубашку мужа. «Нет человека – нет и проблемы!»
Имя врага народа Самойловича было запрещено упоминать даже в научных ссылках. На всех картах Арктики оно тоже было вымарано…

***

В 1961 году Рудольф Лазаревич Самойлович был полностью реабилитирован во время «хрущевской оттепели». Но прошло еще несколько лет, прежде чем его имя снова стало произноситься публично, на лекциях в университетах и на страницах советских печатных изданий.
Правда восторжествовала. Какой ценой – другой вопрос. На картах Арктики снова появились названные в его честь ледник и пролив в Архипелаге Земля Франца-Иосифа, залив на берегах Новой Земли, остров в Архипелаге Северная Земля.
Появилось его имя и на карте Шестого континента. В Антарктиде имя Самойловича присвоено горе, полуострову и мысу. Рудольф Лазаревич жил Арктикой, но еще за четверть века до первой советской экспедиции на ледяной континент составил обширную программу его обследования и мечтал ее возглавить. Директор Арктики – он мог вполне стать и Директором Антарктики.

Недавно я посетил в Ленинграде – Санкт-Петербурге известный во всем мире Институт Арктики и Антарктики, который в свое время очень помог мне в работе над несколькими фильмами северной тематики. С его учеными я до сих пор не теряю связи. Это тот самый Институт по изучению проблем Севера, который в 1925 году основал и возглавлял до дня своего ареста Рудольф Лазаревич Самойлович. В конференц-зале нового здания института его портрет расположен на самом видном месте. Надеюсь – теперь уже навсегда!
Вы думаете, что Самойлович и Пауль Юрьевич Орас – дипломат и комиссар на «Красине»— слишком крупные фигуры и потому единственные красинцы, пострадавшие от террора сталинских опричников? Да ничуть – каждый седьмой участник той спасательной и спасительной операции в разные годы был либо расстрелян, либо отправлен в шахты и рудники Гулага, откуда выход для многих был один – на погост. Каждый седьмой, всего 18! И офицеры, и рядовые матросы. Страшное время – для всех нашлись подходящие обвинения.
Кочегар «Красина» Ф. Г. Гаврилов осужден за шпионаж в пользу Эстонии и за антисоветскую деятельность. Механик А. Н. Соколенков – за шпионаж, старший электрик М. К. Леман – за пропаганду троцкистско-зиновьевских идей. Судовой механик А. Я. Николаев за то, что в поезде из Ленинграда в Мурманск высказал злостную клевету на... сами знаете кого. Штурман «Красина» Ю. К. Петров, который ранее ходил на «Ермаке», попал в жернова НКВД за вредительство и тесную связь c логовом врагов Советской власти – эмигрантским «Общевоинским Союзом России».

На хорошем судне повар – второй человек после капитана. От того, как вкусно и сытно он кормит команду, зависит многое – и настроение моряков, и их работа. Повар «Красина» И. П. Панов – повар от Бога. Любое его блюдо из совсем простых продуктов не отличалось от ресторанных. Так вот, он оказался агентом германской разведки и намеревался в нужный час отравить экипаж ледокола.
В общем, из 18 осужденных красинцев была расстреляна половина! Так Кремль «отблагодарил» своих героев Арктики.
Но до этих дней Голгофы Севера еще целых 9 лет, и никто из экипажа «Красина» даже не подозревает, какая страшная участь ожидает многих их них.
А пока, немного отдохнув, «Красин» снова отправляется к месту своей главной работы – в Арктику, на суровые трассы полярных морей.




ГЛАВА 16. ОБРЕЧЕННЫЙ НА ПОДВИГ

Именно в те дни, когда «Красин» поднял на борт всех оставшихся в живых итальянских аэронавтов генерала Нобиле, ледокол буднично, без фанфар, установил новый мировой рекорд – достиг координат 81°47’ cеверной широты. Так далеко в высокие широты не добирался своим ходом еще ни один корабль.
Опыт такого продвижения во льдах был бесценным, и «Красину» работы в Арктике хватало. Даже с избытком. Он стал незаменимым участником программы II Международного полярного года – помогал гидрологам составлять карты глубин северных вод, а метеорологам – познавать тайны формирования погоды. И, конечно же, проводил торговые суда вдоль берегов Сибири, высвобождал их из ледяных клещей. В общем, его насыщенная жизнь – это будничная работа ледокола. Работа без отдыха, без выходных и праздников. Четыре часа вахты – 4 часа отдыха, 4 часа вахты – 8 часов отдыха. Изо дня в день.
Арктика не давала экипажу «Красина» возможности даже немного расслабиться. Все время на ее бескрайних широтах и меридианах происходило что-то неординарное, и ледокол спешил на помощь попавшим в беду. Капитаны Севера между собой так и назвали его – «Спаситель Арктики».
В 1932 году в морях Ледовитого океана сложилась очень тяжелая ледовая обстановка. Настолько тяжелая, что корабли снабжения так и не смогли пробиться к промысловым становищам на Новой Земле. Артели зверобоев, рыбаков и охотников остались без продовольствия и медикаментов, без так необходимого снаряжения. А зимовщики-метеорологи еще и без смены. На островах были и больные, которым требовались срочные операции на материке.
