Жертвами бандеровцев становились и украинцы. За сотрудничество с советской властью лесные люди могли убить сельского учителя, почтальона, милиционера.
В базовом документе ОУН (Организации Украинских Националистов) указывалось:
«Во времена хаоса и смуты можно позволить себе ликвидацию нежелательных польских, московских и жидовских деятелей, особенно сторонников большевистско-московского империализма; национальные меньшинства делятся на: а) лояльные нам, собственно члены все еще угнетенных народов; б) враждебные нам – москали, поляки и жиды. … Ассимиляция жидов исключается». Помню, детьми мы бродили по Черному лесу за Тернополем. Даже в 60-е годы натыкались на пустые землянки – курени лесных бандитов. Мы собирали гильзы. Послевоенная земля была усеяна гильзами, но попадались и целые патроны. Этим увлекались многие пацаны. Для кого-то эти игры оканчивались плачевно. Сейчас в Тернополе центральную улицу Ленина переименовали в улицу имени Степана Бандеры. На этой улице живет мой хороший школьный друг Коля Николаенко. Конечно, Ленин не имеет к Тернополю никакого отношения. Но и, посылая Коле письмо, с трудом заставляю себя писать имя Степана Бандеры на конверте. Сегодня в Украине чествуют бандеровцев, как героев Украины, но, думаю, что современные украинцы не за Бандеру. Они против России. Украина не хочет быть Россией. И это ее право.
В 1940-м году отец, естественно, попал в часть, сформированную из местных западных украинцев. Там, в русской армии, его еврейское имя Янкель заменили на русское Яков. Говорил он по-польски, по-украински и на идиш. Русский язык выучил в армии. Началась война. Солдаты-западники не хотели воевать за Россию, начались дезертирства. Это в какой-то мере спасло моему отцу жизнь. Их часть сняли с передовой и отправили на Дальний Восток в противостояние с Японией. Там отец увидел евреев Биробиджана. Еврейская автономная область со столицей городом Биробиджан – это сталинский вариант решения еврейского вопроса. Фактически это была ссылка. Хотя евреи и там приспособились и жили относительно нормально. На передовую отец попал только в 1944-м. У меня и сейчас хранятся его медали. Среди них медаль «За взятие Будапешта». В современном Будапеште проходят шествия фашистов-чернорубашечников с лозунгами «Гитлер был прав!» Они имеют в виду, что Гитлер был прав по отношению к евреям. По отношению к венграм, пострадавших от немцев, конечно, Гитлер был не прав. Прав был мой отец, спасавший венгров.
Вспомнил, как однажды уже в Америке, очень пожилой еврей-хасид из Венгрии, закатав рукав рубахи, показал мне синий татуированный номер, сделанный ему в немецком концлагере, когда он был еще мальчишкой. Мой тесть, тоже Яков, дошел с победой до Берлина. Мать, эвакуировавшаяся с родителями в первые дни войны из белорусского города Витебска, спаслась в далекой Мордовии. Там и похоронила моих деда и бабу. Тетя Аня, лучшая мамина подруга, осталась в блокадном Ленинграде. Она выжила. Мой дядя Лазарь с женой и шестью детьми жил в Вильнюсе. Мама говорила, что они все погибли в немецком концлагере. Мама моей супруги с сестрой Цилей выжила в еврейском гетто, созданном румынскими войсками в городке Бершадь на территории Украины. Румыны евреев не убивали. Вернее, убивали, но меньше, чем немцы. Газовых камер у румын не было.
В 1944 году солдаты Красной армии освободили этот лагерь. Среди них был Яков Моисеевич, мой тесть. Прямо там, в освобожденном лагере, он и женился на освобожденной им девушке Фане, будущей матери моей жены. Фаня ждала Якова Моисеевича, пока тот вернется с фронта. Объединились они уже в Черновцах.
ДЯДЯ ЮРА – БОРЕЦ С СОВЕТСКОЙ КОРРУПЦИЕЙ В 80-е годы слово «коррупция» не употреблялось. Слова «откат» и «распил» родились позже, в лихие 90-е. У нас пользовались словами теневая экономика, взятки, блат, цеховики, валютчики…
Герой войны, дядя моей жены, Сойфер Юрий Моисеевич, демобилизовавшись, поселился в молдавском городе Тирасполь. Получил маленькую убогую квартирку в одноэтажном комплексе «с удобствами во дворе». На работу устроился с систему кооперативной торговли, сначала завмагом, а потом его, как коммуниста, назначили директором куста, то есть группы магазинов.
