Ас-водитель
С вождением автомобиля у Семёна Альца связаны самые добрые воспоминания. Сёма – участник дорожного движения с большим стажем. По крайней мере, свои водительские права он получил лет двадцать тому.
Тогда, в середине восьмидесятых, Сёмчик служил в одном из государственных учреждений небольшим начальником. Не таким, чтобы ему полагалась черная «Волга» или хотя бы простой «Жигуленок» с водителем. Но был в распоряжении отдела, которым заведовал в ту пору товарищ Альц-Геймер, средневозрастной «Запорожец» без водителя, которым по мере надобности могли пользоваться для служебных поездок работники.
Ч то означает быть брошенным женой в Америке после первых двух-трех лет эмиграции, знает каждый пятый американец из числа русскоязычных евреев.
Плоды совкового легкомыслия приходится пожинать на ниве новой, уже, как принято говорить, рыночной жизни, где вместо ложного ханжеского принципа «человек человеку – друг, товарищ и брат» преобладает другой – честный и открытый: «человек человеку – seller, buyer и волк».
Вовремя глупым успей притвориться –
всех будешь мудрее.
Эразм Роттердамский
Несколько слов об имени моего героя, чтобы еще в самом начале повествования поставить точку над i. Альц-Геймер был Сёмой, Сёмичкой, Сёмчиком в ясноглазом детстве и в хулиганистой юности. Потом на многие годы он стал Семёном Павловичем (покойного папу звали Фавл, но окружающим казалось странным произносить невыразительное «Фавлович», когда имелось такое родное и знакомое отчество «Павлович»).
Лишь приехав в эмиграцию, Семён словно вернулся в юность или совсем впал в детство, став снова Сёмой, Сёмичкой, Сёмчиком. Все, включая малолетних внуков, его звали так, и лишь один племянник Боря называл его дядя Семён. Кругом ходили Абы (бывшие Аркадии), Лёвы (бывшие Львы), Вили (бывшие Вилены), поэтому падение с высоты своего имени-отчества выглядело вполне естественным.
С фамилией было сложнее. Родители Сёмы Фава Альц и Розочка Геймер были знакомы с детства (родом из одного местечка) и учились в одном вузе в областном центре. Именно поэтому Роза знала, что Фавл имел, благодаря фамилии, школьное прозвище «Шмальц», которое благополучно перекочевало и в институт.
«Жили на белом свете мама и сын. Мама растила сына, холила его, недосыпала ночами. Сын вырос, стал взрослым и женился. Невестка сразу же возненавидела свекровь и стала всячески ее обижать. Сын разрывался между любимой мамой и обожаемой женой. И вот настал день, когда ему надо было сделать решающий выбор: в доказательство его любви к себе жена потребовала убить маму и принести ей сердце свекрови. И сын совершил этот грех...
Когда нес жене сердце матери, он споткнулся об порожек и больно ударился коленом. И горячее сердце голосом мамы воскликнуло:
– Ты ушибся? Тебе больно, сынок?!»
Притча, рассказанная мамой восьмилетнему сыну.
...С утра день не задался. Вот бывают же деньки, когда все идет шиворот-навыворот. И дел-то особых не было, но и от рутины происходили одни неприятности.
– Кем лучше быть: дураком или лысым?
– Конечно, лысым!
– А вот и нет. Дураком. Не так заметно...
Старенькая хохма
«Подкиньте мне парочку идей, и я уж постараюсь сделать из них шедевр... Я беру пустяк, анекдот, базарный рассказ – и делаю из него вещь, от которой сам не могу оторваться...», – сказал однажды Константину Паустовскому великий одессит Исаак Бабель. Вообще-то, классик всегда прав по определению, но здесь Исаак Эммануилович прав и по существу. Хороший анекдот – это притча, эдакий сгусток жизни. И если по его мотивам возникает нечто окололитературное, то это не что иное, как реинкарнация заключенной в «базарном рассказике» прошлой жизни.
«Топ, топ, топает малыш,
с мамой по дорожке милый стриж...»
Так начиналась жизнь каждого из нас в той благословенной, Богом забытой, прославленной веками и проклятой миллионами стране. Там же в первую новогоднюю ночь «в лесу рождалась и росла» в течение всей жизни вечнозелёная и вечностройная ёлочка.
А маленьких Ань, Люсь, Борюсиков, Мишуток мамы укладывали спать под мотив песенки с универсальным именем и с личным примером, как надо спать:
«Лунные поляны, ночь, как день, светла.
Cпи, моя Светлана, спи, как я спала...»
Хочешь жить – умей вертеться.
Народная мудрость
Зиновий Ефремович Ройтер был из числа тех клиентов, кто в очереди не засиживался. Внешностью этот пятидесятилетний господин-товарищ напоминал Юлиуса, которого читатель, конечно, запомнил: тот же профессорский лик, те же роговые очки, «золотая рота» зубов. К этому следует добавить элегантную европейскую с базы Облпотребсоюза одежду и полную раскрепощенность в манерах.
Ройтер служил мелким клерком в управлении снабжения и сбыта Совнархоза, но это никого не вводило в заблуждение. Среди еврейской прослойки населения города (а она в то время насчитывала тысяч сорок дальних родственников царей Давида и Соломона) он был знаменит как человек, который все может.
Если задаться целью написать бруклинский вариант «Войны и мира», или «Блуждающих звезд», или «Тихого Дона», достаточно в течение одного года выходить на boardwalk и списывать с натуры все увиденное и услышанное там. Предвосхищая крайнее возмущение поклонников русской литературы, их заслуженные презрительные реплики и даже проклятия в адрес в равной мере самонадеянного и бездарного автора первой фразы настоящего изложения, скажу, что имел в виду лишь объем написанного, но ни в коей мере не его содержание или, упаси Боже, стиль.
Первого же стилягу живьем я увидел первого сентября на первой лекции первого курса моего родного института в Одессе-маме. Вовка Мальцев (в дальнейшем я буду его называть Пушкин, Вовка Пушкин – так его называли все без исключения) сразу бросался в глаза среди пестрой толпы потока (четыре группы) первокурсников. Опишу его внешность и одеяния, поскольку это будет иметь значение в последующих событиях моего рассказа.
Черная шапка пышных, курчавых волос; умеренно длинный, восточного образца нос; толстоватые эфиопские губы; медальное, словно покрытое круглый год июльским загаром, лицо – таков был он, Вовка Пушкин, имевший бесспорное сходство с гением поэзии. Светлые (кажется, голубые) глаза не портили, а лишь усиливали притягательность образа.
...Вышла вся эта история в послевоенные годы. Страна содрогалась в нечеловеческих потугах поднять народное хозяйство и в умеренных попытках хоть чуточку поднять его (народа) благосостояние.
Будучи не в силах выполнить вторую часть задачи своими силами, государство чуть-чуть ослабило удила и дало возможность частникам и кооператорам (в ту пору артельщикам) помочь стране в этом благородном стремлении.
И частники откликнулись на призыв Отечества. И в первых рядах, конечно же, были они (то есть, мы) – избранный Б-гом для различных экспериментов народ.
И развернулись на небъятных просторах Родины разнообразные артели, легальные и подпольные цеха; и запестрел убогий рынок товарами всенародного потребления местного производства, но с этикетками со всех концов планеты Земля...
Никогда не пейте за рулём. Потому что когда в вас врежется тот, кто пишет эсэмски за рулём, виноватым все равно окажетесь вы.
* * *
Чай без вкусняшек — заварка на ветер!
* * *
— Девушка, вас как зовут?
— Алиса.
— Прямо как мою любимую группу.
— Какую?