Надежда была опять только на «Красина», ибо во всем мире он до сих пор оставался единственным ледоколом, который мог на равных сражаться со льдами Арктики.
Трудно даже осознать такое – ледокол вышел в рейс в самый разгар зимы! Другого выхода не было. Но, учитывая опыт спасения экипажа Нобиле, на палубе принайтованы два легких самолета и аэросани. На всякий случай взяты три собачьи упряжки. Не пробьется к людям корабль – с него пройдут собаки с опытными каюрами.
Но «Красин» пробился – силой своих машин и опытом команды преодолел льды, с помощью авиаразведки протиснулся сквозь немного ослабевшие проходы и дошел даже до самой северной точки Архипелага – до мыса Желания. Именно там располагалась самая северная на этих островах метеостанция. Высадили смену, оставили продуктов на год. А вот у Русской гавани ледяные поля крепко прихватили «Красина». Так крепко, что в отдельных местах пришлось пробивать дорогу с помощью аммонала.
В апреле, с честью выполнив труднейшее задание, основательно потертый льдами, ледокол вернулся в Мурманск.
А на пороге уже была новая навигация. Вот о ней хочу рассказать немного подробнее, потому что это был год знаменитой «Челюскинской эпопеи» – катастрофически провального по своей задумке и исполнению рейса корабля «Челюскин», волею Кремля ставшего и историческим, и героическим. Что же произошло тогда на трассе Севморпути?
Если коротко – для новейшего грузопассажирского парохода «Cемен Челюскин» водоизмещением 7500 тонн его первый рейс в ту навигацию стал и последним. Раздавленный льдами, корабль затонул в 150 километрах от чукотского берега вместе со всеми грузами. Возникает вопрос – как это случилось, кто и почему отправил его на его погибель?!
Cобытия тех дней во многом перекликаются с днями сегодняшними – тогда, как и сейчас, остро стоял вопрос об освоении Севера и доказательстве прав СССР на обширные территории в Ледовитом океане.
Но объявить о приоритете мало – всем претендентам нужно убедительно доказать, что государство в состоянии решить задачу освоения побережья океана.
Севморпуть кратчайшей дорогой соединял Европу с Азией. Вот почему обустройство и запуск в повседневную работу этой трассы стал важнейшей государственной задачей. Трассу нужно проходить быстро, за одну навигацию, без зимовок, как это было раньше.
Первый такой сквозной проход из Баренцева моря в пролив Беринга, омывающий Чукотку, совершил пароход «Александр Сибиряков» летом 1932 года.
Капитан Владимир Воронин задачу выполнил. Правда, корабль дошел до цели с трудом. В Чукотском море лед стал настолько тяжелым, что двигались на самом малом ходу. И все-таки случилось непоправимое – подводная глыба сломала не лопасть, а начисто срезала с вала единственный винт судна, который стремительно ушел на дно.
Это случилось, когда до Берингова пролива оставалось всего 100 миль. «Сибиряков» перестал быть судном, сделался тысячетонной игрушкой ветров и течений, и стал дрейфовать вместе со льдом.
К счастью, вскоре ледяные поля стали немного разряжаться, появились большие разводья. Спасла корабль смекалка архангельских матросов. Ветер дул в северо-восточном, в нужном, направлении, и они из брезентов, закрывающих угольные трюмы, соорудили и поставили огромные паруса. Удивительно, но «Сибиряков» cо скоростью около пол-узла в час начал самостоятельно выходить из западни. Кое-где команда отпихивала льдины баграми, кое-где гремели взрывы. «Сибиряков» так и дошел, дополз до последнего метра своего маршрута, затратив на это два месяца и три дня.
В Государственном архиве кинодокументов мне удалось посмотреть уникальные кадры хроники: сквозь белые льды медленно, как тень пиратского судна, идет корабль с 11 черными парусами. (В состав экспедиции входил кинооператор – героический рейс «Сибирякова» должна была увидеть вся страна.)
В Беринговом проливе «Сибирякова» уже ждал мощный буксир, который отвел судно на ремонт в японский порт Иокогама. Оттуда, поставив новый винт, корабль отправился домой, в Архангельск, но уже через Суэцкий канал.
Корабль не был потерян, и никакой опалы капитану Воронину за этот рейс не последовало. Наоборот, на борт «Cибирякова», сразу после его входа в Берингов пролив, поступила срочная правительственная радиограмма: «Горячий привет и поздравление участникам экспедиции, успешно разрешившим историческую задачу сквозного плавания по Ледовитому океану в одну навигацию. Сталин. Молотов. Ворошилов».
Этот проход, несмотря на серьезную аварию, стал предвестником масштабного освоения Севера. Опыт нужно было закрепить очередным успехом советских мореходов. Чего же тянуть – только что в Дании сошел со стапелей новый пароход «Челюскин». Вот его и пошлем.
«Мы не можем ждать милостей от природы!» – помните этот всенародный лозунг первых советских пятилеток, ставший мощным локомотивом преобразования страны?
Но вот с природой Севера считаться приходилось всегда. Поэтому будущая экспедиция станет не только транспортной (в трюмах 7000 тонн народно-хозяйственных грузов и угля для арктических поселков, сборные дома для метеорологов на острове Врангеля), но и научной.
