КОНТУР

Воздушный лайнер компании Эль Аль плавно возносился в небо. Он увозил меня в страну, ставшую судьбой для моих соплеменников во всех уголках земли. И уже над облаками услышала слова на языке Торы и библейских пророков. Командир экипажа поздравлял пассажиров с наступающим сегодня вечером праздником Хануки. Меня объяло трепетное благоговение. Ощущение, что прикоснулась к вечности.

Самой не верится. Неужели через несколько часов я первый раз в жизни ступлю на землю Израиля? Меня встретят мои друзья, вместе зажжем ханукальные свечи, посидим за обильным столом.
Ханука... Что я знаю о ней? Немного наслышана, что это праздник в память о героической победе древней Иудеи над греческими поработителями и восьмидневного чуда, случившегося в нашем освобожденном Храме. Промелькнули века, а мне померещилось, что все это случилось вчера. И вдруг... Вдруг я неотвратимо возжелала окунуться в те дни, увидеть все своими глазами и самой стать участницей тех судьбоносных для моего народа свершений. Бытует мнение, что если чего-нибудь страстно захотеть, то это сбывается. И в самом деле, небо услышало меня. Время фантастически сместилось, и я, такая молодая, очутилась в Иерусалиме того безумно далекого времени.

...На улицах всюду слышу греческую речь. Греки сделали свой язык обязательным в еврейской стране. Вижу скульптуру нашего правителя, жестокого Антиоха IV из династии Селевкидов. Евреи проходят мимо священного Храма, отворачивая лицо. Там греки поместили статую Зевса. Мне многое непонятно, и я часто беседую с моим мудрым дедушкой Ицхаком. Он совсем старенький. Ноги не ходят. День и ночь вырезает из дерева для детей маленькие вертушки. На каждой их стороне пишет ивритские буквы. Играя, дети хотя бы таким образом изучают родной язык. Сокрушается – «Был бы я сейчас молодым, взял бы меч в руки».
– Понимаешь, – говорит он, – греки для нас опаснее всех врагов, которые у нас были до них.
– Почему же, дедушка? Они же нас не убивают, как это делали ассирийцы, вавилоняне.
Дедушка мне возразил, сказал, что греки хуже, потому что хотят растворить нас в своей языческой вере. Они добиваются, чтобы мы навсегда забыли свой язык, свое учение, свои традиции, чтобы мы перестали быть теми, кто мы есть. И многие, очень многие наши сыны и дочери идут за ними. Меняют свои имена. Поклоняются греческим идолам. Зачем далеко ходить? Возьми нашего соседского парня Давида. Так он теперь Димитрос. Забросил наши священные книги и утонул в их, как он говорит, этой... этой «высокой философии».

Я и без дедушки знала об этом. И еще думала: «Давид, как он мог?» Он из очень набожной семьи. Его младший брат Моше мой ровесник. Мы с ним дружим с раннего детства. А Давид... К нему часто приходит его друг, грек. Однажды я встретила его на улице. Мы шли навстречу друг другу. Я посмотрела на него, нет-нет, не специально, случайно. Он стройный, лицо такое хорошее, посмотрела и... неожиданно покраснела. Быстро прошла мимо. Дни шли, и я нет-нет, да и выглядывала в окно – не идет ли... Совсем не потому, что хотела его видеть. Просто так...
А совсем недавно две мои подружки долго уговаривали меня пойти на стадион, который греки построили в нижней части города. Там молодые мужчины бегают и мечут диски. Кто быстрее пробежит или кто дальше бросит диск, тому одевают на шею лавровый венок, воздают всякие почести. Раньше этим занимались только греки, а сейчас вместе с ними соревнуются и наши ребята. Мне было интересно, но не соглашалась. Как это, смотреть на полуголых мужчин? А подружки все уговаривали: «Пойдем всего лишь один раз, ненадолго. Хотя бы для того, чтобы больше знать о том, что происходит в нашем городе». Знала ведь, что нехорошо поступаю, но пошла.
Пришли мы, когда соревнования уже заканчивались. Победителей награждали. Было много цветов. Постепенно толпа смешалась и стала расходиться. Я старалась пройти к своим девочкам, но неожиданно лицом к лицу столкнулась с тем греком... Он участвовал в соревнованиях и был в числе победителей. Он посмотрел на меня и произнес: «О, златая Афродита! Я так хотел увидеть ее, и ты ее привела. Спасибо за твой божественный подарок».
Я хотела уйти, но он сказал:
– Нехама, подожди.
Я онемела. Откуда он знает мое имя?
Он будто услышал мой вопрос:
– Как я могу не знать имя девушки, которая понравилась мне с первого взгляда? – И добавил: – Меня зовут Аристид.
Еще раз посмотрел на меня и произнес:

Фиалкокудрая, чистая,
С улыбкой нежной! Очень мне хочется
Сказать тебе кое-что тихонько,
Только не смею: мне стыд мешает.

– Это не мои стихи, – продолжал он, – это наш поэт Алкей. Я их вспомнил, когда заметил тебя в толпе.
Я быстро отвернулась, подбежала к подружкам, и мы ушли. Он грек, его страна нас захватила, они хотят нас погубить. Каждый день, выходя из дома, я боялась его встретить. Боялась и... желала этого. Боялась, и было приятно, что подошел ко мне на стадионе и читал мне прекрасные строки. И потому все время ругала себя. А вчера вечером к нам зашел Моше. Улучив минутку, он сказал: «Мы с тобой детьми играли во дворе. Сейчас ты стала такой красивой...» Я смутилась и быстро перевела разговор. Мой друг Моше... Помню, дедушка однажды по большому секрету сказал мне, что когда мы родились, наши с Моше мамы решили, что мы будем прекрасной парой.
Через неделю возле нашего дома увидела Аристида. Что-то слишком часто он стал приходить к Давиду-Димитросу. Это заметил даже Моше. Когда он мне об этом сказал, то задержал на мне взгляд. Я почувствовала себя неловко. Сейчас я резко отвернулась от грека и услышала его низкий голос:
– Нехама, задержись на минуту. Посмотри на меня. Неужели ты меня боишься? Я никогда ничего плохого не делал. Я просто хочу поговорить с тобой.
– О чем?
– Нехама, я хочу, чтобы ты стала, как многие из вас. Как мой друг Димитрос. Так же одевалась, жила нашей жизнью.
– Зачем это тебе?
– Ты мне нравишься. Ты мне понравилась, как только я тебя увидел. Я все время думаю о тебе.
– Я тебе понравилась, и потому не должна быть иудейкой?
– Да, да! Перед тобой откроются новые горизонты. Ты должна понять, что чудеса, которые случались с вашим народом, давно кончились. Говорят, что когда-то море для вас расступилось, солнце на небе остановилось. Запомни, если и было такое, то сейчас время чудес прошло. Давай свернем на ту – видишь – отгороженную аллею, где мы поместили своих богов и героев. Ты там никогда не была, не так ли? По-вашему, ходить туда грех.

«Да, грех, – неслось в моей голове. Ведь еврейской девочке нельзя даже разговаривать с незнакомыми парнями. До сих пор себя ругаю, что говорила с ним на стадионе. Не пойду!» И за этими мыслями не заметила даже, что мы идем, и уже свернули на ту аллею... Аристид продолжал:
– Смотри. Громовержец Зевс. Богиня любви и красоты Афродита. Бог морей Посейдон... А этот – титан Прометей. Он украл у Зевса огонь и передал его людям. Хочешь, я дам тебе почитать драму Эсхила «Прикованный Прометей»? У нас есть и другие великие писатели и философы.
– Не надо мне ваших книг. У нас есть свои. И потом... Те, кого вы называете богами... Какие они боги? Это же творения рук человеческих. Их можно переставить, разбить или просто украсть. Их глаза не видят, уши не слышат, рты не говорят.
– А вы кому поклоняетесь? Богу, которого никто никогда не видел. Разве можно верить в того, кого не видишь? У вас нет его изображений. Одна пустота. Как так можно? У вас нет ни скульптур, ни картин, ни писателей или драматургов. Ни театра. Одна лишь Тора.
– Мы не видим нашего Бога, но с того дня, что помню себя, я ощущаю, что наш Бог, Творец Вселенной, един и вездесущ. Мы избраны им, и наша вера в него свята. Мы считаем, что душевная красота настолько прекрасна и возвышенна, что ее не передать никакими изваяниями, никакими рисунками. Извини, мне надо идти.
– Когда я тебя снова увижу? – спросил он.
– Зачем?
– Я скучаю по тебе.
Он продолжал:
– Хочу спросить, для меня это важно, – твоя вера в самом деле запрещает тебе любить меня?
Что-то сжалось в груди. Я же знала, что да, запрещает. Но... она дает мне и право выбора. С ужасом подумала – мне ниспослано испытание. Мучительное.
Я ничего не ответила и быстро ушла.

На следующий день я пошла к своему лучшему другу, дедушке Ицхаку. Он был молчалив и погружен в себя. Когда я уходила, он произнес всего три слова: «Время уже пришло». Значение этих слов я поняла позже.
Однажды, опять-таки на улице, услышала за спиной знакомый голос:
– Нехама!
Я остановилась. Ко мне подошел Аристид.
– Это не случайная встреча, – сказал он, – я почти ежедневно прихожу сюда, чтобы увидеть тебя.
– Зачем?
– Я уже тебе говорил – скучаю...
Что я могла ему ответить? Что гоню мысли о нем? Что наперекор себе обрадовалась, когда увидела его? Я промолчала.
– Здесь недалеко, – сказал он, – строится новая спортивная гимназия. Очень интересная архитектура. Фрески на одной из стен внутри здания наношу я. Я же художник. Сюда с утра до вечера приходят люди любоваться нашей работой. Пойдем, посмотришь и ты.
Подумала – как это «Пойдем!»? Это же грех – быть с парнем наедине. Но почему наедине? Я поняла, что там постоянно бывают люди. Если откажу, Аристид обидится, а обидеть человека – тоже грех. Ладно, зайду на один только миг, взгляну, и тут же уйду.
Мы вошли. Было почему-то пусто. Неожиданно он обнял меня за плечи, прижал к себе, пытался поцеловать. Я закричала, стала вырываться. Это его разозлило.
– Какая ты недотрога, – говорил он, задыхаясь, – перестань, наконец, быть иудейкой. Вас же все ненавидят. Все!
Я вырвалась и выбежала из здания.
Как добралась домой – не помню. Мне было больно и горько. Вот, оказывается, что скрывается за его «культурной» личиной. Ненавижу, ненавижу его! Ненавижу их всех! Забыть его лицо, его голос! Господи, прости меня за то, что останавливалась говорить с ним. Знала ведь, что грешу. Прости!
...Никогда не забуду 25-й день месяца кислев. Мне почему-то казалось, что сегодня должно произойти нечто очень важное. К вечеру этого дня к нам в дом вбежал взволнованный Моше.
– Только что, – быстро заговорил он, – ко мне приехал мой друг из городка Модиин, где живет знаменитый рабай Матитьягу. Так вот, он рассказал, что там произошло. Явился греческий отряд и установил на площади изваяние их главного идола. Затем они пригнали к нему нескольких евреев и заставили их кланяться ему. Тогда Матитьягу и пятеро его сыновей напали на этот греческий отряд и всех перебили. Понятно, что греки этого так просто не оставят. Тогда все жители городка решили уйти в горы и начать воевать с оккупантами. Парни и девушки, люди постарше из всех городов и селений присоединяются к ним. Я, – продолжал Моше, – тоже буду сражаться.
– А Давид? – спросила я, – неужели его не будет с нами?
– Он уже Димитрос, как ты знаешь. С тремя своими друзьями перешел к грекам. Будут воевать против нас. Хотят раствориться в «передовой греческой культуре». Мне очень больно.
Он посмотрел мне в глаза.
– Нехама, мы знаем друг друга с тех пор, как стали произносить первые слова. И я всю жизнь хотел тебе сказать...
Он замолчал, и я заметила, как он смутился.
– ...да, всю жизнь собирался сказать, но не решался. И теперь не скажу, ибо теперь есть более важный разговор. Ответь мне, ты идешь со мной?
Я не отводила взгляд.
– Ты спрашиваешь? Пойду! Хоть сейчас! Пойду, куда пойдешь и ты. Я чувствую, нам предстоят нелегкие пути, но уверена, найдем время сказать друг другу то, что хотели сказать сейчас.
Моше счастливо улыбнулся, и мне стало так тепло на душе...

