КОНТУР

Бено Фитингоф. Отец моей жены Аэлиты. Рижанин, еврей и настоящий капиталист. Уже до войны заведовал финансовым отделом частного текстильного бизнеса. Взращенный в той довоенной Риге, где быть бизнесменом было обычное и нормальное дело. Как-то странно слово «бизнесмен» звучит для людей, родившихся в стране всенародного счастья – CCCP. Какую мебель желаете?! Конечно, это слово даже сейчас у многих из них вызывает автоматическую ассоциацию со словом «спекулянт». Купил – продал – заработал. Конечно, «нечестно»! Нас же с детства приучали в школе, на комсомольском собрании, на общей лестничной площадке, в очереди за хлебом или в заводском доме культуры, не говоря о партийном собрании, что заработок или достаток – это кровный грех.

Но вот у Бено в семье, или в моей рижской квартире, этого даже и не понимали, так как с детства мы знали, что стул лучше табуретки! Удобнее сидеть, красивее и как-то… приличнее. Это совершенно не значит, что табуретка «плохая» или на нее «не садись». Но в нормальном мире люди ведь стремятся к стульям и креслам! Сегодня у меня табуретка, а завтра – хочу заработать на хороший стул! Так? Глупая мелкая деталь?
Не согласен! Люди, как все в нашей жизни, стремятся не к уравниловке, а к достижению, улучшению, к следующей ступени. От картошки – к мясу… с картошкой. От велосипеда к мотоциклу или машине. И вот Бено Фитингоф, приехав сюда, в Америку, после того как он был ведущим директором огромного текстильного предприятия в Риге (оставаясь беспартийным), в 1971 году начал все сначала. Учить английский, хотя знал идиш, немецкий, латышский и русский в совершенстве. Потом в долг купил малюсенький магазин по продаже мелочей. На одолженные деньги! Потом следующий шаг, мебельный магазин. Все своим «горбом». Всегда вперед, к лучшему! Табуреток на кухне он точно не хотел, уравниловки тоже. Всегда говорил мне: «Я в Америке в своем мире. Где уважают бизнес и труд! Как в довоенной Риге».
Какова разница в мышлении родившихся до войны или после войны в Латвии, Эстонии или Литве с одногодками, которые родились в СССР?
Каким образом выкорчевали, выжгли и стерли в сознании миллионов советских людей понятия гордости за финансовое благополучие? Зная ответ, все-таки никак не могу понять. Человек сам по себе, вне зависимости от строя, условий или национальности, ведь понимает, что не быть голодным – хорошо, иметь две пары брюк, собственного оленя – также хорошо. Как и несколько флаконов духов и парочку кофточек.
Любое имущество, даже заработанное честным трудом, но больше, чем у других, вызывало в типичном советском городе слова: «Тоже мне, богачи нашлись!» Обычно добавляли к этому: «Мы знаем, откуда у них лишние деньги!» Ну, и с весомой добавкой: «Придет время, они пожалеют…»

«Мы знаем»… Ни черта они не знали, кроме зависти, скрываемой под люмпенским – «С милым и в шалаше рай» или «В коммуналке даже как-то веселее!» Знали лишь ярую ненависть к «имущим», ненависть к другому, к чистому, непьяному и непонятному. Ненависть, прикрывающая зависть, громкая или тихая, была всегда, с момента «всей власти советам!» Хозяйкой этой ненависти, ее «ведущей силой» был… страх. Страх кнутом гулял по просторам «страны единой», как всевышняя сила. Он был властитель всех и всего. А кто «не боялся», тех быстро приводили «к общему знаменателю».
Словечки все эти «дежурные» придумал не я. Сатана там правил бал! В нашем «красном уголке» был не один спиcок этих, с хвостами, – лениных, сталиных, урицких, свердловых, лацисов и прочих сатрапов – от земли до луны можно протянуть. И память о них кровавая, оставшаяся на века. Bот тысячи этих изуверов с кнутами из страха, всеми злодейскими способами запугали тех, кто знал другое, человеческое, «до-страховое», нормальное, и выковали нового человека – «советикуса».
Многие помнят совершенно логически несовместимую, даже идиотскую формулу революционного поэта – «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!» И эта фраза точно сформулировала желание уничтожить всех, кто был другим или лучше, богаче, образованнее, очкастее, головастее…
Что плохого в наличии ананасов – хоть не всегда, но изредка, на столе со скатертью? Конечно, его в подворотне не разделишь на троих, в голову не бьет, и им водку закусить несподручно. Так убьем этих ананасников! Под корень, туды их в качель! Это из-за них мы пропили сапоги с портянками!
А может, и так, по словам неизвестного автора, справедливое предупреждение:
«Спрячь ананасы, и рябчиков тоже.
Придет пролетарий – набьет тебе рожу».
А вот это было бы лучше:
«Буржуй! Нажирайся рябчиков всласть!
Заешь ананасом – твоя теперь власть!»

А рябчик этот… Я не совсем понимаю, что это за птица такая! Полугусенок? Особая курочка или нежная уточка? Думаю, все это, конечно, небольшое, и если хорошо приготовлено (имею в виду со специями – перчик цветной, паприка, укроп, сельдерей), обязательно аппетитно и вкусно! Так это только для буржуя? Вроде в царской России эти все перечисленные живности любой мастеровой, жандарм или подпольщик мог купить на базаре, и недорого. Разница с буржуем – наверное, пролетарии готовили эту пищу по-простому, с солью, возможно, с чесноком, и обязательно с картошкой! Наверняка без скатерти. Вместо буржуйского вина – водка. И я совершенно не вижу разницы, кто как готовил, главное, что мог купить и есть! Даже проклятый заморский ананас человек мог позволить себе, ежели желание было. Все было доступно всем, включая слесарей, сапожников, матросов и извозчиков.
Так что же плохого? Почему пришел «день твой последний, буржуй» (он же врач, инженер, офицер, учитель, профессор, госслужащий и прочие не-люмпены)?
Темна душа губителей. Памяти – никакой. Вот из книги прекрасного писателя Игоря Войтенко я почерпнул, что жизнь обыкновенных матросов на императорской яхте царя «Штандарт» была ну почти буржуйской. В еде, оплате и отношении к ним офицеров. И? В одну секунду, с лозунгом «Вся власть Советам!» расстреляли эти «хорошие и благодарные» матросы своих любимых офицеров-буржуев. Даже носы отрезали некоторым в разгар народного гнева! Наверное, за тот же проклятый ананас? За несчастного рябчика в меню кают-компании?
А полусумасшедший, написавший эти вирши, мог откушать описанных им рябчиков с дольками ананасов лишь в царские времена. Может, до самоубийства его и довело полное отсутствие ананасов-рябчиков, ну и женщина «тяжелого поведения», по фамилии Брик. Певец революции от голода скушал пулю! Наконец-то сыт!
Я думаю, что в 60–70-е годы уже никто почти и не верил в СССР, в рассказы родителей или старичков, дедушек-бабушек о том, что «было иначе, было… хорошо… когда-то». Ведь молодое поколение знало о царском режиме по советским учебникам, где слова буржуй, кулак, интеллигент и даже аптекарь, были эпи томом негативного, а вот эпи томом позитивного были святые имена Павлик Морозов, Ленин, Cталин, ну и те, кого я выше перечислил в списке, тянущемся до луны…

Война, трудности и обещание догнать-перегнать проклятых империалистов явились достаточными поводами для масс не задумываться о такой ерунде, как «пройдемте, гражданин», Гулаге и прочих ежедневных казусах той жизни. Ну и привыкли за все годы к полупустым прилавкам и низкому уровню жизни. Зато медицина и образование были бесплатные! Никто не знал, что это есть почти во всех странах, лишь зарплаты «чуток» получше, ну и выбор лекарств «чуток» побольше. Те, кто еще помнил старое несоветское время, прекрасно знали «погоду» вокруг, закалены уже были всеми ужасами «строительства светлого будущего». Вера в Бога была также под каблуком, и все-таки не исчезла! У нас в Риге местное население было наполовину разбавлено людьми из СССР. Кого интересует, статистика есть в интернете. Победили фашистов, освободили Латвию, все понятно, я не пишу здесь о политике. Пишу о человеческой натуре, взращенной на табуретке и думающей, что две – это уже коммунизм. На латышском хоть пару слов сказать? Вы что, зачем на языке «фашистов» балакать?
А тут – квартира, меблированная, со всякими кранами, посудой, плитой, горячей водой, ванной, одеждой, стульями и даже два мягких кресла! Коммунизм! Спасибо Ленину, да здравствует Сталин! Не видели такого, не понимали, но люди есть люди – знакомились с соседями, работали, одaлживали соль, брали взаймы спички, выпивали, орали, растили детей, в общем – жили.

Имея все вот так и сразу, знали, что это все теперь наше, но мы-то – не буржуи. Вот те, от кого это нам досталось – были «плохие люди». Всех под одну гребенку, и самое простое – сказать «Фашисты! Так им и надо, что с детьми отправили в места отдаленные». А евреи? В концлагере под Ригой погибли? Это была их квартира? Ну, с евреями тут вообще дело темное, кто на самом деле знает, как там было…
Я не выдумываю!!! Пишу лишь то, что достоверно слышал в Риге, на той же лестничной площадке, в разговорах соседей и из рассказов моих родителей! Я эти разговоры слышал от этих поистине темных людей, с промытыми властью мозгами, я ведь дружил с детьми этих людей. Рос с ребятами, которые позже «прозревали» от общения с людьми, знающими другой мир, иные ценности и имеющими опыт жизни в досоветском мире. Или написать – в капиталистическом обществе? Страшно такое писать… арестуют!