На борту специалисты – гидрологи, геофизики, географы. Работы, пока корабль будет идти, – невпроворот. До сих пор нет точной карты расположения островов в океане, не уточнена береговая линия Сибири. Мы плохо знаем глубины морей вдоль трассы Севморпути, скорость и направления течений, процессы формирования, движения и таяния льда. Все это крайне необходимо изучить, чтобы трасса стала и проходимой, и максимально безопасной. Этот морской путь – дорога в будущее cтраны.
Большая наука требует и знающего руководителя. Начальником новой экспедиции пойдет академик Отто Юльевич Шмидт. Он известный в мире математик, геофизик, географ и даже астроном. К тому же – глава всего Севморпути. Отто Юльевич не раз на правительственных комиссиях говорил, что по Северному морскому пути могут проходить суда не только ледокольного типа, а и обычные тяжелые сухогрузы. Вот ему и карты в руки – пусть попробует!
Капитаном «Челюскина» назначили В. И. Воронина. Он уже герой Арктики, и новый корабль – подарок страны полярному мореходу за его прошлогодний поход.
Но когда Воронин изучил вверенный ему корабль, ощупав буквально каждый шпангоут, осмотрев каждый сварочный шов, он сделал весьма нелицеприятный вывод, о чем поставил в известность Шмидта: «По моему мнению, Отто Юльевич, “Челюскин” к плаванию среди льдов абсолютно не пригоден. Это прекрасное судно. Но для южных морей. Его нельзя посылать в арктический рейс даже при постоянном сопровождении ледокола».
Увы, маховик пропаганды уже сделал свои первые обороты, мир был оповещен о новом арктическом походе советского сухогруза. Да и как, пусть и весомые, сомнения Воронина могли соперничать с энтузиазмом самого Шмидта?! К тому же и Кремль ждал от этого арктического рейса вполне весомых политических дивидендов. Так что пришлось отдавать швартовы.
Отдали. 2 августа, подняв на палубу небольшой самолет-амфибию известного полярного летчика М. Бабушкина, «Челюскин» отошел от причальной стенки Мурманского порта. В судовую роль вписано 104 человека, включая команду. Начался исторический поход корабля в «cоветское бессмертие».
Плавание проходило успешно вплоть до островов Новой Земли, куда еще доходили теплые подводные потоки Гольфстрима – пусть и вконец ослабевшие. Баренцево море сменило море Карское, которое испокон веков мореходы называют образно и точно «ледовым погребом Арктики». Тут начинаются самые тяжелые льды высоких широт. Здесь и начались испытания на прочность не только корпуса «Челюскина», но и всех людей на его борту.
Первая, пока незначительная, течь от деформации бортов появилась уже на десятые сутки плавания. Остро встал вопрос о возвращении домой. Москва радировала: «Возвращайтесь».
Но Отто Юльевич решил все-таки не портить праздник трудящимся – идти дальше. А тут вскоре и радостное событие последовало. В судовом журнале появилась запись капитана: «31 августа в 5 часов 30 минут у супругов Васильевых – зимовщиков, следующих на остров Врангеля, родился ребенок, девочка. Счислимая широта 75°46̋’’51’, сев. долгота 01°06’, вост. глубина моря 52 метра. Девочку назвали в честь места ее рождения Кариной».
Новорожденный на борту – какое счастье для корабля! Да и большая часть пути пройдена. Вскоре Кариночка останется с родителями на острове Врангеля, а у экипажа на всю жизнь появится своеобразная крестница – поди встреть человека, у которого в паспортной графе о месте рождения записано: Карское море, судно «Челюскин».
Справиться с течью в корпусе и со льдами Карского моря «Челюскину» помог ледокол «Красин». Он провел корабль и через опасный пролив Вилькицкого между полуостровом Ямал и архипелагом Северная Земля. Дальше была сравнительно чистая вода, и начиналась зона обслуживания участка трассы ледокольным пароходом «Литке». «Красин» дал несколько прощальных гудков и направился в противоположную сторону – в Ленинград, залечивать свои тяжелые арктические раны.
Опыт всех северных капитанов говорил, что середина сентября – самый последний срок входа в Берингов пролив, соединяющий Ледовитый океан с Тихим. Но в эти дни «Челюскин» только-только пересек границу Восточно-Сибирского моря, которое встретило его тяжелыми льдами. Пушечным выстрелом лопнул один из шпангоутов, началась новая течь. Это была еще только беда. Трагическая развязка за легкомыслие ждала впереди.
На подходе к острову Врангеля льды окончательно преградили путь кораблю, и буквально за сутки намертво сковали его тело. Огромные массы льда двигались то на Юг, то на Север, окружая корабль мощными хребтами ледяных торосов. Начался многомесячный дрейф в полярной ночи, и природа была совсем немилостива. Корпус «Челюскина» душераздирающе стонал от перенапряжения, но пока выдерживал. Продуктов и угля было сверхдостаточно. Доживем до весны – может, и вырвемся сами из ледяного капкана.
На помощь парализованному кораблю поспешил ледорез «Литке». Но его тоже затерло льдами, и, как и «Челюскин», он начал дрейф в полной зависимости от воли Арктики.
