КОНТУР

Должен откровенно признаться, что из всех автобусных маршрутов Баку больше всего я симпатизировал маршруту № 39. Я открыл его совсем неожиданно. Это было замечательное открытие на рубеже 60-х годов прошлого столетия.

Уникальность маршрута состояла в том, что с недавних пор (с 1 сентября) он стал связывать меня с двумя необходимыми мне конечными пунктами: моим домом на улице Мухтадыра и площадью у Сабунчинского вокзала. А если точнее – зданием института АЗНЕФТЕХИМ, куда я удачно втиснулся вопреки своему генетическому призванию.

Однако призрак возвращения из учебного отпуска, специально предоставленного для поступления в вуз, в армейские казармы, притупил мое неприятие точных наук. И я, щеголяя на экзаменах мундиром сержанта артиллерии, таки пробился на энергетический факультет этого элитного в Азербайджане учебного заведения.

Обычное осеннее утро начиналось со встречи с отдохнувшим за ночь неутомимым итальянским подростком Робертино, заразившим жителей Баку энергичным хитом «Джамайка». Хотелось бежать, прыгать и кричать вместе с певцом: «Джамайка, Джамайка, Джама-а-а-йка!»

Тем не менее, я торопился, чтобы вовремя успеть на автобус, следующий по расписанию, и каждый раз, вскочив в него в последнюю минуту, я уповал на свое везение.

Не требует доказательства, что утреннее позитивное настроение может продержаться у первокурсника вплоть до первого вызова для чтения приготовленного конспекта по истмату (историческому материализму). Впрочем, не буду читателям портить настроение подобными темами. Хочу подчеркнуть, что мужчин утро настраивает на решительные действия нерешенных вчерашних проблем, которые, однако, к полудню переходят в разряд будущих проблем.

Другое дело – женская половина, которая по утрам обычно раскладывает по полочкам приснившийся сон, как всегда так неудачно (на самом главном моменте) прерванный назойливым будильником. (А ведь еще б немного, и... Муслим бы сделал героине сна весьма заманчивое предложение!) Уже позже многообещающий сон проходит процесс оживленного обсуждения с ближайшими коллегами, которым, кстати, тоже есть чем поделиться.

Старенький заслуженный автобус бесстрастно принимал безмерное количество пассажиров. (Для сведения молодых жителей информирую, что метро в городе еще не функционировало.)

«Ее» лицо я узнал бы, даже если бы оно было за броней танка, – оно в ожидании было обращено в сторону моего появления из тупика улицы. Я с удовлетворением заметил, что когда она увидела меня, ее фас мгновенно сменился безразличным профилем: «Определенно ждала!»
«Так-так», – оживился я, и уже в автобусе энергично заработал локтями, пробиваясь к ее сидению.

Не мне рассказывать вам, дорогой горожанин, каков это «сизов» труд – добраться до желаемого места. Мне кажется, что этот вид спорта давно уже пора ввести в ранг олимпийского. Его особенность состоит в том, что, сколько бы вы ни предпринимали усилий, вы все равно топчитесь на месте, подвергаясь встречным потокам таких же неудачных «сизовтян». Казалось бы – вот спасительная щель, «ныряй – и ты у цели», но в этот момент возникает внушительная матрона, которая одним поворотом корпуса сводит на нет все мои усилия приблизиться к моей юной соседке. Я уже вижу разноцветье ее кофточки, обоняю тонкий запах ее духов, но, увы, как же далека еще моя «звезда».

Не знаю, что такое «сизов труд», знаю только «сизифов труд». Может, это неологизм автора, лучше у него уточнить. Даже если в первый раз можно заменить на «сизифов», то как тогда заменить «сизовтян», не могу придумать, может, «сизифов»?

И тут происходит нечто невероятное. На виду у изумленных пассажиров девушка встает с комфортабельного сидячего места (!) и уступает его (представьте себе!) этому «бронепоезду». Едва тетя, приняв вежливость как должное, устроилась на «запасном пути», как в автобусе стало светлее и подуло наконец-то пробившимся ветерком. Люди сразу как-то посветлели и даже, не побоюсь этого слова, подобрели.

