Был лимит на картины, музыкальные инструменты, редкие книги, иконы, антикварные вещи, спиртные напитки и другое. У нас ничего этого не было. Нам бы вместить в 35 килограмм постель, детские вещи и немного еды.
Честно говоря, был и черный рынок. Можно было отдать рубли тем, кто оставался в Союзе, а взамен ваши родственники в Америке получали доллары. Курс был один к трем: за три рубля давали один доллар. После нас все больше и больше евреев получало разрешение на выезд. Еще быстрее рос обменный курс денег на черном рынке. К нашему выезду он достиг один к пятнадцати. Нам с женой менять было нечего. После обмена в Америке нас ждало 300 долларов. Из ювелирных украшений на руке взрослого человека можно было провезти одно кольцо без камней. Плюс обручальное кольцо. Плюс женщине один кулон на тонкой цепочке на шее. Общий вес всего этого строго ограничивался. Пришлось переделывать кольца: вынимать камни, проверять вес. Все это необходимо было брать с собой: с нами дети, денег нет. Вспомнил, как евреи, едущие в товарных вагонах в лагеря смерти во время войны, меняли золотые кольца на ведро воды или буханку хлеба для детей.
Фотографии я сжег. Собственноручно сжег четыре альбома фотографий детей, жены, родителей, школьные фотографии девчонок и парней, с которыми рос. Так было надо. Фотографии провозить через границу было запрещено. Вернее, можно, но в ограниченном количестве. Но, самое главное, нельзя было везти фотографии секретных объектов страны. В те времена к секретным объектам относились мосты, линии электропередач, карты городов, высотные здания, заводы, фабрики. Враг не дремлет! И если вы сфотографировались на фоне моста на курорте или в городе, где вы живете, эта фотография, по мнению властей, может быть использована вражеской авиацией во время войны для бомбежки. Фотографии сжигались мной выборочно. Мы с женой, применив самоцензуру, рассматривали каждое фото и прикидывали, можно ли считать здание старой школы стратегическим объектом. Можно было отправить немного фотографий почтой в Израиль.
– Ничего страшного, – смеялись мы с женой, – вытерпим: мы еще нафотографируемся в жизни.
Через много лет мои школьные друзья-украинцы перешлют нам по интернету некоторые фотографии.
Всё! Наступило важное время сдачи квартиры домоуправлению. Сначала сдали квартиру родителей. Они переехали жить к нам.
– Куда мне идти? – говорю чиновнику горисполкома. – Трое стариков, двое детей. Я квартиру в Израиль не увезу. Дайте дожить несколько недель.
– Ничего не знаю, инструкция.
Мы выехали из квартиры. Я отдал ключи. Квартиру опечатали, повесив на замок пломбу. Квартира наша немедленно перешла по блату какому-то городскому начальнику. Квартиры были самым большим богатством в СССР. Знакомая Машка Рабинович ночью свою квартиру вскрыла и въехала обратно. У нее был грудной ребенок.
– Пошли они все в ... ! Мне идти некуда, – сказала она.
Сначала мы переехали к моему другу Марику. Их в однокомнатной квартире жило пятеро. Помучившись так два дня, мы переехали к Боре и Ире, тоже нашим друзьям. У них была совершенно пустая комната для нас. Мебели не было, мы спали на полу. Родители тоже нашли место у своих пожилых друзей. Зато вечером было весело. Ира с Борей живут сейчас в Нью-Йорке. Марик с Шурой – в Лос-Анджелесе. Мы дружим.
Те далекие времена вспоминаем со смехом: «Ты помнишь, Шурка, ту половую жизнь?»
«Мелиха» (так называлась та власть, государство, система на еврейском жаргоне) подарила нам немало поводов для смеха. Смех выручал. Мы смеялись над тупостью «мелихи», над бюрократией. Мы уезжали без сожаления. «Мелиха» пусть остается. Она себя сама съест.
«Скажите, Хаймович, ваш брат живет за границей?
Ну что вы. Это я живу за границей. Мой брат живет на родине».
Все время опасались провокаций. В рестораны ходить нельзя. Устроят драку – не пустят. Никаких веселых проводов. Еще немного. Мы вытерпим.