13 февраля горизонт впервые после полярной ночи окрасился желтым светом долгожданного солнца. На «Челюскине» погасили огни, и все пассажиры высыпали на палубу, чтобы полюбоваться лучами жизни. Поверьте, мне довелось работать на полярных островах, и там нет зрелища более волнующего, чем первый восход солнца. Но радость была недолгой – эти лучи оказались предвестниками гибели корабля. Вечером того же дня Москва получила совсем неприятную радиодепешу от Шмидта: «Сегодня в 15 часов 30 минут в 144 милях от мыса Уэллен “Челюскин” затонул, раздавленный сжатием льдов. Один человек погиб. 104 высадились на лед».
Роковое стечение обстоятельств – «Челюскин» ушел на дно океана в самый радостный день всех зимовщиков. Именно в этот день Первого солнца, к полудню, из-за сильного напора ветра льды пришли в движение, напирая с огромной силой на корпус судна. Шпангоуты не выдержали – начали со звоном лопаться, как перетянутые струны. Подобно пергаментной бумаге лопнул и корпус корабля – в левом борту образовалась гигантская пробоина шириной в метр и длиной в 30 метров. Вода хлынула в отсеки. Для руководства экспедиции стало ясно – это конец, задание партии не будет выполнено.
Теперь в первую очередь нужно спасать людей, и по радио раздается хриплый, но твердый голос капитана Воронина: «Всем на лед!»
Эвакуация была спешной, но без паники. На лед удалось спустить все необходимое для создания лагеря – палатки, одежду, продовольствие и топливо.
Последними покинули тонущий корабль О. Ю. Шмидт и капитан В. И. Воронин.
Агония «Челюскина» была недолгой – он погрузился в ледяные воды океана через полтора часа после катастрофы. Повторюсь – на льдине под суровыми северными ветрами оказались 104 человека. Из них 10 женщин и два ребенка. Кариночке, родившейся на борту «Челюскина», пошел шестой месяц.
Кремль срочно создает комиссию для спасения людей под руководством В. Куйбышева – члена ЦК КПСС и главы Комиссии Советского контроля.
Не буду вдаваться в подробности выживания столь большого количества людей на льдине среди торосов – это тема для другого повествования. Скажу только, что оно было не менее суровым и опасным, чем у экипажа экспедиции Нобиле. Даже хуже: там на льдине была все-таки весна, а здесь разгар лютой зимы – морозы в отдельные дни доходили до 45 градусов, не давали покоя постоянные свирепые метели.
Что было безусловно лучше в лагере Шмидта – это налаженное питание, отсутствие паники и постоянная, надежная связь с Большой Землей. Ее обеспечивал знаменитый радист-полярник Э. Т. Кренкель. Поразительно, но в ледовом лагере издавалась даже рукописная газета – ее выпускал художник экспедиции Ф. Решетников. А Отто Юльевич Шмидт ежедневно в самой большой палатке, которая набивалась до отказа, читал популярные научные лекции о самых различных областях знаний. Были ли на льдине эксцессы, непослушание заведенному порядку и правилам? Наверняка были. Но только один раз руководитель экспедиции грозно предупредил: «Если посмеете уйти – буду стрелять!» Именно в тот день несколько человек экипажа хотели покинуть лагерь и попытаться самостоятельно добраться до спасительного берега.
Сначала власть хотела направить к лагерю Шмидта собачьи упряжки, но потом решили, что более реально спасти людей с помощью самолетов. Никакой полярной авиации в СССР в то время еще не было – ни одного постоянного самолета ни на Чукотке, ни на ближайшей Камчатке. Да, в стране были опытные асы, которые летали в Арктике и садились там. 7 лучших из них и собрали в один отряд.
Мир уже знал о новой арктической драме во льдах Чукотки. Знал и переживал за судьбу дрейфующих на льдине людей, плывущих в неизвестность.
Первыми предложили свою абсолютно безвозмездную помощь в спасении челюскинцев американцы. У США на Аляске находился целый отряд больших самолетов-амфибий, которые могли садиться и на лед, и на воду. От их базы до места гибели «Челюскина» всего 500 километров, 1000 – туда и обратно. Для летающих лодок бывшего русского инженера Игоря Сикорского – вообще не расстояние. За 3–4 рейса можно снять со льдины всех людей.
Но Сталин предложение президента США Ф. Д. Рузвельта вежливо отверг – пилоты СССР сами справятся. Попросил только выделить для обслуживания самолетов двух хороших механиков с этой северной базы.
Первым вылетел к льдине с челюскинцами на двухмоторном АНТ-4 летчик Анатолий Ляпидевский, но быстро вернулся – над лагерем Шмидта бушевала пурга.
Да, именно в это время, на границе между зимой и весной, над Арктикой разражаются жесточайшие сражения гигантских холодных и теплых фронтов воздуха. Бури, снежные ураганы зверствуют порой неделями. Так было и в эти дни.
28 безуспешных попыток хотя бы с воздуха увидеть лагерь Шмидта сделал Ляпидевский. 28 раз, проклиная погоду, он ни с чем возвращался на подготовленную площадку в чукотском стойбище Ванкарем.