А главное – мы оказались рядом! При воспоминании об этом моменте меня всегда охватывает чувство эйфории близкого присутствия необыкновенного небесного существа. (Надо отметить, что вся наша жизнь соткана из отдельных подобных лоскутов незабываемых мгновений.) Я предполагаю (хочу надеяться), что данный неординарный поступок был подсказан девушке, чтобы хоть как-то проявить внимание к своему новому знакомому.

Однако автобус тронулся, что проявилось в активном резком падении пассажиров сначала назад, а затем – вперед. Эта амплитуда принесла мне счастье попасть «под каблук» моей соседки, то есть она нечаянно наступила острым каблуком на мою ногу. Я готов был терпеть боль так долго, сколько это будет доставлять ей удовольствие. (Разумеется, так я думал только первые 5 минут.) Но уже в следующее мгновение автобус попал в одну из многочисленных выбоин, упорно не замечаемых городскими властями.

Эффект был положительный: нас встряхнуло, и девушка непроизвольно (мне показалось – нехотя) сняла ногу с моей изрядно травмированной ступни. Вот тут-то я и понял, что такое счастье, радость и благополучие одновременно.

Поэтому первое, что я сделал, – я поздоровался:
– Доброе утро... Нателла! – наконец-то вспомнил я имя соседки.

– И вам доброе... кажется, Марк? – не растерялась Нателла.
Здесь я должен проинформировать читателя, что несколько дней назад я и Нателла уже успели познакомиться. Как можно было сомневаться, что на кругу Сабунчинского вокзала я не последую за приглянувшейся мне девушкой, вплоть до констатации удивительного факта, что и она вошла в здание моего института? А дальше, при «нечаянной» встрече в студенческом кафетерии, выяснилось, что она учится на третьем курсе геологоразведочного факультета.

Последнее меня чрезвычайно обрадовало, ибо подтверждало, что Нателла, как и я, без удовольствия поступила в институт. Поскольку ни для кого не было тайной, что на этот факультет поступали не прошедшие по конкурсу на более престижные специальности.

Сегодня встреча в автобусе произошла совершенно неожиданно, и мы несколько растерялись от первого такого близкого соседства. Предыдущие утренние встречи в основном проходили на расстоянии, в зависимости от плотности пассажиров. Увидев друг друга издалека, мы отчаянно жестикулировали руками, обменивались красноречивыми взглядами и пожиманием плечами. Мы настолько увлеклись нововведением, что оно превратилось в своего рода веселую утреннюю разминку. На глазах у раздраженных пассажиров мы обменивались знаками, вызывающими у нас неожиданные для присутствующих улыбки и даже смех.

Постепенно, вероятно, мы привыкли друг к другу, поэтому, не встретив в очередной раз маршрутного партнера, мне становилось грустно. Я уже шел в институт каким-то раздраженным и разочарованным.

Сейчас в автобусе мы стояли, прижатые друг к другу, и я боялся каким-либо нечаянно произнесенным словом разрушить эйфорию идиллии. Мне хотелось бесконечного ее продолжения, и я в душе молил шофера не спешить с прибытием. Но у него был график, и он спешил уложиться в него, возможно, даже мне назло. И все же это было прекрасно: мы молча наслаждались, когда очередная встряска на ухабине толкала нас друг к другу, а затем, как бы смущенно, делали легальные усилия оттолкнуться. Но следующий поворот с новой силой инерции снова сближал нас, и мы, уставшие от противоборства, с наслаждением поддались стихии законов физики.

Разговаривать было затруднительно, и мы впервые с удовольствием помалкивали (когда еще подвернется такая удача!). Я почувствовал, как бешеный поток моей крови перекликается с бурным течением в ее артериях, и теперь вот-вот должно было произойти нечто невообразимое...

Но вдруг неожиданным образом наши автобусные эмоции прерываются все той же необъятной гражданкой, которой, видите ли, пришло время выходить. Эта проклятая процедура заняла так много времени, что по ее окончании окружающие пассажиры были настолько измотаны и озлоблены, что стало ясно – идиллии пришел конец. К тому же, мы уже приехали, и мои улегшиеся эмоции постепенно переключились на сдачу курсового проекта. Одновременно надо было еще успеть сдать в гардероб верхнюю одежду, поскольку ректор Ибрагимов беспощадно расправлялся с двумя пороками студентов: курением и ношением пальто в коридорах. Поэтому остаток пути я преодолел короткими перебежками.
В те времена наличие дома телефонов было роскошью крупных чиновников, к коим мы отнюдь не принадлежали, и наши встречи зависели от фортуны. А она, как известно, не всегда благоволит влюбленным, а как раз наоборот. Однако я понимал, что вместо утренних перемигиваний с моей стороны необходимы более энергичные действия. До сих пор я их откладывал до ближайшего получения стипендии. Но каждый раз, ввиду недавнего возвращения из армии, приходилось тратиться на какие-то неотложные атрибуты одежды (просить деньги у мамы было совестно).