А мир тот, где жили мои родители, был ведь совсем недавно; 30-е годы были прямо еще «за углом». И воспоминания свежи. И бывшая частная, фамильная, заработанная своим трудом собственность, была вот тут, на такой-то улице и в таком-то доме. В местах, где росла семья, строились планы, которые были разрушены гитлеровцами и добиты национализациями и прочими «разверстками» уже советского строя. Проще простого: до войны промтоварный магазин братьев Берзинь, а сегодня Латпромторг; разница лишь в товарах. Cами отгадайте, где было изобилие товаров? Hа отполированном прилавке в магазине братьев Берзинь или на исцарапанном похабщиной том же прилавке в Латпромторге?
Я не вдруг это пишу. Я всегда помню и буду помнить. И советские «дела» и веселое, беспечное детство, любимых родителей и друзей. Возможно, генетика свободного человека воспринимается с молоком матери и, возможно, создается из немногословных рассказов отца?
Прожив уже большую часть жизни в Америке, почему я не забыл этого чувства несправедливости в те далекие годы? В памяти свежи все эти «буржуй», «да они все такие», «им всего мало» и прочие фразы из словаря люмпенов. Причем вопиющая была несправедливость в этих «народных выражениях чувств», во взглядах на имеющих «стулья», как на… недобитых, никчемных, ненужных… И это стадное чувство ненависти к инакомыслящей, более обеспеченной интеллигенции – в общем, к «другим», присуще многим людям как раз в бывшем Советском Союзе. Причины, на мой взгляд, я разъяснил. Верю все-таки в будущее: должно же появиться, и, уверен, появилось уже новое поколение, с другими взглядами. Ну, наконец-то!
Почему я помню с гордостью моменты или, может, «моментики», когда я не поддавался этим животным, ненавидящим… другое и других?
…Помню, соседка по дому переводила двух моих ровесников на другую сторону улицы, чтобы не видеть меня, юного «другого», не их поля ягоду! Члены этой семьи были в партии, закаленные в борьбе с «ненародными элементами». Военные из Владивостока приехали на выданную им квартиру, хозяева которой, как говорил мой папа, сменили место жительства на «места, где вечный холод». В их «здрасте» всегда звучало презрение к осколкам «из бывших», к местному населению «буржуев» и даже их детям. Какой латышский язык? Им даже на русском не сказать было «добрый день», а на латышском? Шутите?

Мне лет тринадцать, иду вверх по лестнице, к нам на пятый этаж. Волосы с пробором, свитерок с оленями и узенькие дудочки, модно сшитые моей мамой. Моя «партбилетная» матрона-соседка идет с двумя детьми вниз по лестнице. Увидела меня, прижала детей к стенке рукой, чтобы с буржуйским отпрыском не соприкоснуться! И взгляд… потом о таких взглядах я читал в книгах про ЧеКа… Или она боялась заразиться несоветским духом? Ну, я и сказал, закашляв: «У меня туберкулез, вы все заражены! Так что одежды красивой не поносите!» Помню, как сейчас! Конечно, глупость сказал полную, но зато сразу и твердо.
Так она пришла к моей маме жаловаться на мою некультурность. Мама через пару дней мне сказала, погладив по голове: «Молодец, что дал этой язве “на орехи”. Но, сынок, про болезни никогда даже не шути!» Поцеловала меня и тихо сплюнула три раза!
А вот под Москвой, в санатории (кстати, самый любимый рассказ из моей книги «Что-то замерло…») со мной вот это приключилось.

Массовик-затейник, молодой, и я уверен, «идейный» раскудрявый комсомолец, меня назвал даже не буржуем, а в общем числе – «буржуи понаехали». И все за то, что одет я был по-нашему, по-рижски, стильно и для мест подмосковных необычно. И девочки хотели со мной танцевать. Я ему ответил: «Но кто-то же должен быть по-буржуйски одетым. Мой папа зарплату не пропивает». Я, конечно, опять некрасиво ответил. Но откуда в нем, молодом парне, было это презрение, граничащее с ненавистью? Конечно, из дома, конечно, родители, ну и преподаватели, вероятно, еще в школе все расписали для него, вылепили, зацементировали! Он мне чуть по физиономии не влепил, но, видимо, почувствовал, что этот необычный мальчишка раскален, и в ответ может вернуться с кирпичом!

Ненавижу штампы, получаемые многими из нас от этих, я думаю, все-таки завистников. Или просто дураков? Власть народная приучила этих людей относиться к словам «интеллигент» или, боже упаси, «аристократ», как к чему-то плохому, преступному. Как к нерасстрелянному, затихшему, ненужному, пропущенному, незамеченному «праведной рукой народа». Из-за вот этих «не наших» народу живется плохо! Пьяница, дебил, хамло – это как раз было хорошо! Народное, понятное и свое!
Сразу оговорюсь: не все были такими, как они или как мы. Но вам виднее – кто лучше и как лучше.

Забыть не могу и не хочу. Надо помнить не только хорошее. Забыв плохое, как узнать разницу между добром и злом?
На это ответил еще Пушкин (задолго до Фиделя):
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.

Так вам табуреточку или стульчик?