Только 5 марта ему удалось совершить, наконец, посадку и забрать всех женщин и детей. Казалоcь, что спасение попавших в большую беду людей теперь уже дело нескольких дней. Но из-за непогоды оно, по большому счету, началось только через месяц. Самолеты были разных типов, некоторые вообще не приспособлены для пассажиров. Таким машинам под крылья крепили деревянные ящики и в них перевозили людей, укутанных в меховые малицы.
И вот странность – почти один к одному повторился сюжет эвакуации со льдины раненого командира разбившегося дирижабля «Италия».
Начальник советской экспедиции О. Ю. Шмидт, у которого было тяжелое воспаление легких, одним из первых по приказу Кремля покинул ледовый лагерь, и его сразу же отправили в американский госпиталь на Аляске. Разница состояла только в том, что генерал Умберто Нобиле был обвинен в трусости и лишен всех воинских званий и наград, а Отто Юльевич Шмидт уже в который раз стал героем и получил вскоре высшую награду страны – орден Ленина.
Всего в лагерь Шмидта было выполнено 25 рейсов. Вот их итоги: Анатолий Ляпидевский сделал один рейс и вывез 12 человек, Василий Молоков за 9 рейсов – 39 человек, Николай Каманин за 9 рейсов – 34, Михаил Водопьянов совершил 3 рейса и вывез 10 человек, Маврикий Слепнев за один рейс вывез 5 человек, Иван Доронин и Михаил Бабушкин садились на льдину по одному разу и вывезли с нее четверых...
И вот на опустевшей льдине осталось только трое: капитан «Челюскина» М. Воронин, радист Т. Кренкель и старший механик корабля – негласный комендант ледового «аэродрома» А. Погосов. Он и преданные ему люди по много часов в день в пургу и в лютый холод срубали топорами растущие как грибы наросты торосов, заделывали трещины битым льдом, выравнивая площадку для посадки самолетов. 12 раз из-за подвижки льдов они меняли дислокацию «аэродрома». 12 раз начинали его обустройство с нуля. Ни одной аварии на этих «взлетно-посадочных полосах» не произошло, ни одной поломки лыж.
Улетая, последние обитатели лагеря Шмидта вместе с летчиками, сняв шапки, сделали несколько траурных выстрелов в память о завхозе экспедиции Б. Могилевиче. Он погиб, когда нос тонущего судна уже скрылся под водой, а с задранной кормы на него посыпались огромные бочки с бензином.
***
Поход «Челюскина» и снятие со льдины его экипажа не сходили со страниц советских газет и иностранной прессы. Само спасение в условиях зимней Арктики такого количества людей и действия советских летчиков не имели аналогов в истории. Вся мировая общественность считала это большим подвигом.
Именно тогда правительство СССР учредило звание «Герой Советского Союза», которым были удостоены все пилоты, вывезшие хотя бы одного человека из лагеря Шмидта. Два американских авиамеханика – Клайд Армстед и Уильям Левери – награждены орденами Ленина, а все спасенные, кроме детей, за исключительное мужество были отмечены орденом Красной Звезды и денежными премиями в размере шестимесячной зарплаты каждого.
Челюскинцев и их спасителей Москва и вся страна чествовала, как героев. Всеобщий энтузиазм отразился даже на новорожденных гражданах – тогда и появились уже странно звучащие сегодня имена – Лагшмивальд (лагерь Шмидта во льдах), Лагшмивар (лагерь Шмидта в Арктике). Помню, в 5 классе школы меня поразило своим красивым звучанием имя одной новенькой девочки из параллельного класса – Оюшминальда! Прямо красавица-индеанка какая-то из американских прерий! Не знал я тогда, что это означало – Отто Юльевич Шмидт на льдине. Это уж потом понял, когда на уроке географии о походе «Челюскина» учительница рассказала...
Так или иначе, Советский Союз, не слишком говоря об этом вслух, надлежащие выводы из трагического похода «Челюскина» все-таки сделал. На Северный морской путь отправлялись теперь корабли, подготовленные для плавания во льдах гораздо лучше затонувшего судна, стал расти ледокольный флот, отрабатывалась технология проводки судов в тяжелых льдах.
Освоение Северного морского пути продолжалось. Но знаменитый британский драматург Бернард Шоу, хорошо относящийся к Советскому Союзу, как-то заметил, говоря про эпопею челюскинцев: «СССР – удивительная во всем, потрясающая страна: даже трагедию вы превратили в триумф!»




ГЛАВА 17. ТАЙНА «ДИКОЙ РЯБИНЫ»

В предыдущей главе я коротко изложил вам официальную версию государства на поход и гибель во льдах грузопассажирского судна «Челюскин» на трассе Севморпути в феврале 1934 года. Она легла на страницы всех учебников истории, всех книг и очерков об этой трагедии. Именно так рассказывают о ней будущим мореходам.
Но есть и другая версия, о которой одни исследователи высказываются, что это чушь несусветная, другие, не имея, впрочем, никаких веских доказательств, говорят, что власть до сих пор скрывает в секретных архивах НКВД правду о походе «Челюскина».