К тому же, учеба давалась с трудом – мне приходилось восполнять забытые школьные знания долгими вечерними занятиями в читальнях. Они затягивались еще и потому, что, уткнувшись в учебник, я часто отвлекался, заново перебирая утреннюю встречу с Нателлой. И тогда теплая нежная волна подкатывала к моему сердцу. Я незаметно для себя продолжал прерванную с ней беседу, забывая о времени и цели прихода, до поры, когда в читальне тушили свет, напоминая о ее закрытии. Поэтому, как решительный влюбленный, с вечера я давал себе слово, что завтра обязательно назначу ей свидание.

Однажды мне повезло: я встретил Нателлу на нашем маршруте, возвращаясь из института. Я уговорил ее посидеть в уютном садике Ахундова. Оказалась, что Нателла грузинка, и по настоянию родителей она по окончании института собиралась переехать в Тбилиси. Это придало нашему знакомству романтический привкус. Необходимо было срочно ускорить наше сближение.
К счастью, в ближайшую субботу в институте намечался вечер, посвященный Дню независимости Кении. В тот год удача удивительно сопутствовала студентам – он совпал с освобождением многих африканских стран от колониализма. Следовательно, намечалась серия вечеров солидарности, что, несомненно, вызывало позитивную реакцию наших студентов в борьбе африканских стран за свою свободу. Разумеется, студенты других институтов города здорово завидовали нашему благополучию в проявлении интернационализма.

Подкараулив утром на маршруте Нателлу, я, к большой ее радости, вручил пригласительный билет, которой мне достался благодаря знакомству с комсоргом факультета. Она попросила еще один, для подружки. Встречу мы назначили в физкультурном зале, ибо танцевальные площадки находились в нескольких местах.

Суббота приближалась черепашьим шагом. Я старался сэкономить побольше денег, перестав посещать институтский кафетерий. Утренние встречи с Нателлой, казалось, подводили итог нашему мимолетному знакомству, намекая на длительную дружбу.

Толпы желающих «побеситься» на вечере в АзИИ, перекрыли трамвайную линию на улице Ленина. Пробившись, я нетерпеливо бросился на поиски Нателлы. Долгое ожидание рисовало моему романтическому воображению медленное танго, уводящее нас в далекий мир наших новых ощущений. Зал был забит беспорядочно сдвинутыми скамейками, между которыми хаотично топтались прилипшие друг к другу пары. Найти в этом полумраке конкретную девушку было весьма проблематично. Я рассчитал, что искать «свою Нателлу» нужно среди стоящих у стен. Это облегчало поиск. Однако, не найдя ее там, я стал присматриваться к танцующим. От напряжения в глазах они слились в один крутящийся водоворот, но я усердно продолжал выискивать ту, ради которой пришел на этот никчемный вечер.

«Боже! Как много похожих на нее, но это все же не она! Она совсем другая! Но почему ее не видно? Дай знать, что ты здесь, Нателла! Что ты ждешь?»

Меня затолкали в воронку фокстрота и постепенно стремились затоптать. Я еле успевал уворачиваться от толчков и шиканья.

«Наконец! Вот же она! Как не мог я увидеть ее белое, такое родное лицо с черными, щедро раскинутыми по плечам волосами? Как же я не мог встретить ее живые, искрящиеся смехом глаза?..»

Да... именно их я и не мог встретить, ибо они были... закрыты... в сладостной истоме танца... и голова ее (о боже!)... покоилась на плече высокого горбоносого грузина.

...На следующее утро, не заметив, что Робертино Лоретти уже в третий раз пытается привлечь мое внимание всепрощающей арией «Аве Мария», я, аккуратно обойдя стоянку маршрута № 39, целеустремленно шел в сторону Баксовета, чтобы на троллейбусе добраться до института.

С тех пор абстрактная философия и по сей день занимает мои мысли: «Чего больше в женщинах – коварства или легкомыслия?!»