Дядя Юра освобождал Тирасполь в 1944 году, и Городской краеведческий музей Тирасполя вывесил парадный китель Юрия Моисеевича Сойфера со всеми наградами в одном из своих залов. Вернувшись с войны убежденным коммунистом, он считал своим долгом работать неподкупно и честно. Взяток не брал. Родной брат называл его дураком. Родственники и соседи считали его чудаком-идеалистом.
Однажды, зайдя в подотчетный ему магазин, Юрий Моисеевич обнаружил в морозильниках огромное количество неучтенного мяса.
– Юра, это не мое, – тихо сказал заведующий магазином Семен Росман, – к утру здесь ничего не будет. Уходи, Юра, тут большие люди замешаны, уходи…
Юрий Моисеевич немедленно вызвал милицию и позвонил в ОБХСС. Составили протокол о наличии на складе большого количества неучтенного мяса.
– Мы все проверим и примем соответствующие меры, – сказали в милиции. – Спасибо за бдительность!
А всего через несколько недель пришел вагон с апельсинами из Грузии. В кабинет Юрия Моисеевича зашли два сопровождающих вагон грузина. Подписали приемные документы, все было, как всегда. Вышел в коридор проводить гостей. Неожиданно ворвались милиционеры. В ящике письменного стола дяди Юры нашли два апельсина и 100 рублей наличными. Всё! Арест! Получение взятки! На суде подтянутые по-военному грузины подтвердили дачу взятки за закупку апельсинов. Суд приговорил Сойфера Юрия Моисеевича к девяти годам строгого режима с конфискацией имущества! Ничего не конфисковали – конфисковать было нечего. Забрали швейную машинку жены. Девять лет заключенный Юрий Сойфер писал прокурору СССР, пытаясь найти справедливость. Девять лет!..
Хотя нет, ошибся. За шесть месяцев до окончания срока его условно освободили за примерное поведение. Вернувшись в Тирасполь, пошел в милицию! Жена Валя умоляла не ходить…
– Угомонись, Юра, – сказал встретившийся на улице Росман.
Не помогло. За нарушение режима условного освобождения Юрий Сойфер был повторно арестован и отправлен на досидку в колонию.
Обида…
После тюрьмы, замкнувшись, жил, никого, не видя и ни с кем не разговаривая.
«Поедем в Америку, дядя Юра. Оттуда легче писать, оттуда поверят», – уговаривал я его.
Он приехал в США на два года позже нас. Писать в Москву не стал. Русская жена Валя в Америку не уехала. «Я родину не брошу», – сказала. Она потом погибла в случайной перестрелке при становлении так называемой Приднестровской Республики. Детей у них не было.
Последние годы Юрий Моисеевич был участником Американской ассоциации русскоязычных ветеранов войны, расположенной в Бруклине на Брайтон-Бич авеню.
Однажды я стал свидетелем, как в День Победы 9 мая несколько десятков наших стариков, в большинстве своем евреи, шли по тротуару Брайтона в орденах и медалях с красными советскими и звездно-полосатыми американскими флагами. Латиноамериканцы, черные, хлопая в ладоши, радостно приветствовали их: «Смотрите, какой веселый карнавал устроили русские!»
Юрий Моисеевич похоронен в Нью-Йорке на еврейском кладбище.
Потом, уже при Горбачеве, по «молдавскому делу» было разоблачено и посажено немало народу. У современных россиян рассказ о нескольких тоннах украденного тогда мяса вызывает снисходительную улыбку.
Забегая на 10 лет вперед
Слово Холокост для меня впервые прозвучало в Америке.
Я не покупаю, не собираю и не читаю книг о Холокосте. Последние книги об этом, с фотографиями и свидетельствованием очевидцев я прочитал в 19 лет. Потом еще заставил себя прочитать Протоколы Нюрнбергского процесса. Все. После этого ничего читать не могу. Просто не могу себя заставить вновь и вновь переживать картины ужаса, названные Катастрофой европейского еврейства. Не посещаю туристом и бывшие лагеря смерти.