И правда эта сводится к тому, что из Мурманска одновременно вышло не одно, а два судна, построенные в Дании и переданные СССР практически одновременно. Второе судно называлось «Пижма». 2000 заключенных вез этот секретный корабль на Чукотку, где геологи нашли богатые месторождения олова. Там зэки должны были построить поселок Оловянный и начать добычу ценной руды.
Все, вроде, правда… Весь советский Север, от Мурманска до Берингова пролива, осваивался, в основном, трудом узников ГУЛАГа. Только для перевозки рабочей силы флот особого отдела НКВД насчитывал почти дюжину переоборудованных барж и сухогрузов. Появился на Чукотке и поселок Оловянный. До развала СССР на всю мощь работали его шахты, а потом... потом оказалось, что чистое олово гораздо дешевле покупать в той же Индонезии. По всему Северу рассыпаны теперь cотни опустевших лагерей смерти – иначе эти шахты и рудники не назвать.
Естественно, что все перемещения узников по Северному Ледовитому океану были абсолютно секретными, – Сталин и его приспешники делали все, чтобы мир не знал о беззаконии и грандиозном масштабе рабства в стране. В стране, «где так вольно дышит человек».
«Пижма» с заключенными в трюме шла своим ходом на расстоянии 20–30 километров от головы каравана – «Челюскина». Думается мне, что не каждый на его борту знал, какой груз в трюмах его ведомого. А вот что все дали подписку о неразглашении того, что могут увидеть или услышать на пути к арктическому острову Врангеля, – тут сомнений никаких. Весь Север тогда был гостайной, территорией неизвестности, наглухо закрытой для въезда рядовым гражданам.
Так вот, когда перегруженный донельзя «Челюскин» затонул, и власть решила спасать лагерь Шмидта, встал вопрос – а что же делать с 2000 заключенных и их охранниками? Что «Пижма» будет вскоре раздавлена льдами, тоже – сомнений никаких. Зачем же продлевать муку корабля?!
Есть знакомое всем нам выражение, когда хотят сохранить какую-нибудь тайну и сокрыть преступление – «спрятать концы в воду». Этим «мудрым» cоветом Кремль и воспользовался. Да и план такой «на всякий случай», возможно, был заранее проработан. Взорванная мощными зарядами «Пижма» ушла под сомкнувшийся над ней лед. Все! Действительно – «концы в воду».
Но ожидаемая точка в этой истории, оказывается, не была поставлена…

***
В 2003 году в дайджесте «Русский Сиэтл», а потом и в крупных российских изданиях была опубликована сенсационная статья кандидата филологических наук Эдуарда Белимова – «Тайная экспедиция «Челюскина», которая вызвала в России информационную бурю. Но власть твердо сказала: «Все в этой статье – полный вздор. Пиар, на котором некоторые личности, видимо, хотят заработать деньги».
Так о чем же писал Эдуард Белимов? Вот о чем. В Израиле, якобы совершенно случайно, он познакомился с человеком, который поведал ему подлинную эпопею исторической экспедиции «Челюскина». Человек этот – Яков Самойлович Закс – оказался сыном одного из тех заключенных, которых везла «Пижма».
Контингент в разделенных отсеках трюма был разношерстный – уголовники и воры всех мастей, мужики-крестьяне из так называемых «кулаков», инженеры-вредители, которые хотели передать на Запад чертежи Днепрогэса, большая группа священников с митрополитом Серафимом из Подмосковья, и кучка евреев – специалистов радио и «иностранных агентов». Естественно, зачем еврей занимается радио? Для спецов Лубянки ответ совсем прост – передавать врагам технические секреты советской страны. За это злостное преступление против трудового народа статья одна и короткая – расстрел. Но вовремя подвернулась Чукотка. Это, по сути, тот же расстрел, но растянутый муками на некоторое время. Кому на дни, кому на месяцы. Бывало, кто покрепче телом, – и на годы. Одним их этих технарей-шпионов был и отец Якова Самойловича Закса.
Охраной зэков командовал некий офицер НКВД по фамилии Кандыба. Свою миссию он выполнил – сначала топором и выстрелами из нагана вдребезги разнес оборудование радиостанции судна, потом подорвал заложенные где надо заряды, и сразу же рванул с верными приближенными на аэросанях к лагерю Шмидта. О судьбе простых охранников и экипажа «Пижма» Белимов ничего не пишет.
А дальше произошло невероятное… Из-за плохо расположенных зарядов взрывчатки «Пижма» погружалась в пучину океана довольно медленно. Почувствовав неладное, зэки пытались взломать стальные двери своих отсеков. Но тщетно. Их клетки были замурованы охраной намертво.
Вырваться из уготовленной заключенным могилы удалось немногим. Среди них оказалась небольшая группа священников и инженеры-радисты. Те сразу же кинулись в радиорубку и, о провидение судьбы, нашли там резервный передатчик. В эфир полетела мольба о помощи.
Все спасшиеся с «Пижмы» – несколько десятков человек – после гибели судна, прихватив несколько найденных в каптерке шуб и валенок, двинулись сквозь разразившуюся пургу к Аляске.