Нам помогали. Помогали те, кому мы когда-то помогали. Подарки мы не принимали. Вес был строго ограничен. Передать что-то кому-то, взяв с собой в чемодан, было невозможно. Знакомый инженер Иосиф Дворкин отвернулся от меня при встрече. Были такие, которые нас чурались, переходили на другую сторону улицы, чтобы не встречаться и не разговаривать. Мы не обижались. Мы все понимали. Сейчас Иосиф с семьей живет в Израиле.
Сдали трудовые книжки. Сейчас документ, который сопровождал тебя всю жизнь, кажется смешным. С трудовой книжкой принимали на работу и увольняли с работы. Там были все записи, сделанные начальниками отделов кадров – «черными полковниками»: опоздания на работу, выговоры за прогул, увольнение по статье такой-то (например, за тунеядство, пьянство) и т. д. Все это делалось без суда, без права на оспаривание. Трудовые книжки обычно хранились по месту работы. Кто знает, может быть, в Америке тоже потребуют трудовую книжку? Моя супруга решила сделать рукописную копию своей трудовой книжки. «Черный полковник», заметив, забрал книжку с криком: «Хотите провезти наши секреты врагам!» Проявил бдительность!.. Но во «вражеской» Америке трудовые книжки не требовали. Наши родители получили последние пенсии. СССР пенсии за рубеж не выплачивал. Еще раз съездили в Москву в Голландское посольство за визами. Израиль тогда в СССР представляла Голландия. В посольстве с нами разговаривали вежливо. Там мы не были изменниками. Там все понимали. Перед входом в посольство нас обыскала московская милиция.
После продажи всего, что у нас было в доме, собрались какие-то деньги. С собой не увезешь, поэтому мы себе могли позволить ездить по железной дороге в спальном вагоне, а по городу – на такси. Среди евреев, готовящихся к отъезду, распространялись рукописные списки вещей, разрешенных к провозу через советскую границу. Мы собирались продать это добро в Италии и выручить хоть что-то. Купили дорогой фотоаппарат, балетные тапочки-пуанты, пилочки для ногтей, простые карандаши, черную икру, деревянные ложки, набор чертежных циркулей. Сейчас вспоминать это без смеха невозможно. Тогда это было архиважно.
Всё! Визы на руках, чемоданы собраны, родители и дети подготовлены. От жизни на полу тошнит. Надо ехать! Мы уезжаем! Без оглядки, без сожаления, без возможности вернуться. Мы уезжаем навсегда! Сходили на кладбище, попрощались с нашими покойными родственниками. У евреев нельзя по-другому. Попросили у них прощения за то, что покидаем их. Они бы не осудили, мы знаем. Мы не уезжали добровольно. Жить так больше было невозможно. Что бы мы хорошего ни делали для той страны, мы оставались изгоями, во всем виноватыми евреями.
Незадолго до отъезда отец поставил своему старшему брату, Люсиному отцу, памятник в местечке, где они родились. Поехали туда.
– Смотри, – сказал папа, прошептав короткую молитву Кадиш, – запомни – это наш памятник.
Я запомнил: кладбище было почти разрушено, памятники разбиты или повалены на землю. Небольшая дорожка, ведущая к кладбищу, была сделана из еврейских памятников. На кладбище паслись козы местных крестьян. Наш памятник из черного камня, на котором на иврите высечено имя моего дяди и слова нашей молитвы, стоял один. Попросили Бога, чтобы памятник не сломали.
МЫ УЕЗЖАЕМ
Рано утром за нами пришло такси. Доехали до железнодорожного вокзала. Скорый поезд Москва – Бухарест должен был довезти нас до Чопа. Там пересадка на поезд Москва – Братислава. Проводить нас пришло человек десять. Даже провожать уезжающих в Израиль было небезопасно. Прощались надолго. Никто не знал, когда мы еще увидимся и приедем ли мы в Черновцы опять. Холодный воздух перрона забирался под куртку. Прощались почти без слов. Здание Черновицкого вокзала смотрело на нас большими полукруглыми окнами.
Через несколько часов мы приехали в Чоп. В Чопе я третий раз. Вспомнил документ, подписанный мною три года назад: «Вы предупреждены, что в случае задержания в закрытой зоне в третий раз, вам грозит тюремное заключение до трех лет». Но в этот третий – и последний – раз я был в Чопе законно. У нас были визы на выезд в Израиль.
Разгружаемся на вокзале. Вооруженные солдаты-пограничники дежурят у дверей каждого вагона. Проверка документов. Пока всё в порядке.
До взвешивания багажа и посадки на следующий поезд еще далеко. Мы бродим по вокзалу. В этот раз уезжало шесть еврейских семей.
– Что вы везете? Вы везете веники сорго? – спросил меня мужчина, направляющийся к сыну в Израиль.
– Нет, не везем. А что это такое?
Оказалось, что веники сорго – это обычные бытовые желтые веники. У мужчины этими вениками был забит чемодан. У меня был чемодан с деревянными ложками. Боже, как это было не смешно тогда!
Отцу пришло время сделать укол инсулина. Он страдал от диабета. Родители и дети устали. Поднимаюсь на второй этаж вокзала, узнав о том, что здесь есть восемь гостиничных номеров.
– Можно снять номер на три часа? Мы заплатим за целые сутки, – говорю.
– Можно. Ваши паспорта, пожалуйста.
– У нас нет паспортов, только визы.
– Тогда нельзя! Мы лицам без гражданства гостиницу не сдаем...
Поискал глазами знакомого бригадира грузчиков. И нашел. И он узнал меня. Все повторилось опять. Тот же туалет, та же поза у писсуаров. Я передал ему деньги.
– Что ты хочешь провезти через границу? Кого провожаешь? – спросил бригадир.
Я понял, что за деньги через неприступную советскую таможню многое можно было провезти.
– Ничего, – отвечаю, – у меня ничего незаконного нет. Немного лишнего веса. Помоги, чтобы нас меньше шмонали. В этот раз я уезжаю сам.
– Я все сделаю, – ответил бригадир. – Счастливо тебе, парень. Ты правильно делаешь, что уезжаешь...
Таможенники перевернули четыре чемодана, выбрасывая содержимое на большие столы. Несколько чемоданов даже не открыли. Ничего не вернули. Или почти ничего...
Неожиданно один, особо рьяный таможенник, увидел военные медали тестя:
– Медали провозить нельзя!
Тесть опешил:
– Это мои медали. Как я без них?
Замешательство, заминка. Заминок не должно быть!
– Пожалуйста, верните отцу медали, – попросила моя жена.
Подошел старший офицер:
– Сержант, верните медали старику. Заслужил – пусть везет.
Ну, вот и поезд. У нас два купе на семь человек и двенадцать чемоданов. Ничего, вытерпим.
– Всем зайти в купе! Никуда не выходить! Не высовываться!
Солдат-пограничник направил дуло автомата прямо мне в лицо. Дети заплакали.
– Всем сидеть! В окна не смотреть! Переезжаем границу Советского Союза!
Вытерпим...
Наступил вечер этого длинного-предлинного дня. За окном стемнело. Поезд медленно полз по землям Чехословакии. Скоро Братислава. Ночь нам предстояло провести в этом поезде. Жена увидела, что соседнее купе совершенно свободно.
– Можно ли ночевать в пустом купе? – спрашиваю проводника.
– Нельзя. Не положено! – неожиданно грубо ответил проводник. – Приедете в свой Израиль – там дадут больше.
Мои глаза налились кровью. Мне было 35 лет. За плечами служба в армии, занятия вольной борьбой. Вот он, последний гад-антисемит, которого я вижу в СССР. Советские пограничники уже ушли. Я ринулся на этого маленького черноволосого человечка. Он должен за всех ответить. Я уехал, но не попрощался с ними! Не расплатился за всё: за слово «жид», за разбитые памятники на еврейском кладбище, за пятилетнего Витьку, обзывавшего моего сына еврейчиком. Витька – это новое, следующее поколение антисемитов. А до этого был кирпич, брошенный нам в окно с надписью «жид», когда мне было 8 лет. Это никогда не кончится. Государственный антисемитизм рождает бытовой антисемитизм. Бытовой антисемитизм питает государственный. Круг антисемитизма не разорвать. Вспомнил, как в школе группа пацанов из старшего класса напала на меня, крича «Изя – еврейчик!» Я их не знал. Мне удалось повалить одного из них на землю и бить, бить, бить... Каждое поколение евреев имеет свое поколение антисемитов. Вспомнил, как после службы в армии долго нигде не мог устроиться на работу: «Отъезжающих не берем», хотя тогда я еще и не думал об отъезде. Устроился по блату. За дядю Мишу, который молился нашему Богу, выключив на всякий случай свет в комнате. За «бесплатное» образование, на которое бесплатно всю жизнь ишачили мой отец и мать. Он, этот маленький проводник, заплатит за всех! За то, что выгнали в феврале с детьми и стариками на улицу, отобрав нашу квартиру. За то, что мы им дали больше, чем они нам.
– Нет, – заорала жена, – мы еще в Чехословакии! Назад!
В это время в вагон вошли чехословацкие пограничники. Проводник засмеялся и скрылся в своем купе.
– Проверка документов, – вежливо по-русски сказали чехословаки.
Никаких происшествий. Они прошли дальше по вагону.
Дети уснули. Жена держала меня за руку. Успокоиться я не мог. Она была права: надо проехать через советские двери... Дождусь Австрии.
К утру я не выдержал – уснул. За окном было утро. По времени уже должна быть Австрия. В окне цветные аккуратные домики, асфальтированные дороги. А где же пограничная проверка? Где советский проводник? Его не было. Ни в купе, ни в вагоне проводника не было. Он исчез. Видимо он сошел в Братиславе, где производилась замена рабочего состава.
Постучавшись, вошел австрийский пограничник. «Всё, – понял я, – мы проехали дверь».
Перед тем, как проверить наши визы, первое, что сделал австриец, – дал нам еще два соседних свободных купе.
– Вам удобно?
Нам удобно!
ВЕНА, РИМ И ПРОЧИЕ ЛАДИСПОЛИ
К середине дня мы приехали в Вену. Сошли на вокзале, разгрузили чемоданы. Только сейчас до меня стало доходить, что дальнейшая часть нашей поездки совершенно не ясна. Что делать дальше? Главная цель – выезд из СССР – была достигнута. Двери остались позади.
Давая историческую оценку факту выезда большинства еврейского народа из Советского Союза, необходимо сказать, что эта задача состояла из двух частей. Самой трудной и рискованной была первая часть: уехать из антисемитской страны, увезти детей, уехать из страны, которая даже не сделала попытки задержать, выяснить причины отъезда миллиона ее граждан, фактически подталкивая и выталкивая их.
За все годы еврейского исхода правительственные газеты России, радио и телевидение ни разу не выступили в поддержку евреев, не попытались разобраться и хоть как-то объяснить причину бегства законопослушных граждан из страны, ни разу не остановили акты антисемитизма ни в быту, ни наверху.
Как и Гриша, осудивший своего лучшего друга деда Соломона за желание выехать в Израиль, нашлись и другие евреи, которым было хорошо. По телевизору показывали евреев – деятелей культуры и науки, которые не «понимали» и осуждали своих братьев.
Объявляли о том, что некоторые евреи вернулись из Израиля в Советский Союз. Этот факт раскручивался средствами массовой информации СССР повсеместно. Был запущен в оборот даже антисемитский анекдот:
«Едут два парохода навстречу друг другу, один в Израиль, другой из Израиля. На первом пароходе, том, что в Израиль, на палубе стоят евреи и крутят у виска пальцем. На втором евреи, которые возвращаются в СССР, показывают то же самое едущим в Израиль».
Евреям, мол, всегда чего-то не хватает. То они уезжают, то они приезжают. Они сами не знают, чего они хотят. «Еврею хорошо в дороге...»
Конечно, были и те, кто вернулся. Это было исключением, подтверждающим правило: люди все разные, и евреи все разные. Возвратившихся прозвали «Дважды евреями Советского Союза». Их были единицы. Их количество не шло ни в какое сравнение с сотнями тысяч уехавших и никогда не думавших о возврате в СССР.
Потом оказалось, что Израиль не очень-то был готов к приезду миллиона новых репатриантов. Действительно, некоторые уезжали из Израиля из-за бытовых проблем. Но не обратно в Советский Союз, а в Америку, Канаду, Италию, Австрию. Собственно, для этого мы и убежали оттуда, чтобы жить в свободном мире свободной жизнью. Так же как, скажем, не все испанцы живут в Испании, а французы во Франции, так и евреи не все живут в Израиле.
Мой друг Артур из Бухары вырос в Австрии. Его родители, попав в Израиль и не найдя там себе места, уехали в Австрию. Артур окончил в Вене школу, потом колледж. Его родной язык – немецкий. Сейчас вся семья живет в Америке. Эти факты совершенно не означают, что евреи разлюбили или предали Израиль. Поддержка Израиля – краеугольный камень жизни евреев любой страны. За существование и благополучие Израиля евреи молятся в Америке и Мексике, в Аргентине и Франции, в Марокко и России.
Что делать по приезде в Вену? Нас встретили люди в израильской военной форме. Это были представители посольства Израиля в Австрии.
– Вам куда? – по-русски спрашивали они. Тем, кто ехал в Израиль, они помогали поднять чемоданы, везли в аэропорт.
– Мы в Америку, – говорю.
– Никаких проблем. Вам туда, вас там встретят другие, – отвечали они.
Скоро на маленьком микроавтобусе молодой еврей, говоривший по-русски с польским акцентом, отвез нас на специально приготовленную для нас квартиру. Начались австрийские каникулы.
Вена была прекрасна. В апреле уже было тепло. Множество людей передвигалось на велосипедах, в легких ярких одеждах. Расцветали деревья. Улицы Вены, чистые, вымытые шампунем, были заполнены множеством автомашин – новых, цветных, разных марок. Дома покрашены и отремонтированы. Мы же, приехав из-за железного занавеса, выглядели экзотически. В кроличьих меховых шапках, в теплых войлочных сапогах, в дешевых тряпичных куртках – на нас смотрели, как на пещерных людей.
На вокзале «поляк» прислал мне в помощь носильщиков, но я решительно отказался. Еще утащат один чемодан! Расставив своих стариков по углам, я один перетащил все двенадцать чемоданов.
Нам помогал ХИАС – старейшая в мире американская еврейская благотворительная организация. Деньги на переезд евреев в Израиль и Америку выделял великий и могучий ДЖОЙНТ, Американский Еврейский союз. Обе организации существовали на пожертвования американских евреев.
Привезли нас в добротное шестиэтажное здание, на втором этаже которого было организовано что-то вроде общежития. Здесь было 12 отдельных комнат, 3 из которых выделили нам. Посредине была большая кухня, два холодильника, телевизор на стене. Те, кто приехал на неделю раньше, поучали новеньких, как надо жить в Вене: «Супермаркет – вот здесь. Хлеб дешевый – там. Автобус – дорого, пешком дешевле – Вена не такая уж большая». Жили мы недалеко от старинного парка Пратер. В этом парке мы гуляли с детьми, ели великолепное мороженное. Там же впервые увидели игровые автоматы.
Начиналась новая жизнь. В углу в мусоре валялись привезенные войлочные сапоги, старые шапки.
Нас вызвали в посольство Израиля подписать отказ от израильской визы. Проходило это совершенно безболезненно. С удивлением мы смотрели на украшения иудаики на стенах и столах серьезного офиса. Смотрите, израильский флаг на стене, а вот минора – семисвечник. Сотрудники посольства при входе целовали мезузы на дверях. Все это свободно, без стеснения. Мы, забитые бесправные советские евреи, смотрели на это с открытыми ртами. Мы отходили от галута.
В посольстве Израиля нас не стыдили за то, что мы хотим уехать в Америку, не пытались изменить наше решение. Много лет спустя, уже в Америке, мне посчастливилось услышать выступление бывшего Советника посольства Израиля 1987 года в Австрии, Дана Ашбеля, перед русскоязычными евреями:
– Нет, мы не противились тому, что русские евреи едут мимо Израиля. Мы хотели показать, что они находятся в свободном мире и могут свободно принимать решение, где им жить и куда ехать. Мы были уверены, что произральские чувства этих людей не изменятся, где бы они ни жили, и мы не ошиблись.
