КОНТУР

Укажи мне, Господи, путь истины,
по которому идти мне.
Из псалмов царя Давида

Электричка медленно набирает ход. Откидываюсь на спинку сидения и закрываю глаза – люблю слушать мягкий ритмичный стук колес. Возвращаюсь в большой город – филармония на 800 (!) мест, где завтра состоится мой ранее отмененный сольный фортепианный концерт. Чайковский! Мой любимый Чайковский! И еще Григ! Все билеты проданы. Мой директор в восторге. Приятно и мне.
Электричка уже несется на всех парах, и я вспоминаю день, когда, ничего не подозревая, ехала я в этом же вагоне на свой концерт. Сидела на этом же месте и любовалась солнечными полянами и рощами. Все было для меня предсказуемо, но вдруг… почувствовала легкое беспокойство. С чего бы это? Подустала, наверное. Как говорится, возраст наступает на пятки.

Хотела даже уступить этот концерт молодой, по-своему одаренной, пианистке – она активно строит свою карьеру, и я ей сочувствую. Но мой директор сказал: «Она еще все успеет. Сегодня публика хочет тебя. Одно имя твое – Анна Тверская!  – волнует истинных меломанов. Усвой, наконец: творческого возраста не существует». «Успокаивает», – подумала я, но… возражать не стала. В самом деле, а что если директор прав? От одной этой мысли усталость улетучилась. Беспокойство тоже. Даже поозорничать захотелось. Какой там, к черту, возраст! Да, я концертирующая пианистка с именем. И что? Мы такие же люди, как все. Хочется иногда забыть о своих регалиях. Прочь беспокойство! Вот возьму и спрыгну на ближайшей остановке – там, я слышала, живописный городишко. Пройдусь, отдохну душой. Электричка здесь часто ходит, приеду вовремя. Самое интересное – думая так, не была до конца уверена, что сойду. Но сошла!

Стояла я на перроне и недоумевала – раньше такие экспромты у меня не случались. Не могла отделаться от чувства, что нечто странное со мной происходит. Да, не забыть бы позвонить своему директору, сказать, что задерживаюсь.
И снова – надо ли было поддаться минутному искушению, когда перед концертом и без этого немало хлопот? Вот уж загадка. Да ладно! Раз случилось, не стала себя напрягать и отправилась бродить по узким запутанным улочкам. В небольших лавках покупала затейливые сувенирчики – изделия местных умельцев. Будет что дарить, когда заявлюсь к  кому-нибудь в гости. В одной лавчонке случайно заметила искусно сделанный маленький компас со светящейся стрелкой. Мужу бы понравился – он любит поохотиться. Но решила – не куплю! Походила еще немного и… невесть откуда всплыли в памяти строчки из давно забытой детской английской песенки: «Маленький компас – он не даст мне сбиться с  пути. Маленький компас – он подскажет, куда мне идти», и не заметила, как вернулась к той самой лавчонке. Купила-таки эту игрушку. Лично для себя. Поигралась с ней, увидела – работает! Компас-то настоящий! Стало быть, не совсем игрушка.
На перрон вернулась вовремя. Было много людей.