С Аляски пришло и спасение. Сигнал с «Пижмы» принял радист военной авиабазы. Но поисковые гидросамолеты смогли взлететь из-за непогоды только через несколько дней. Зэков нашли и взяли на борт. Когда все были в салоне, командир патрульной летающей лодки спросил:
– Сколько вас было?
Кто-то из выживших инженеров-радистов на чистейшем английском ответил:
– Нас было втрое больше. Остальные замерзли в пути.
– О-кэй, парни, потерпите еще часок. На базе вас ждут врачи, душ и хорошая еда. А вы – молодцы. Настоящие русские медведи. Пройти через такое?!..- и с удивлением покачав головой, он уселся в пилотское кресло.
Это мой вольный пересказ написанного Белимовым. Хотелось бы задать автору этого сенсационного материала и его информатору много вопросов. Но, увы, ни того ни другого в живых уже нет. Поскольку материал Э. Белимова находится в потоках Интернета, свободных для цитирования, воспользуюсь этим правом, чтобы вам сохранить время на его поиски, а мне сделать некоторые свои выводы.
Итак, чекист Кандыба, тоже вывезенный летчиками на Большую Землю, вызван на Лубянку для подробного отчета. Цитирую Белимова: «По длинному коридору его провели в кабинет величиной с баскетбольную площадку. Люди в военном поднялись ему навстречу и пожали руку. И тут же вошел хозяин Лубянки – генеральный комиссар внутренних дел Генрих Ягода – голубые брюки с лампасами, белый китель с золотыми пуговицами. Все сели, начался деловой разговор. Они спрашивали, а Кандыба отвечал по-военному коротко и точно. Спросили, например, о летчиках, что он о них думает, способны ли они держать язык за зубами. Отвечать надо было быстро, и говорить только правду.
– Все эти Каманины, Водопьяновы и Ляпидевские, – сказал Кандыба, – просто наивные мальчики. От них можно ждать чего угодно.
Наступила короткая пауза. Тогда заговорил сам Ягода:
– До поры до времени мы им заткнули горло – специально для них придумали звание Героя Советского Союза. Теперь они на седьмом небе от счастья.
Все присутствующие засмеялись, и последовал новый вопрос:
– А там действительно было для них что-нибудь героическое?
– Абсолютно ничего, – не задумываясь, ответил Кандыба. – Летали только в хорошую погоду. Из поселка Ванкарем час до лагеря Шмидта и час обратно. Садились на хорошо подготовленные шмидтовцами площадки. Эвакуация людей прошла без единого ЧП. Обычная работа, и ничего героического.
– В американской печати появились странные сообщения. Будто бы кое-кто из заключенных «Пижмы» добрался до Аляски. Что вы об этом думаете?
Холодок страха пробежал по спине Кандыбы. Он-то хорошо знал, на какие «подвиги» способны заключенные. Но чтобы кто-то из этих доходяг сумел пройти 500 километров по замерзшему океану?!
– Этого не может быть! – ответил он без малейших колебаний. – Все было сделано, как положено. Заряды сработали одновременно.
На этом пока все закончилось, и его отпустили.

***
Дальше Э. Белимов описывает, как все челюскинцы были отправлены поправить здоровье на Черное море. В спецсанатории НКВД отдыхал с семьей и Кандыба. Но его счастливое время продолжалось недолго – через неделю поступила срочная телеграмма снова явиться к начальству на Лубянку. Неужели новое назначение или задание?
Цитирую: «На этот раз ему пришлось долго ждать. Наконец дошла очередь и до него. Молодой человек повел его по коридорам и переходам первого этажа. В небольшой комнате за письменным столом сидел человек в военной форме, скорее всего, следователь. Внезапно дверь распахнулась, и вошел Карл Петерс, бессменный зам. Председателя ЧК от Дзержинского до Ежова включительно, человек-легенда, беспощадный «страж революции». Пройдет еще 5 лет, и самого Петерса, а вместе с ним Ягоду и Ежова поведут на расстрел. Но кто мог знать об этом в 1934 году?!
Петерс сделал знак садиться, и сам опустился на стул рядом со следователем. В руках у него был какой-то иностранный журнал в блестящей цветной обложке. Петерс открыл нужную страницу, положил журнал перед Кандыбой, и только тогда заговорил с легким латышским акцентом:
– Посмотрите внимательно на этот снимок… Вы здесь никого не узнаете?
Cначала Кандыба увидел силуэты американских небоскребов на фоне морского залива. И только потом внизу – группу бородатых людей в полном церковном облачении. Пробежал глазами по лицам и даже открыл рот от удивления – перед ним были несколько его старых знакомых по «Пижме», а на переднем плане собственной персоной – митрополит Серафим.
– Я вижу, вы кое-кого узнали, – усмехнулся Петерс. – Этот снимок сделан в Нью-Йорке месяц назад. Мне хочется знать, как эти господа попали в Соединенные Штаты? И не только они, а и несколько евреев-радиотехников. Можно лишь предполагать, какие интервью дают они американским журналистам, какие ужасы о нашей стране рассказывают!
Петерс говорил, а Кандыба, бледный и жалкий до неузнаваемости, слушал и молчал.