В музее Яд Вашем в Израиле мы записали все, что знали о семье дяди Лазаря. Этот великий музей продолжает кричать от боли и страха невинных жертв извергов – немецких, польских, литовских, украинских, французских, итальянских, румынских, венгерских. На Аллее Праведников музея посажены деревья в честь тех, кто спасал евреев, часто ценой своей жизни – поляки, украинцы, чехи, белорусы, словаки, болгары... Праведников уже насчитывается около трех тысяч. Тем, кто убил 6 миллионов евреев, нет числа.
Как-то так получилось в современном мире, что о Холокосте говорят намного больше, чем о героизме еврейских солдат и офицеров. «Никогда больше!» – повторяют евреи, произнося в синагогах молитву Кадиш по невинно убитым братьям. При этом почему-то считают, что рассказами о Катастрофе можно победить антисемитизм, устыдить, разжалобить или усовестить наших врагов.
Много раз люди задают вопрос, где был наш Бог, когда в газовых камерах уничтожали детей, женщин, стариков?
В истории есть немало трагических фактов массового уничтожения евреев. Это и костры Испанской инквизиции, и царские черносотенные погромы, и Богдан Хмельницкий, убивший без газовых камер сотни тысяч евреев, и, конечно, нацизм. В конце концов наш Бог остановил и наказал их. Некоторые раввины говорят, что Холокост – это наказание за слишком активное участие евреев в жизни других народов...
Знаю одно: еврейское государство Израиль, созданное в 1948 году, после Катастрофы, есть вечный памятник им, замученным только за то, что они были евреями. Музеи Холокоста, воздвигнутые в Вашингтоне, в Москве, в Варшаве и других городах с политическими целями, не могут предотвратить следующий Холокост. Только ЦАХАЛ – Армия обороны Израиля может служить гарантом этого.
Израиль, 1999 год. Крепость Мосада, созданная на одной из отвесных неприступных скал в первые годы нашей эры. Мы медленно поднимаемся по узкой Змеиной тропе. Здесь две тысячи лет назад 1000 евреев, включая женщин и детей, 3 года отражали осаду многотысячных римских легионов. В 70 году Мосада предпочла смерть римскому рабству. Евреи – защитники крепости – убили сами себя, но не сдались. В последней речи командир Эльзар бен Яир сказал: «Мужайтесь, герои, покройте себя славой! Уже давно постановили мы не подчиняться ни римлянам, ни другим властителям, кроме одного только Бога, ибо только Он истинный и справедливый царь над людьми. Не предадим же себя и теперь добровольно ни рабству, ни тем ужасным мучениям, которые ожидают нас». Эти слова привел нам Иосиф Флавий, римский историк еврейского происхождения. Каждый год солдаты ЦАХАЛа принимают здесь присягу на верность Израилю. «Мосада больше не повторится!», – говорят они, имея в виду: евреи больше не хотят и не будут слабыми жертвами врагов. Холокост больше не повторится! Ни в Европе, ни в каком другом месте на Земле. Сильный Израиль – залог тому.
Кажется мне, что и Ханукку, день победы восставших против римлян иудейских героев Макковеев, нужно нам отмечать военным парадом в честь еврейского оружия, а не раздачей картофельных оладий. В Польше мы с женой положили маленький камешек на памятник героям еврейского восстания в Варшавском гетто. Тогда горстка обреченных евреев, вооруженных только пистолетами, решила дорого продать свои жизни. Они сражались много дней. Без помощи, без оружия, без надежды на спасение. Немцы победили их танками и самолетами...
Возле памятника полным ходом идет бойкая торговля сувенирами: открытками, фотографиями, значками, картами Варшавского гетто. Торгуют, естественно, поляки: в Варшаве почти нет евреев. О восстании в Варшавском гетто польский гид сказал так: «Здесь варшавяне восстали против немцев, и все погибли». О том, что это были евреи, – ни слова.
Одна из «смешных» игрушек, продающаяся на каждом углу в сегодняшней Польше, сделана в виде согбенного еврея с длинным носом и в черной хасидской одежде, с мешком денег за спиной и маленькой монеткой в руке. С горящими от жадности глазами. Эти игрушки, разного размера, сделанные в Китае по заказу поляков, очевидно, выглядят очень смешно в их глазах.