***
Поначалу император Антиох IV думал, что с восставшими иудеями справиться будет совсем просто. Когда ему впервые доложили, что иудеи взбунтовались, он развеселился.
– Иудеи? Этот народец умеет воевать? Смешно. Они пытаются поднять голову? Против меня?
Через несколько недель настроение у него резко поменялось.
– Сопротивляются! И серьезно сопротивляются! Кто бы мог подумать. Всегда чужие среди племен. В прошлом их побеждали почти все. Только вот... Как получилось, что сегодня нет ни египетских фараонов, ни Ассирии, ни Вавилона, всех, кто давил их, а они есть... Что-то непонятное и мощное хранит их. И... мстит за них. Какая-то таинственная сила, которую наши философы никак не могут постичь. Мне порой становится страшно... Я пошлю все свое войско и не усну, не отдохну, не успокоюсь, пока не перебью их всех!

***
Я воевала в одном отряде с Моше. Однажды после боя мы расположились в живописной роще недалеко от Тивериадского озера. Я подошла к воде и увидела... На берегу, на голой земле сидел Моше. Не обернувшись даже, он сказал: «Это судьба. Я загадал, если ты сейчас придешь, значит, мы поженимся. И ты пришла... Нехама, я люблю тебя».
Это было для меня так неожиданно... Не знала, что ответить. Не знала... Прошло еще несколько минут.
– Моше, милый, я... я согласна. Но разве сейчас время для этого?
– Наши мудрецы говорят, что доброе дело, мицву, нельзя откладывать. Ее надо делать немедленно. Тем более, идет война... Конечно, у нас нет возможности устраивать свадьбу, но самое главное, хупу, обязательно сделаем.
Взявшись за руки, мы побежали к нашим. И знаете, весь наш отряд, все сразу все поняли. Поняли еще до того, как мы им стали что-то говорить. Женщины тут же начали, за неимением другого, сшивать из разных лоскутков материи большой балдахин. Из валявшихся на земле засохших сучьев ребята выстругали четыре длинные палки, и через короткое время наша хупа, самая прекрасная в мире, была готова. Моше стал под хупой, и меня подвели к нему. Как предписано, я обошла вокруг него семь раз, после чего он произнес короткую молитву, в которой перед лицом всего Израиля сказал «МОЯ», назвал меня своей женой. И прорвалось веселье! Пели и танцевали до утра.

...А бои продолжались. Однажды у деревни Ор-Синай наш отряд попал в засаду. Греки находились на горе, а мы внизу, они хорошо нас видели, но взять не могли. Мы отчаянно сражались. Своими силами было не вырваться, и мы ждали подкрепления.
Я никогда не забуду ту ночь. Выпала моя очередь быть в карауле. Моше обещал прийти ко мне ближе к рассвету. Неожиданно я услышала легкий шорох в нескольких метрах от меня. Я сжала рукоятку кинжала.
– Кто здесь?
От стены отделилась фигура и – это не было сном – передо мной стоял в форме греческого воина Аристид. Первая мысль – как он сюда попал, неужели греки прорыли потайной ход? Я потеряла дар речи. Еле выдавила из себя:
– Аристид! Как ты сюда попал?..
– У вас незаметный лаз в защитной стене, и я его нашел. С нашей высоты вы видны почти как на ладони. Я тебя увидел и подумал, что это судьба. После того, что произошло тогда... Сейчас не об этом. Не сегодня-завтра начнется штурм. Нас много, и вы не выдержите. Император взбешен. Мы получили команду в плен вас не брать, уничтожить. Бежим. У нас считанные минуты. Я спрячу тебя в надежном месте, и скоро, очень скоро уедем в Афины. В твоей Иудее у нас все равно жизни не будет.
Я все еще не могла прийти в себя.
– Аристид, ты пришел за мной?
– Да-да, бежим.
Что-то дрогнуло в душе.
– Аристид, ты пришел за мной?
– Нехама, мы теряем время. Бежим, и немедленно.
– Это невозможно.
– Почему?

И тут появился Моше. Увидев меня с Аристидом в форме греческого воина, он на мгновение остолбенел, затем выхватил меч. Я успела стать между ними.
– Моше, успокойся. Он пришел за мной.
– Что?! Как ты сюда попал?
– Вам надо обязательно проверить ваши заборы.
Еще раз взглянув на меня и Моше, Аристид сказал:
– Нехама, мне кажется, ты сделала свой выбор, или я неправ?
– Прав...
– Моше, вы все погибнете. Император не отступится. Зачем тебе ее жизнь? Отпусти ее.

Стало тихо. Аристид нервничал. Заговорил Моше:
– Ты прав, Аристид, – и, повернувшись ко мне, продолжал: – иди с ним. Мы держимся на волоске. Может случиться все. Иди, голубка. До последней моей минуты меня будет согревать мысль, что ты жива.
Рыдания душили меня.
– Как ты можешь?! Как ты можешь отрывать меня от себя?!
Я в истерике бросилась Моше на грудь. Не произнеся ни слова, Аристид повернулся и стал медленно уходить.
– Подожди, – крикнул Моше. Не знаешь ли ты что-нибудь о судьбе моего брата?
– Знаю, – глухо ответил Аристид. – Димитрос погиб месяц назад. Мы попали в засаду в окрестностях какого-то села. Как сказали бы наши философы – парадокс! Иудей отдал свою жизнь за идеалы чуждого и враждебного ему народа.
Когда мы с Моше пришли в себя, Аристида уже не было.
Из последних сил мы продержались еще два дня и дождались наших. Греки были вынуждены отступить, и мы вырвались из ловушки. В какие-то минуты, вспоминая ту ночь, думаю об Аристиде. Со смешанными чувствами. Хочется думать, что он уцелел в боях.
Пядь за пядью освобождали мы родную землю. Последняя решающая битва была за Иерусалим. Вечная столица нашего народа и Храм снова в наших руках. Мы были свидетелями освящения Храма. Видели, как зажигали золотую менору. Масло, которого едва хватало на один день, горело все восемь дней! Вопреки всем законам природы! Нет, не прошло время чудес для нашего народа.

...Но что это? Что со мной происходит? Снова слышу шум мотора, вижу посветлевшие лица пассажиров. Я посмотрела в иллюминатор. Был поздний вечер. Самолет шел на посадку в аэропорту Бен-Гуриона. Я услышала, как сидящий рядом со мной ортодокс произнес: «Сними обувь твою с ног твоих, ибо земля, на которую ступишь, – земля святая».
Меня встретила компания моих друзей. Иерусалим поразил меня оживленными улицами и праздничным людским гулом. Из всех окон струился свет зажженных ханукальных менор, и я, еще не отошедшая от пережитого, в каждой из них узнавала сияние величественной меноры Святого Иерусалимского Храма. Тьма отступила. За праздничным ханукальным столом было шумно и весело. Правда, я еще не совсем отошла от пережитого.
– Нехама, – услышала я, – ты где? Кажется, что ты сейчас далеко-далеко...
– Нет-нет, я уже с вами, я вернулась...
И рассказала им все.