– Вы получили приказ взорвать «Пижму». Но как вы его выполнили? Из трех зарядов взорвался только один. Корабль тонул медленно. Наверняка кроме этой группы, вырвались и другие. Есть предположение, что уголовники. Захватив продовольствие, они табором добрались до Чукотки и там рассеялись. Понадобится время, чтобы их выловить».
Заканчиваю цитирование. И без того ясно, какая судьба ждала Кандыбу.
А отец Якова Соломоновича, который спасся с тонущей «Пижмы», волею судьбы оказался в эмиграции, но смог разыскать своего сына только после развала СССР. Нашел в Израиле.

***
Вот и вся история. В ней много вопросов, на которые трудно найти ответы. Но некоторые вопросы даже я – совсем не историк – могу объяснить. А прав я или нет – решать вам.
Те специалисты, которые разобрали историю «Челюскина» до косточки, говорят, что никакой «Пижмы» в реестре датской судостроительной компании нет. Это правда – нет. Но там есть другие названия – датчане построили для СССР много сухогрузов. Да и «Челюскин» был передан Москве под названием «Лена». Так он значился на всех чертежах корабелов до своего первого и последнего рейса в Арктику.
Вот и «Пижма», возможно, имела другое первоначальное название. Тем более, если обслуживала особый отдел ГУЛАГА по перевозкам. Да и совсем недавно появилось сообщение: на морские трассы выходит российское судно со странным для слуха названием «Пижма». Уж не в память ли о той «Пижме», затопленной с людьми?! Скорее всего, – имена кораблям просто так не даются, имя надо заслужить. Не называть же судно именем растения. А пижма действительно растение – дикая рябина.
Были подняты и архивы НКВД. Никакой Кандыба в органах не работал. А сколько людей трудилось в ЧК под вымышленными фамилиями – кто знает?! Тем более, если посылались на сверхсекретные операции.
Но вот в 1997 году газета «Известия» публикует сенсационный материал, почему товарищ Сталин отказался от помощи челюскинцам США, – вождь и отец народов не хотел, чтобы американские пилоты увидели рядом с лагерем Шмидта вмерзшую в лед «Пижму», уже обреченную властью на заклание. Автор этой статьи – известный историк-архивист А. С. Прокопенко. В недавнем прошлом он возглавлял сверхсекретный Архив трофейных документов 20 европейских стран.
Совершенно случайно ему в руки попали материалы Фонда знаменитого полярного летчика В. Молокова. Того самого, который спасал челюскинцев, на тяжелом бомбардировщике ТБ-3 высаживал на Северный полюс экспедицию Папанина, а в годы войны организовал АЛСИБ – секретную трассу перегона по ленд-лизу американских самолетов из форта Фербенкс на Аляске в Красноярск. Не верить Молокову нельзя.
Так вот, изучив его фонд, А. С. Прокопенко узнал – Молоков действительно видел «Пижму». Вот почему сразу после смерти знаменитого пилота все его дневники и письма немедленно упрятали в секретный архив...
Естественный вопрос – а можно ли верить самому историку А. С. Прокопенко, ведь у нас в стране как новая власть – так и история государства подгоняется под ее требования, в зависимости от политической ситуации. Все мы давно знаем: советская история – это история с двойным дном. Замучаешься разбираться, где там правда, а где услужливая ложь или полное вранье.
70 лет Советский Союз и нынешняя Россия отрицали санкционированный Политбюро ЦК КПСС расстрел в Катыни больше 22 тысяч польских офицеров, десятилетиями МИД страны утверждал, что это чудовищное злодеяние совершили гитлеровцы в 1943 году.
Так вот, именно А. С. Прокопенко не побоялся кары и совершил общечеловеческий подвиг – нашел и вытащил на свет божий неопровержимые документальные свидетельства о том, что это сделали расстрельные команды НКВД по прямому приказу Кремля.
Если бы не развал СССР – сидеть бы ему до естественной смерти в какой-нибудь, тоже закрытой, спецлечебнице. Много сил положил А. С. Прокопенко, чтобы были реабилитированы тысячи и тысячи жертв политических репрессий. Так верить такому человеку или тоже отнести его публикацию в «Известиях» к пиару?
Добавлю – в 2005 году из 186 томов «Катынского дела» на 116 вновь наложен гриф «Совершенно секретно». Уверенными шагами возвращаемся в прошлое.
Напоследок к истории с «Челюскиным»: задайтесь вопросом, почему именно в 1934 году, наряду с указом о присвоении звания Героя Советского Союза летчикам-спасателям, появился и другой указ: он объявлял о смертной казни всем, кто перебежал или пытался пересечь границу СССР с другими странами, а их семьям и родственникам грозила поголовная ссылка в лагеря на 10 лет. Не правда ли, совсем не необычное совпадение?!
Президенту США Т. Д. Рузвельту доложили и о «Пижме», и об этих драконовских указах. Рузвельт был очень мудрым политиком. Не желая вступать в конфликт со Сталиным, он, вероятно, запретил публиковать материалы о снятых со льдины заключенных, засекретили и их настоящие фамилии, выдав всем американские паспорта на другие фамилии. И этим спасли в самом СССР не одну жизнь от сталинских инквизиторов и костоломов.
Но еще раз подчеркну – это мои личные предположения.



Продолжение следует




Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии