КОНТУР

- Можно пригласить вас на танго?

- Да.

- Я люблю вас, Михаэль. Я полюбила вас с первого взгляда, когда ещё не знала, кто вы и где вы, а просто увидела на фотографии, - слышит Орли собственные слова, и ей кажется, что слова звучат только внутри неё, но Михаэль улыбается и отвечает ей наяву:

- Разве это возможно, полюбить человека по фотографии?

- Значит, возможно, раз это произошло. Я буду любить вас всегда, всю жизнь.

- Всю жизнь?! Вы так молоды!

- Это неважно. Я никогда не испытывала ничего подобного тому, что чувствую рядом с вами. Это неземное чувство. Его невозможно передать словами. Я всегда буду заботиться о вас, защищать.

- Защищать? – снисходительно улыбается профессор, сжимая своей сильной ладонью её тонкое запястье с красной ленточкой, - от чего?

- От всех опасностей и невзгод, - убеждённо произносит Орли, - но мы никогда не сможем быть близки.

- Почему?

- Потому что вы муж самой доброй и самой благородной женщины в мире. Вы муж – настоящей королевы.

- Сегодня настоящей королевой торжества стали вы.

- Сегодня я стала вашей королевой и буду ею всегда.

Ей невыносимо хочется прильнуть к его губам, снова окунуться в обжигающую власть его объятия, почувствовать ладони Михаэля на своей обнажённой шее. Жгучая гигантская волна страсти захватывает Орли, лишая последних сил противостояния, но музыка кончается, и внезапная тишина спасает девушку от неминуемого безумия.

Глава вторая

Первые лучи солнца освещают малиновый сок в прозрачном стакане из тонкого стекла. Орли заканчивает вышивать последние штрихи сладкой жидкости. Нити сверкают под её пальцами, растекаются по неуловимой стенке стакана настолько правдоподобно, что девушка чувствует вкус малины на губах. Ничего нет ещё на огромном полотне кроме сочного малинового пятна – сгустка энергии, цвета и желания.

Орли закрывает глаза, и образ Михаэля заполняет пространство полотна своим мощным, импульсивным присутствием. Орли подаёт профессору стакан с малиновым соком. Мужчина пьёт, не отрывая взгляда от её глаз. В комнате тихо, только слышно, как тикают старые бабушкины ходики, и каждая секунда равна вечности. Сейчас Михаэль поставит стакан, обнимет Орли крепко-крепко и вернёт ей всё, что было на небесах и потом в раннем детстве. И всё это закружится в сознании, и она будет целовать его губы, глаза, руки, грудь, всего его… и будет замирать под его ладонями, желая только одного, чтобы мужчина почувствовал хотя бы толику счастья, огромного опьяняющего счастья, которое она испытывает рядом с ним… Ещё несколько глотко… он поставит стакан, и она будет ласкать его до исступления, теряя память и обретая новую, забывая о жизни на земле и вспоминая жизнь на небесах до прихода в этот мир.

Орли улыбается, открывает глаза, удивлённо глядя на нити шёлка. «Неужели, это когда-нибудь произойдёт на самом деле?! И разве не достаточно, что это уже произошло в моём воображении? Разве не достаточно счастья, восторга, полёта, которые я испытала сейчас?»

Девушка идёт по сонным утренним улицам Иерусалима, укутанным февральским туманом, словно огромное облако опустилось ночью на город, да так и не смогло с ним расстаться.

«Я должна поговорить с Михаэлем! Я должна ещё раз попросить его заняться исследованием. Нет, это самообман. Я просто ищу повод снова увидеть его. Просто ищу повод. Так нельзя. Нужно уметь сказать себе правду! Что я хочу от него? Чтобы он стал моим? Да. Но в той же степени я хочу, чтобы Михаэль изобрёл это огромное зеркало, чтобы он поверил в программу «Звёздные войны», поверил Рейгану. А если бы мне сказали выбрать одно из двух? Я бы выбрала зеркало. И пусть без Михаэля моя жизнь потеряет всякий смысл, зато мои друзья в России станут свободными. А я смогу спокойно умереть. Гигантское зеркало, наверное, как то, что было в сказке Андерсена «Снежная королева». Его подняли высоко-высоко в небо и уронили. Оно разлетелось на тысячи осколков…»

Белое облако трансформируется в глазах Орли в огромное зеркало. Оно вбирает в себя отражения кипарисов, пальм, автобусов, домов из белого камня, редких прохожих, кутающихся в шарфы.… Зеркало плавно поднимается над землёй, изгибаясь и вибрируя, словно тонкая фольга, скручивается в лёгкий рулон и исчезает в серой вышине.

«А что если сделать зеркальное покрытие из тончайшей пластины серебра или алюминия или ещё чего-то серебристого и лёгкого?! Пластину можно скрутить в рулон, поднять в космос и там раскрутить! Я должна рассказать профессору об этой идее! Он, конечно, будет смеяться надо мной. Я ничего не понимаю в физике. Моя идея наивна. Пусть! Пусть смеётся! А вдруг это выход?!»

Орли входит в салон, заваривает крепкий кофе. «Сегодня в шесть Мири и Михаэль возвращаются из Америки. Вечером я позвоню Мири и попрошу у неё разрешения поговорить с профессором!»

Неожиданная идея о зеркале и принятое решение окрыляют девушку. «Сегодня вечером я услышу голос Михаэля и, может быть, смогу убедить его встретиться со мной, выслушать мой рассказ!»

Молодая религиозная женщина с четырьмя мальчиками–погодками входит в салон. «Если первый клиент делает покупку – весь день будет удачным - мирины приметы», - улыбается Орли своим мыслям.

Мальчишки, как горох, рассыпаются по салону, листают журналы, бегают между рулонами портьер. Только самый старший, лет семи, останавливается возле полотна с древним Храмом, да так и замирает, высоко подняв голову.

- Шмуэль, тебе нравится эта картина?

Мальчик не реагирует, словно не слышит слова матери. Женщина не обращает внимания, что её вопрос остался без ответа, достаёт из сумки листы бумаги, фломастеры, усаживает остальных мальчиков вокруг журнального столика.

- Хотите выпить что-то горячее?

- Кофе, если можно.

Орли включает чайник, заваривает кофе, неотрывно наблюдая за Шмуэлем. Мальчик по-прежнему смотрит на белые стены Храма, не шелохнётся.

- Мне нужно подобрать портьеры в подарок младшей сестре, - объясняет женщина, - она через две недели выходит замуж.

- В добрый час, - улыбается Орли.

- Спасибо.

- Как вас звать?

- Рут. А тебя?

- Орли.

- Красивое имя.

- Мне дала его мама до моего рождения.

- Нехорошо. Нельзя давать имена до рождения.

- Я знаю, но она умерла при родах. Имя единственное, что мне осталось от мамы. Пойдёмте, выберем портьеры, - предлагает Орли, но Шмуэль неожиданно бросается к матери.

- Мама! Мама! Я всё видел! – кричит ребёнок, и девушка замирает от его глаз, переполненных слезами.

- Что ты видел, сынок? – женщина обхватывает ладонями его голову, словно стараясь передать ребёнку свой покой и равновесие.

- Я видел Первосвященника в его величественном наряде в точности, как нам рассказывал рав Матания! Я видел хошен* на его груди из нитей золотых и нитей голубой шерсти, багряницы, червлёницы и льна, скрученных вместе. В хошен были вставлены камни в золотых оправах. Четыре ряда камней. Рубин, топаз, изумруд – первый ряд. Второй ряд – бирюза, сапфир и бриллиант. Третий ряд – опал, агат, аметист. Четвёртый ряд – хризолит, оникс и яшма. И камни эти соответствовали именам сынов Израиля и двенадцати израильских колен. Первосвященник вошёл в этот Храм и сказал: «Вот хошен мой, выясняющий истину, на сердце моём для напоминания Б-гу постоянно». А когда он приблизился к Святая Святых, загорелись по очереди камни с именами колен Израиля, и я соединял буквы в слова! Это всё было сейчас! Ты веришь мне, мама?!

- Конечно, верю сынок! – Рут прижимает к себе мальчика, гладит по щеке, спокойно смотрит на девушку. Орли хочет сама обнять Шмуэля, заглянуть в его взволнованные глаза, сверкающие от слёз, но она не решается, как не решается задать мальчику вопрос, какие слова сложил он из букв, вспыхнувших на хошене Первосвященника, но Шмуэль поднимает голову и сам поворачивается к Орли.

- Я сложил буквы в слова и прочёл их.

- И что получилось? – шепчет Орли.

- И обретёт славу создавший этот Храм, - произносит мальчик, берёт чашку с кофе, недопитым Рут, садится за журнальный столик между братьями, и как ни в чём не бывало, начинает рисовать что-то на листе младшего.

- Кто вышил эту картину? – спрашивает Рут.

- Я, - отзывается эхом Орли.

Хошен* – часть одежды Первосвященника в еврейском Храме

- Я так и думала. После разрушения второго Храма Всевышний лишил евреев дара пророчества, - убеждённо произносит Рут, - но иногда Он вкладывает в уста людей свои желания.

- Наверное, сложно воспитывать такого необыкновенного мальчика?

- Каждый ребёнок необыкновенен по-своему. Каждый должен быть убеждён в этом. Нельзя хвалить одного больше, чем другого. Нельзя хвастаться детьми. Дети – драгоценный клад, спрятанный под землёй, пока не наступит час его раскрытия – прихода во взрослый мир. Знаешь, это очень трудно, не похвастаться бриллиантами и рубинами, которые хранятся в твоём доме. Растить их, шлифовать, вытачивать, чтобы засверкали всеми гранями, когда настанет их час.

Рут говорит и рассматривает портьеры, быстро выбирает нужную ткань. Орли оформляет покупку. Женщина складывает в сумку фломастеры, листы с рисунками, собирает детей.

- Спасибо. Хорошо у тебя в салоне. Спокойно, чисто, тепло. Ты молодец.

- Это тебе спасибо, Рут, - «и Шмуэлю», хочет добавить Орли, но не решается нарушить принципы воспитания и только, когда вся семья исчезает за дверями салона, не выдерживает, выбегает к Шмуэлю и тут же замирает под строгим взглядом женщины, - приходите ещё, - смущённо произносит Орли.

- Придём. А за душу мамы сделай подаяние.

Девушка возвращается в салон, аккуратно складывает журналы, разбросанные детьми, моет чашки из-под кофе. «Какой необыкновенный мальчик. Как бы я воспитывала его? Что бы делала, если бы у меня был такой сын? Рут, наверное, моя ровесница, а кажется, что взрослее на целую жизнь. Почему? Потому что в моём возрасте у неё уже есть четыре сына, и она постигла сложную науку их воспитания?»

Мысли о Рут и её детях приводят Орли к выводу, что она, в отличие от этой женщины, гораздо в большей степени чувствует себя ребёнком, чем взрослым человеком. Даже когда совершает серьёзные поступки и принимает важные решения, словно ждёт от кого-то помощи, подсказки. От кого-то нереального. Не верит в свои силы, никогда не убеждена ни в чём до конца и постоянно ожидает оценки своих поступков кем-то. Раньше этим кем-то были бабушка, школьная подруга Люси, учитель иврита Семён Абрамович, или Нина Григорьевна - учительница литературы. Обязательно был человек, от которого Орли ожидала поддержки или осуждения. «Лишь один раз в жизни я не пыталась получить оценку своих действий. Более того, категорически не желала её услышать. Первый раз, когда согласилась спрятать в нашей квартире запрещённую книгу «Как вести себя на допросе в КГБ». Пятьдесят брошюр, точнее пятьдесят самодельных тетрадей, отпечатанных на печатной машинке и кустарно переплетённых в коричневый дермантин. Бабушка ничего не подозревала об этом, а потом знания из тетрадок так пригодились на допросах мне, Яшеньке Левину, Павлику и Славе. Оказалось, что гэбэшникам очень сложно нарушать свои собственные законы, о которых они почти забыли…»

Мягкие хлопья снега застилают окно, словно в такт сибирским воспоминаниям Орли.

Снег в Иерусалиме…. Он лежит всего два дня и исчезает, оставляя потоки звенящей воды, сверкающие в лучах горячего солнца и пронзительную ностальгию о сибирской осени, зиме и весне, спрессованных вместе в сорока восьми часах присутствия иерусалимского снега.

Орли поднимается на второй этаж, приоткрывает окно, вдыхает снежный воздух, с наслаждением наблюдает, как снег покрывает верхушки пальм, кипарисов, акаций, купола синагог, мечетей и кресты русской православной церкви. Голубь с голубкой на соседней крыше прижались друг к другу, нахохлились серыми пушистыми шариками. «Как в Омске!» - замирает Орли, переносясь в снежный мир своего детства, чувствует стремительный полёт скользких санок с высокой снежной горы, щёки, горячие от мороза, лёд, звенящий под коньками. Почему-то вдруг вспоминаются обледеневшие варежки на резинках, свисающие из рукавов шубки. Разноцветные варежки, связанные бабушкой в пятом классе…

«И вот наступил второй раз в моей жизни, когда я не желаю слушать мнение близких мне людей. То есть, не пожелала бы, ведь никого из них нет рядом. Я полюбила мужчину. Впервые за тридцать два года своей жизни. Конечно, и раньше были увлечения, даже влюблённости, но они всегда исчезали, растворялись, лопались, как мыльные пузыри в горячей ванне. Потом оставалось чувство сожаления, что эти радужные светящиеся пузырьки исчезли, но жизнь продолжалась и заслоняла новыми событиями пережитое однажды. Наверное такое же чувство увлечённости, даже влюблённости я испытала бы к Итаю, если бы не Цунами, поднявшееся во мне из-за любви к Михаэлю. Вот он этот второй раз в моей жизни, когда меня не интересует ничьё мнение, когда я способна на всё, не задумываясь о последствиях ради того, чтобы быть с любимым… Быть с Михаэлем. Но, что значит, в моей ситуации быть с ним? Многое. Беречь его, заботиться о нём, восхищать, смешить, рассказывать интересные истории или просто молчать, ощущая рядом его присутствие. Его присутствие.… Всё это я хочу, как человек.… А как женщина? Я мечтаю возбуждать Михаэля и вселять покой, готовить его любимые блюда, купать, словно младенца, намыливая душистой пеной спину, ладони, грудь… делать массаж, укладывать феном его непослушные волосы.… Какое счастье, оказывается, приготовил человеку на земле Всевышний! А ведь есть люди, которые даже не подозревают об этом счастье. Как и я до встречи с Михаэлем не знала, не представляла, что такое бывает».

Время летит быстрее снега, и неожиданное появление Лейталь изумляет Орли.

- Разве уже три часа дня?!

- Даже двадцать минут четвёртого. Я опять опоздала. Ты меня прощаешь?

- Мне не за что тебя прощать. Ты же знаешь, я не выношу спешку. Двадцать минут ничего не решают. Как дела в колледже?

- Нормально. Надо вплотную заняться курсовым проектом.

- Сегодня тебе это, несомненно, удастся. Какой иерусалимец отправится в снег покупать портьеры? С утра пришла всего одна покупательница, а к вечеру наверняка вообще никто не придёт. Сиди, занимайся.

- Сегодня Мири возвращается из Америки.

- Ты тоже помнишь.

- Конечно. Я уже по ней соскучилась.

«А я соскучилась по Михаэлю», - думает Орли и вдруг понимает, что и Мири ей очень хочется увидеть, услышать её убеждённый голос, почувствовать мощные аккорды её оптимизма, уверенности в себе и в своих людях.

- Знаешь, иногда мне кажется, что добрая фея смотрит на мир по иному, чем остальные люди, какими-то другими глазами. Ты не замечала?

- Замечала, - отзывается Лейталь, раскладывая на журнальном столике свои книги и конспекты, - это странно, но всё всегда происходит так, как она того желает, при этом Мири вроде бы ничего не делает для этого специально. Просто весь мир, будто сам, желает ей подчиняться.

- Точно! А она никогда ни кем не командует. Всё действительно происходит, словно само собой, по мановению волшебной палочки.

- На то она и волшебница, - смеётся Лейталь

- Интересно, с этим рождаются или можно постепенно научиться?

- Думаю и то, и другое.

- По-моему, секрет Мири в том, что для неё никогда нет никаких границ. Если она желает чего-то, не способна остановиться и сказать себе, как любой нормальный человек: это невозможно.

- Я уверена, для Мири вообще не существует фразы: это невозможно. Кстати, в котором часу добрая фея приземлится в аэропорту?

- В тот же час, что и ведьма, - делает Лейталь страшные глаза и тут же хохочет.

- Сара тоже была с Михаэлем и Мири в Вирджинии? – ужасается Орли.

- Да. На бармицве Иланиного сына. А почему тебя это так напугало?

- Нет, просто… она собиралась купить у меня картину для своей американской подруги, - на ходу сочиняет Орли, - и вот побывала в Америке и не купила.

- Может, для другой подруги, - усмехается Лейталь, наливая чай и разворачивая сэндвичи.

- Ешь. Это Итай нам приготовил утром. Тебе с маслом и персиковым джемом, как ты любишь.

- Спасибо. Передай Итаю от меня большое спасибо.

- Сама передашь. Он сейчас приедет.

Орли так озадачена сообщением Лейталь о поездке Сары к загадочной Илане в Ньюпорт-Ньюс вместе с Мири и Михаэлем, что совершенно не замечает последнюю фразу Лейталь.

- Ты не рада?

- Чему?

- Что Итай сейчас приедет за тобой.

- Не знаю. Он слишком много делает для меня.

- Глупая! Он влюблён по уши. Посмотри, какой снег, автобусы с двух часов не ходят! Как бы ты сейчас до дому добиралась?!

- Да, что мне, сибирячке, ваш снег. Это вы – иерусалимцы воспринимаете каждый малюсенький сугроб как стихийное бедствие, - раздражённо произносит Орли, но мгновенно сталкивается с удивлённым взглядом Лейталь и тут же теряется.

Девушки замолкают. Лейталь ест сэндвич и сосредоточенно читает текст конспекта. Орли наблюдает, как смешно она облизывает свои розовые пальчики, ищет путь расспросить о Саре и не находит.

- Очень вкусный хлеб, - наконец произносит Орли.

- Итай сам его испёк вчера вечером.

- Сам? Он не говорил мне, что умеет печь хлеб.

- Итай умеет всё, - гордо отвечает Лейталь, - кстати, в занятиях любовью он тоже большой мастер, - заговорщицки подмигивает девчонка.

- Откуда такие интимные подробности о брате?

- Тами рассказывала.

- Тами?

- Его подружка до тебя.

- Почему же они расстались?

- Тами хотела выйти замуж.

- Понятно. Откуда ты знаешь, что Сара летала в Америку с Мири и Михаэлем? – не выдерживает Орли.

- У нас в Вирджинии дядя – мамин брат. Он уже давно просил прислать ему его именной, старинный молитвенник. Вот мы и ждали оказии, чтобы послать с человеком, а не по почте. Вспомнили, конечно, в самый последний момент. Итай хотел поехать в аэропорт, но Мири сказала, что Сара в Иерусалиме у мамы и можно передать молитвенник ей. Мой дядя разведённый. Мири, наверняка хотела, чтобы Сара и дядя понравились друг другу.

- Почему ты так решила?

- Она много расспрашивала о нём. Было бы хорошо.

- Что хорошо?

- Если бы Сара и дядя Хаим поженились.

- Почему?

- Тогда злая ведьма уехала бы к нему в Вирджинию и перестала трепать нервы нашей доброй фее.

- Думаешь, она действительно отравляет ей жизнь?

- Похоже на то. Сара ведь сестра, да ещё двойняшка. Никуда от неё не денешься.