Помню, уже в Америке, начав работать на стройке сантехником, услыхал рассказ моего первого босса, пожилого польского еврея Зелика Гольцмана.
Зелик воевал на стороне Красной армии в польской дивизии имени Тадеуша Костюшко. В этой дивизии из 15000 человек воевало около тысячи солдат-евреев. Вернувшись в Польшу в 1946 году, Зелик увидел поляков, разгуливающих по улицам в традиционных черных еврейских пиджаках-лапсердаках. Поляки заняли квартиры евреев, разграбив их имущество и одежду. Возвращавшихся евреев встречали криками, драками, говорили о втором нашествии евреев на Польшу. Невероятно, но факт: после войны в освобожденной Красной армией Польше произошло несколько еврейских погромов. Последний и самый большой погром случился в Кракове в 1946 году. Евреи покинули Польшу. В сегодняшней Варшаве живет около тысячи евреев. До войны Польша была самым еврейским государством мира. Евреи составляли 20 % населения страны. Польские евреи, перебравшись в Израиль или Америку, запретили у себя в домах говорить на польском языке.
Уже в Америке я встречал поляков, которые спрашивали: «Почему это евреи говорят, что антисемитизм у поляков в крови?» Мне нечего было ответить. Мне даже не хотелось говорить о польском происхождении моего отца. Моя двоюродная сестра Люся чудом выжила.
Когда отец ушел на фронт, немцы, войдя в их местечко, уничтожили всю его семью. Двухлетнюю дочь брата отца Люсю украинские крестьяне отдали в польский костел. Ксендзы спасли ребенка. Естественно, девочка должна бы была стать католичкой. Отец вместе со своей боевой частью появился в этом месте в конце 1944 года. Ему сказали, что племянница находится в костеле.
Ксендз отказался даже показывать ему Люсю:
– Нет, пан Яков, мы ничего не знаем о ребенке. Война. Столько людей пропало.
– Zwróć dziecko (пол.) – Верни ребенка! – Дуло армейской винтовки отца смотрело ксендзу в голову...
...Потом он забрал девочку и передал ее в еврейский лагерь. Тогда по всей послевоенной Европе рыскали представители американского Джойнта, собирая уцелевших евреев. В конце концов уже из польского детдома Люся попала в Израиль. Дальнейшая ее судьба сложилась счастливо. Отслужив в израильской армии, Люся вышла замуж. Теперь у нее большая семья. С отцом она встретилась уже в Америке за полгода до его смерти. Отец по-польски рассказывал Люсе о своем брате, ее отце, о памятнике, оставленном в Украине.
...Много лет спустя после выезда из СССР, проходя по улицам Франкфурта-на-Майне, ловил себя на мысли, что с неприязнью слушаю немецкую речь. Казалось, мы идем по концлагерю Треблинки, на воротах которого было написано по-немецки: «Каждому свое», идем под хрипящий лай сторожевых собак вместе с семьей дяди Лазаря. На рукавах у нас нашиты желтые шестиконечные звезды...
Мир постановил, что за военные преступления нет срока давности. Время от времени мы видим, как арестовывают 90-летних стариков, бывших нацистов, и устраивают показательные судебные процессы над ними. Вкатывают в зал суда на инвалидной коляске украинского вертухая Ивана Демьянюка, прозванного за свою жестокость «Иваном Грозным». Запоздалое неприглядное зрелище! Человеческим судом его уже не наказать.
Во Франкфурте-на-Майне тоже есть еврейский музей. Он организован немцами в доме одного из братьев Ротшильдов, основателей известной банкирской династии. Ротшильды когда-то финансировали покупку земель у арабов в Палестине для первых еврейских поселенцев из Восточной Европы. В те годы арабского государства Палестина не существовало в природе. Его для них придумали позже.
Бредем с женой по комнатам музея. Пожилая израильтянка, посетительница музея, водит пальцем по металлической стеле с именами замученных фашистами горожан-евреев. Ищет родные имена. Мы не водим. У нас родственников в Германии не было.
На макете первый еврейский квартал города за рекой Майн.
Часть IІI