И опять тревожное чувство – что-то еще должно произойти. Но что? Погулять – погуляла. Сувениры купила. Надо быстренько проникнуть в вагон и занять место у окна, а я все стою. Неужели мне только кажется, что кто-то зовет меня? Я оглянулась. На меня смотрел мужчина. Примерно моего возраста. Ладно скроенный. Стоит – будто прирос к месту. Мы встретились глазами. Раздался гудок, я с трудом отвела взгляд и вскочила на площадку вагона. Мигом повернулась, заметила отчаяние в его лице. Я поняла! Он дико не хочет, чтобы я уезжала. Не хочет! В последнюю секунду, не помня себя, успела крикнуть:
— Я вернусь! Я обязательно вернусь!
Двери закрылись, электричка тронулась, и я стала себя ругать. С какой такой радости я обещала вернуться человеку, которого никогда в жизни не видела? Нелепость! Никогда раньше такого со мной не случалось. И под мягкий ритмичный стук вагонных колес в голове вдруг застучало: «Это-твой-че-ло-век, это-твой че-ло-век». Мура какая-то! Вообще-то, мужик с виду очень даже ничего. В молодости мы таких называли «мужчинистыми». Такие нравятся. Но с чего вдруг он стал моим? Дурь какая-то! Не явился же он на перрон специально, чтобы увидеть меня. Скорее всего, встречал кого-то или провожал. Ладно думать об этом.
Показались, наконец, огни вокзала, моей конечной остановки. На перроне меня с постными лицами встречают директор филармонии и мой продюсер. После скупых приветствий вопрос:
— Интернет читала? Радио слушала?
— Нет. Хотела отдохнуть от всякой политики.
— Здесь нечто похуже.
И услышала я ужасную новость – пандемия, карантин – и  вместо традиционного букета моих любимых астр мне протянули пакет – маски, перчатки. Концерт отменили. Директор, однако, все еще надеялся.
— Филармония забронировала для тебя гостиницу на какое-то время. Для такого мастера, как ты, можем себе позволить. К тому же разъезжать сейчас не рекомендуется.
Заразиться – раз плюнуть. Поживешь у нас. Будем надеяться, что полегчает с этой бедой и концерт все-таки состоится.
Меня везут в гостиницу, и из окон машины вижу, как с рекламных стендов бережно снимают афиши с моим портретом на фоне роскошного рояля. Мир в одночасье как бы окутался тьмой. Ужаснула мысль: дети, муж? Спешно набираю номера. Слава Богу, они в порядке. Но я неспокойна – как он, тот, что остался на перроне? И опять во мне застучало: «это – твой че-ло-век – это твой че-ло-век». Надо же!

Привезли. Сижу в номере, и совсем не тянет распаковывать вещи. Думаю – как долго продлится мой плен? Ладно, подремлю пока. Куда там! Закрываю глаза и вижу – стоит передо мной тот, кому почему-то обещала вернуться. Интересно, как я выглядела в те минуты? Осторожно глянула в зеркало. На меня недвижно смотрит лицо, мое – не мое… Подумалось: а что, если на том перроне случилось то, что должно было случиться? А может, и нет. Может, он уже все забыл. Забуду ли я?
Нет, со мной явно что-то не то происходит…
Зазвонил телефон. Муж.
— Слушаю. Пора нам сойтись, говоришь? Может и пора, но сам видишь, что делается, – всюду карантин. Давай обсудим это позже. Я только приехала. Устала.
С мужем мы сейчас живем врозь – это отдельная тема. Он все чаще напоминает, что пора нам опять сойтись. Я колеблюсь. А тут еще эпизод на перроне… Правда, читала где-то, что бывает, когда одна минута, даже один миг способен переиначить всю твою жизнь. Неужели явилась моя минута? Успокойся, подруга. Ждать в твоем возрасте чего-то необыкновенного тоже как-то… Хотя… Сказал же мой директор, что возраста не существует…
Снова звонок. Смотрю, номер незнакомый, но встрепенулось в душе… Включаю громкую связь и слышу.
— Это я.
Справляюсь с дыханием.
— Знаю.
— Главного вы не знаете – на перроне я вас сразу узнал.
— Ничего особенного. Меня часто узнают по моим портретам на афишах.
— Есть особенное! Есть! Афиши здесь ни при чем. Узнал я вас потому, когда-то мы с вами провели какое-то время вместе. Признайтесь, я вас удивил?
— Более чем.
— Но факт был! Вы приехали на гастроли в город, где я тогда жил. Так уж получилось – до начала вашего концерта я вышел из дому, и как потом оказалось, насовсем. Но это другое. Я жил неподалеку от филармонии и, проходя, увидел рекламный щит: «Чайковский. Первый фортепианный концерт». Классики я всегда избегал, а тут обрадовался – пойду, убью время, отвлекусь. Билетов в кассе не было. Купил с рук втридорога и тут же пожалел, подумал – вот скукотища будет. Вы вышли на сцену под аплодисменты, сели к роялю, стали играть, и на душе у меня светлело, светлело… Никогда такого не испытывал. Господи! Как бы удивились мои друзья и коллеги, если бы узнали, что меня растрогал какой-то фортепианный концерт. В своей среде я считаюсь строгим научным работником, далеким от сантиментов. Публика вас горячо принимала. Вы стояли лицом к залу… (нет, ко мне!) приложили руки к груди и делали легкие поклоны. Не скажу, что влюбился в вас, но вспоминал часто. Увидев и узнав вас – через столько лет! – подумал: а если это судьба?.. Кто бы мне ответил на это? И тут услышал – себе не верю – ваше обещание вернуться. Ко мне! Не успел прийти в себя, как поезд ушел… В привокзальном киоске купил газету, увидел в ней рекламу вашего концерта. Найти город, гостиницу, где вы остановились, номер телефона, – дело техники. Собирался через день-два приехать к вам, но мир накрыла пандемия, и все вокруг застыло. Извините, не могу больше говорить. Я тороплюсь. Но сначала спрошу, любите ли вы айву?
— Торопитесь угостить?
— Надеюсь, когда-нибудь случится. Сейчас тороплюсь по другому поводу. Я биолог. Через несколько минут на телеге, запряженной лошадью, буду добираться до экспериментальной плантации, где мы с коллегами выращиваем новый сорт айвы. Почему на лошади? Потому что поле вокруг плантаций перепахано. Так что пользуемся заповедным транспортом. Вернусь через несколько дней – позвоню.
— Подарите мне еще минутку. Хочу сказать, что еще в  школе, когда узнала, что «биология» от слова «жизнь», увлеклась ею. Если бы не поступила в консерваторию, то обязательно пошла бы на биологический. Так что я вас очень хорошо понимаю. Успеха!
Подумала – биолог, конечно, не подозревает, что, когда он был на моем концерте, я после концерта торопилась домой к ребенку, к мужу. А телегу с лошадьми видела только в кино. Вот бы прокатиться! Да если с ним – классно!

***

Ночь. Сижу с телефоном в руке и совсем не к месту вспомнила, как разозлилась, когда покупала вчера компас. Мой муж был бы очень доволен этой полезной для него вещицей. Но… Как вспомнила его замкнутую натуру, что всегда меня раздражала, то желание порадовать его ушло. Тем более что он уже не муж. Временно. Ситуация сложилась у меня еще та! Нарочно не придумаешь. Ладно, надо поспать хоть немного. Но мысли, мысли….
…Познакомилась я со своим на танцульках в городском студенческом клубе, куда часто забегала с подружками. Каждая из нас надеялась, что случится знакомство с сильным умным парнем, который станет твоей опорой. И чтобы перспектива была. В то время в молодежной среде были в моде разговоры о разрешенных властями стихах Сергея Есенина, романах и рассказах Александра Грина, других ранее запрещенных авторах. Сама я зачитывалась «Алыми парусами». В один из вечеров почти незаметно подошел ко мне молодой человек ростом чуть выше меня, вроде недурен собой, и  пригласил на танец. Потом на другой, третий. В конце вечера предложил сходить на следующий день в кино. Почему нет, к тому моменту я была свободна. Постепенно встречи наши стали более частыми. Целовались в подъезде… Признаки влюбленности были, хотя понимала – не идеал. Не широкой души, как мне хотелось. В компании был скучноватым. Если честно, я к семейной жизни особо не стремилась, но видела, что подружки выскакивают замуж, время идет, родители поторапливают. И потом, сколько можно искать? Нарисовался один более-менее, так что…

Одним словом, консерваторию закончила замужней. Со стороны посмотреть, так мы с ним прожили неплохую жизнь. Когда дома он мыл посуду или чем-то занимался по хозяйству, то непременно говорил: «Видишь, берегу твои руки, твои пальцы пианистки». Однажды я ответила: «Скажи спасибо, что твоя жена – не скрипачка, а то еще носил бы за ней скрипку». Моя работа его не увлекала. Однако! Было у него нечто такое, что страшно меня радовало, и чему завидовали мои подруги. Когда я возвращалась с гастролей, какими бы длительными они ни были, он никогда ни о чем не спрашивал. Типа, как проводила свободное время, встречалась ли с кем и прочее в этом духе. Вопросов, как говорится, с подначкой, у него не было. То ли в самом деле не ревновал, то ли делал вид. А если бы все-таки спросил, сумела бы я ответить так, чтобы не вызвать у него подозрений? Ведь кое с кем из моих почитателей мне бывало очень даже интересно. Случалось, приглашали меня в ресторан, на романтические вечера. Мало ли… Все же однажды, как бы в шутку, спросила: «Неужели тебе неинтересно, как я провожу свободное время на гастролях, не флиртую ли с кем?» Он промолчал, а я тему не продолжала. Наоборот, пыталась побыстрее ее замять. Села к роялю и стала репетировать. В свою очередь, и я никогда не спрашивала, как он жил в мое отсутствие.
Был он хорошим отцом, но опять-таки, особой общительностью не отличался. Одно только увлечение – охота. В театре, в кино не были уже сто лет. То ему некогда, то настроения нет. Меня уже давно не тянуло на разговоры с ним. Говорила лишь то, что не могла не сказать. Одним словом, жизнь наша проходила без того, что объединяет супругов, «на разрыв аорты». Меня это тяготило. Хотя… Разве я одна такая? Многие семьи такие же, но живут. Дочь выросла. И надо же, все равно душа изнывала по алым парусам. Так и жила.

То, что однажды случилось со мной, кажется совершенно неправдоподобным. Когда рассказывала своим близким – не верили. «Не может быть, – говорили, – чтобы из-за такого рушился брак». Но говорила я правду! А случилось вот что. В какой-то вечер, когда муж по обыкновению играл с компьютером в шахматы, а я то включала, то выключала телевизор, и все было до тошноты привычно, к своему удивлению, вспомнила одну из репетиций в театре, где я, студентка консерватории, подрабатывала в качестве концертмейстера. Репетировали важную мизансцену, и все что-то не ладилось. Режиссер повышал голос:
— Не следуйте слепо моим подсказкам, – взывал он к актерам, – включайте свое чутье, старайтесь находить действие даже там, где вам кажется, что его нет!
Надо же! Запомнила слово в слово. Подумала – а в моей, моей-то семейной жизни есть действие? И неожиданно возникла идея, которая секунду назад даже на десятый ум не приходила. При этом была уверена, что все равно ничего не получится.
— Послушай, дорогой! Да оторвись ты от своей игры. Мне есть, что сказать тебе.
— Подожди минуту, иначе попаду в цейтнот. Так… так… – он быстро двигал курсором – ничья! Досадно! Стоял в двух шагах от выигрыша. Ну, что случилось?
— Ничего особенного, – я постаралась придать голосу игривый тон. – Просто… не кажется ли тебе, что и в наших отношениях тоже наступила ничья, а? Давно уже. Подумай. Дочь взрослая. Живет своими интересами. И мы с тобой, признайся, живем каждый сам по себе. Одна серость. Так вот. Может, есть смысл нам разбежаться? Нет-нет, не насовсем. На какое-то время. Потом сойдемся, как в первый раз. Ведь мы еще не совсем старые. А мой директор, тот вообще говорит, что возраста не существует. Значит, еще раз! Разбежимся, соскучимся друг по дружке, и снова сойдемся. Снова – свежесть чувств! А то чахнем-чахнем… Попробуем, а?

Сказала и испугалась – мало ли, что ему покажется. Вдруг возникнут у него подозрения, станет меня упрекать, ругаться. Но, к моему изумлению, вышло иначе. Он внимательно на меня посмотрел.
— Шутишь или серьезно?
— Э-э, ну даже если это, скажем, серьезно…
Он задумался. Надолго. Тугодум – никуда не денешься. Наконец заговорил.
— А что? Может, в самом деле пойти на это, хотя бы в порядке эксперимента? Если и зачахли, то во многом по моей вине. Я-то себя знаю. Попробуем.
В итоге я, не веря себе самой, оказалась свободной женщиной.

***

…Ночи сменяют одна другую. Каждое утро я надеваю маску, натягиваю перчатки и выхожу во двор. Захожу в парк, что рядом. Гуляю. Созваниваюсь с дочерью, с мужем. Они тоже в карантине. Муж говорит, что скучает… Говорит, что пора выполнить вторую часть нашего договора – вновь соединиться. Тактично перевожу разговор. Это дается мне нелегко. Жду другого звонка.
Еду нам приносят в номер – ходить в буфет не рекомендуется. В ресторан – тем более. Завтракаю. Потом телевизор. К инструменту приказано не прикасаться – стоит в общественном месте, в фойе. Жизнь продолжается. Жизнь?! Думаю – за что наказаны люди, что наслаждались ее полнотой? За что наказана я, что ждала новой встречи со своими слушателями? Неужели суждено мне забыть о своем призвании?
Поглядываю на мобильник. Жду звонка. С айвовой плантации. Жду, жду… Видимо, не может научный сотрудник оторваться от своих саженцев. Достаю свой маленький компас, смотрю на двигающуюся стрелку и с нежностью повторяю: «Не дай ему сбиться с пути».
…Еще ночь. Пытаюсь представить себе ту самую плантацию. Райский сад. В котором мы с биологом тайно от моего мужа встречаемся. Такой вот треугольничек нарисовался. Минутку! А что я знаю об этом биологе? Ну, научный сотрудник. Ну, ушел когда-то от жены. И полная неизвестность. Всплыли в памяти тронувшие меня когда-то поэтические строчки:

Твои губы во тьме различаю,
Но во мраке потухшей свечи
На земле не тебя я встречаю,
А твое отраженье в ночи.

Верно ведь – не тебя, а твое отраженье. Поистине, весь мир – театр. И каков финал этой пьесы, что создана невидимым драматургом, и в которой мне выпало играть?
Звонок. Жадно хватаю мобильник. Муж… Черт возьми!
— Да. Здравствуй, случилось что? Скучаешь по мне? Пора сойтись? Ах, ты многое понял… Многое у нас будет по-другому? Прекрасно! Ты прав, годы, прожитые нами, не пустой звук. Но сейчас все еще карантин, все еще довлеет тьма. Звони, конечно. Пока.
Отговорилась. И все-таки, как мне быть? Взглянула на компас. Стрелка застыла, дескать, поступай, как сама понимаешь. А я не понимаю. Не понимаю, и все. Устала я.

Звонок. Жадно хватаю мобильник. Муж... Черт возьми!
– Да. Здравствуй, случилось что? Скучаешь по мне? Пора сойтись? Ах, ты многое понял... Многое у нас будет по-другому? Прекрасно! Ты прав, годы, прожитые нами, не пустой звук. Но сейчас все еще карантин, все еще довлеет тьма. Звони, конечно. Пока.
Отговорилась. И все-таки, как мне быть? Взглянула на компас. Стрелка застыла, дескать, поступай, как сама понимаешь. А я не понимаю. Не понимаю, и все. Устала я.
Снова звонок.
– Наконец-то! – усталость мгновенно сдулась. – Как вы? Как ваша айва?
И услышала ужасное:
– Айва погибает. Из-за перекрытых дорог, из-за этой пандемии жизненно важные ингредиенты, которые мы приготовили, пришли очень поздно. Надежды почти нет.

Все во мне закричало: не может быть такого! Это слишком жестоко!
Но сдержалась и как можно спокойнее сказала:
– Но ведь не все еще потеряно.
– Оставьте! Я стоял среди выращенных мною молодых саженцев, в которых еле теплится жизнь, и сверлила меня мысль – почему? Как случилось, что стихия зла подминает под себя весь мир, и наука перед ней бессильна? Представляете, айвовые саженцы, плоды моих изысканий, моих находок, взывали ко мне, и мне показалось – еще миг, и уйду с ними в небытие.
– Сочувствую всей душой. Поверьте. Понимаю – эти саженцы безумно важны для вас. Но! Неужели после того, как вы ушли из дому, ушли от жены, ничего другого для вас не существует? Новой семьи, скажем...
– Я с головой ушел в науку, и так сложилось – в брак больше не вступал.
– Вы жили все время один?
– Не люблю такие вопросы.
– Извините. Спросила потому, что не могла не спросить об этом, потому что... Ладно, спрошу о другом. Как случилось, что вы оказались на перроне?
– Ноги сами привели. Шел и недоумевал – зачем иду? Увидев и узнав вас, я подумал, что это неспроста, что за этим кроется очень важное, но так и не мог понять, что. На плантации, когда мне показалось, что еще чуть-чуть – и наступит мой последний миг, меня, светского человека, ужаснула мысль: уйду, не исповедавшись, не покаявшись. Согласитесь, такое не по-человечески как-то. У меня нет своего духовника. И меня осенило. Наша встреча на перроне – не случайность. Вы посланы, чтобы принять мою исповедь.
– Почему я? У меня нет таких полномочий. И потом, разве такая уж я безгрешная...
– Понимаете, на том концерте меня обдало чем-то неземным. И потому только вы.
В эту минуту он стал мне таким близким... В самом деле, мой человек!
– Говорите...
– Конечно, грешки были. У кого их нет. Но есть один мой грех, который сверлит меня беспрестанно. Итак, шло общее собрание коллектива, в котором я работал. Предстояло шельмование одного моего сотрудника, классного специалиста, с которым мы были в прекрасных отношениях. Вся его вина – пожелал уехать в Израиль. Соединиться с семьей дочери, которой удалось вырваться туда раньше. Накануне этого действа меня пригласил секретарь партбюро и настоятельно попросил выступить с обличительной речью. По нравам того времени таких, как мой друг, шельмовали нещадно. Кошки скребли у меня на душе, но я согласился. Наступил себе на горло. Выступил. Осудил «врага». Боялся потерять свою высокооплачиваемую должность. Это несмываемый грех мой...

– Когда я слушала вас, меня посетила крамольная мысль. В той тьме, что послана нам, есть, как ни странно, и нечто положительное. Хотя бы потому, что, как я сейчас поняла, многие переосмысливают свою жизнь. Давно доказано – за все в жизни надо платить. Но в вашем случае, разумеется, не жизнью саженцев. Поверьте – они выживут. Хочу и я сделать признание. Слушая вас, и я кое в чем исповедовалась. Но это только мое. Есть, однако, у меня к вам вопрос по другому поводу: почему вы ни разу не поинтересовались моим семейным положением? А ведь я замужем. У меня взрослые дети. Ах, для вас это не имеет значения! Для меня имеет. Что? Говорите, все решится, когда мы встретимся? Наверное... Но сейчас вам необходимо отдохнуть.
Пожелала ему спокойной ночи, выключила телефон и не то забылась, не то погрузилась в некое забытье. Как в летаргическом сне, спустилась в фойе и села к роялю.
«Сейчас главное – одолеть тьму, – шептала про себя. – Каждый воюет своим оружием. Презрев все запреты, стану играть».

Я извлекла первую ноту и играла, играла, пока бессильно опустились руки. Повернула голову и увидела – первый, еще неяркий солнечный луч коснулся края неба, и он слегка заалел. Радостно забилось сердце – это же отсвет алых парусов из моих девичьих грез! И никаких признаков тьмы! Вдруг на все фойе раздался радостный крик моего директора. Он размахивал какой-то бумажкой:
– Смотрите! Результаты последних тестов – пандемия отступает! – Он подбежал ко мне. – Как хорошо, что ты осталась. Определимся с датой, ближайшей, и состоится твой фортепианный концерт!
– Прекрасно! Но учти, мне нужен один день для себя.
И день этот скоро наступил. Я ехала в тот самый городишко. Время в электричке тянулось для меня бесконечно долго. Скоро, совсем скоро мы встретимся...

Показалась, наконец, станция, та самая. Еще из окна вагона я заметила своего биолога. Я не предупредила о своем приезде, но не сомневалась, что он приходит сюда каждый день. Я спрыгнула на перро... нет, на импровизированную сцену. Он устремился ко мне, я к нему, и мы... остановились в шаге друг от друга. Мы смотрели – он на меня, я на него – смотрели и молчали. Будто застыли перед страстным порывом.
– Вы приехали....
– Я же обещала. – Он хотел что-то сказать, но я перебила. – Есть еще кое-что. Вы ворвались в мою жизнь, как молния. А молнии, они прекрасны, но... молниеносны. И этим все сказано. Но помнить буду всю жизнь. Это еще одно мое обещание.
– Значит... значит, между нами все?
– Как это все? До следующей электрички еще достаточно долго.
– ...и после этого никогда больше не увидимся?
– Почему же? Обязательно увидимся. Вы же мой человек.
– Не надо так шутить.
– Я не шучу. Мне об этом рельсы сказали.
– Что? Ничего не понимаю...
– И я не понимаю. Если честно, даже не пытаюсь понять. Не будем, однако, терять времени.
...На концерте он сидел в первом ряду. Во всем мире только я и он знали, что играю только дня него. Я видела его, когда публика стоя мне аплодировала. Затем в зале все смешалось, я пыталась найти его глазами, но не смогла...

***

Через какое-то время мы с мужем плыли на круизном корабле, шедшем на Гавайи, где самые прекрасные в мире радуги. Едва корабль отчалил от берега, в дверь нашей каюты постучали и вошел один из работников. Он аккуратно поставил на стол широкую чашу, полную солнечного цвета айвы.
– Человек на пристани просил отнести к вам.
– Кто такой?
– Не назвал себя.
Муж усмехнулся.
– Видимо, очередной твой почитатель выследил тебя, – сказал и вышел.
Я же растворялась в волшебном аромате свежей айвы. Время как бы застыло...

За бортом плескался океан, безбрежный, как сама жизнь. На столике увидела книгу. Когда мы куда-нибудь уезжали, муж всегда брал ее с собой для легкого чтения – «Записки Шерлока Холмса». Машинально открыла ее и прочла: «В колоссальном человеческом улье возможны любые комбинации событий и фактов, возникает масса загадочных и странных происшествий...» Проницательный взгляд был у великого сыщика.