А потом, под аплодисменты публики, добавил:
– Это я лично подписывал вам в Вене отказы от израильской визы!
К моему удивлению, евреи – беженцы из СССР, уехавшие из Вены и Рима в Израиль, а не в Америку, через много лет начнут говорить о каком-то неправильном решении тех, кто уехал в США. Появились осуждающие голоса, мол, один галут променяли на другой. Нас обвинили чуть ли не в каком-то предательстве Израиля, заговорили о «колбасной» эмиграции в сытую Америку.
Ничего подобного, конечно, не было. Мы один народ – русскоязычные евреи, и нам делить нечего. А произошло вот что. В 1989 году двери СССР практически распахнулись. Волна эмиграции выросла во много раз. В то же время Америка, возможно, по согласованию с Израилем, перестала принимать евреев из СССР, не имеющих прямых родственников в США. На «закрытии» Америки, как потом оказалось, настаивали и бывшие советские евреи-диссиденты, доказывая, что все евреи должны жить в Израиле. Ведь они именно за это и боролись! То ли Израиль спохватился, решив, что русские евреи нужны и ему, то ли Америка решила, что с нее хватит евреев, но разрешения на въезд в Америку почти прекратились. Американские двери закрылись. С 1989-го большинство эмигрантов направлялось в Израиль. Этот факт будет нечестно причислить к всплеску израильского патриотизма у советских беженцев. С 1989 года из Советского Союза уезжали те, которые раньше то ли из страха, то ли по каким-то другим причинам, в 70–80 е годы не готовы были подавать документы на выезд. С 1989 года получить разрешение на выезд из СССР становится довольно легко. Так сложились обстоятельства. Некоторые сожалели о необходимости ехать в Израиль, а не в США, тем более что начинали доходить слухи о неготовности Израиля принять такое большое количество репатриантов. В свободном мире бытовые условия, родственные связи не следует смешивать с недостатком патриотизма. Почти миллион коренных израильтян живет и работает за пределами Израиля, не переставая его любить и поддерживать. И русскоязычные евреи-американцы, безусловно, горой за Израиль. Маленькое еврейское государство Израиль – не только предмет нашей гордости, но и единственное место, где евреи – хозяева земли, обещанной нам Богом, Земли обетованной.
Чудесная Вена. Знаменитый Венский оперный театр. Подземный торговый город, в котором было все на свете, поражал великолепием. Жаль, денег ни на что у нас не было. Денег, выданных ХИАСом, хватало только на продукты и жилье.
Увидели демонстрацию за мир в центре Вены. Демонстранты держали в руках воздушные шары с надписью «Мир» на разных языках. На одном из шаров по-английски было написано еврейское слово «Шалом» – мир.
Тесть ходил по Вене в пиджаке с орденами и медалями Советской армии, полученными им за участие во Второй Мировой войне. Однажды вернулся покрасневший и злой.
– Что случилось? – спрашиваем.
– Мне за спиной сказали: «Рашен швайн» – русская свинья. Да я их во время войны... Куда вы меня везете? К фашистам?
– Яков Моисеевич, – пытаюсь успокоить тестя, – ну кто такие австрияки? Те же немцы. Вот приедем в Америку, Америка была нашей союзницей во время войны. В Америке русские ордена уважают...
Вечером пожилой ветеран открутил ордена и медали со своего пиджака и бережно сложил их в чемодан.
Продали икру и водку. К нам приехал пожилой украинец-бандеровец и скупил у всех водку: «Люблю русскую горилку», – сказал.
По коллекту позвонили с переговорного пункта Мише в Америку. Едем.
Пробыв месяц в Вене, мы уехали в Италию. То, что Италия – не Австрия, мы почувствовали сразу. Денег давали меньше. Жилье было хуже, да и сами итальянцы жили беднее австрийцев.
К нашему удивлению, поезд с еврейскими беженцами из СССР разгрузили в пригороде Рима, под охраной вооруженных итальянских карабинеров. Нам объяснили, что это делается с целью защитить нас от арабских террористов. Для чего арабским террористам нападать на беззащитных затурканных русских евреев, было совершенно непонятно.
Продолжение следует
Часть IV, V
